Темная комната
Если история хорошая, она будет отредактирована и перемещена в основную ленту.
В противном случае история будет перемещена в раздел "Бездна".
Дом, в котором ждут
© МОР5.5 мин. Темная комната Мор 31-08-2025, 17:33 Указать источник!
Я ебал этот автобус всем сердцем. Тряска такая, что жопу отбивает, пыль летит в окна, жара липкая. Сижу, смотрю в мутное стекло — и не верю, что вообще поехал сюда.
На хуй я согласился? Десять лет не ездил к бабке с дедом, и, честно говоря, жил себе спокойно. Но, блядь, позвонила соседка:
— Ты бы приехал, старики уже совсем немощные.
И внутри что-то кольнуло. Ну, думаю, ладно, грех совсем забить.
Дорога тянулась, как резиновая жила. Сначала асфальт, потом гравий, а потом началась эта ебаная грунтовка, где автобус подпрыгивает на каждой кочке, как дохлый кузнечик. За окном — поля, покосившиеся дома, заборы, какие-то сгнившие сараи. Всё это выглядит так, будто мир тут давно сдох, а люди просто не в курсе.
Я вспоминал, как в детстве было по-другому. Утро, бабка будит меня пирожками. Дед — здоровый, сильный, с топором, идёт рубить дрова. Мы вместе в саду яблоки собираем. Мне тогда казалось: ну вот он, рай на земле.
А потом вырос. Город, тусовки, универ, девки, похмелья. И про них как-то забылось. Иногда звонил для галочки, но чаще просто откладывал: «Да потом».
И вот — звонок соседки.
И вот — я тут.
Автобус высадил меня на перекрёстке. Дальше пешком.
Я иду по знакомой дороге — и охуеваю. Всё заросло, трава выше колена, деревья кривые, чёрные. В воздухе запах гнили, будто где-то дохлятина лежит. Дорога вроде та же, а ощущение — как будто заблудился в другом мире.
И вот он. Дом.
Я реально охуел. В детстве он казался крепкой избой: светлые стены, окна, забор, качели. А сейчас — развалина. Стены почернели, крыша провалилась, окна пустые, как мёртвые глаза. Забор сгнил и упал.
Я стоял и думал: может, пиздануться обратно? Но ноги сами повели к двери.
Я постучал.
И сразу — хлоп, дверь открылась. Ни скрипа, ни щеколды. Как будто, сука, стояли за дверью и ждали.
— Внучек, — сказала бабка.
Я замер. Голос… ебать, какой странный. Сухой, сиплый, как будто человек курил всю жизнь по три пачки и сейчас говорит сквозь труху.
— Заходи.
В темноте стояли два силуэта.
Я узнал их. Или хотел узнать.
Бабка и дед. Но выглядели они, блядь, совсем не так, как в моей памяти.
Они улыбались.
Я зашёл.
И сразу меня ударил запах.
Такое ощущение, будто в доме под полом спрятан труп, который пролежал неделю. Сырая гниль, старость, ещё какой-то тухлый сладковатый привкус. Я чуть не вывернулся, но сделал вид, что всё норм.
— Ну, садись, внучек, — сказала бабка и хлопнула по столу.
Стол был накрыт. Вроде как по-домашнему: тарелки, хлеб, борщ в большой кастрюле. Только выглядело всё… странно. Хлеб засохший, будто неделю лежал. В кастрюле борщ густой, коричневый, не красный. Пар шёл, но запах — не еда, а что-то кислое, гнилое.
Дед сидел напротив. Я его почти не узнал. Лицо жёлтое, как у восковой куклы, глаза стеклянные. И зубы… длинные какие-то, будто у него во рту не зубы, а осколки костей. Он улыбался, не мигая.
— Давненько не был, — пробормотал я, чтобы хоть что-то сказать.
— Давно, — ответил он, и от звука его голоса у меня побежали мурашки. Низкий, гулкий, будто он говорил не горлом, а из глубокой ямы.
Я взял ложку борща. Зачерпнул.
И чуть не выронил её. В тарелке плавало что-то похожее на палец. Бледный, с ногтем. Я моргнул — и всё исчезло. Только картошка да мясо.
— Ты чего не ешь? — спросила бабка и склонила голову.
И вот в этот момент её шея хрустнула так, будто у неё кости сухие и ломкие. Я аж дёрнулся.
— Вкусно же, — добавила она и улыбнулась.
Улыбка вышла какая-то ненормальная: слишком широкая, будто кожа сейчас лопнет.
Я заставил себя съесть пару ложек. Вкус — мерзкий. Словно железо и тухлятина вперемешку. Но я сидел и ел, потому что понимал: если я сейчас скажу, что не хочу, они перестанут улыбаться. А мне, блядь, очень не хотелось видеть их без улыбки.
Они всё время молчали и просто смотрели. Я слышал, как ложка дрожит в моей руке.
Когда поел, бабка сказала:
— Спать пора. Тебя в твою комнату проводим.
И тут у меня внутри всё похолодело.
Моя комната. Та самая. Детская.
Мы поднялись наверх. Коридор тёмный, пахнет сыростью и чем-то прелым. Доски под ногами скрипят, но звук какой-то чужой, слишком громкий, будто под нами пустота.
Моя комната оказалась почти такой, как я помнил. Игрушки на полке, шкаф, кровать. Но стены потемнели, будто их копотью измазали. И воздух тяжёлый, словно в подвале.
— Спи, внучек, — сказала бабка. — Завтра много дел.
Они закрыли дверь.
Я лёг, но спать не мог. В груди гулко билось сердце, я ловил каждый звук. И вот я услышал.
Шаги. Медленные, шаркающие. И что-то скреблось по полу. Когтями.
Потом дыхание. Тяжёлое, сиплое, прямо за дверью.
Я встал, приоткрыл дверь — и едва не обоссался.
В коридоре стояла бабка.
Но это была не бабка.
Высокая, вытянутая, кожа серо-жёлтая, натянутая на кости, как тряпка на палке. Лицо треснутое, глаза — чёрные дыры. Улыбка без губ, один рот.
— Спи, внучек, — прошипела она. — Завтра в сад пойдём. Там урожай хороший.
Я захлопнул дверь и задвинул стул под ручку. Сел на кровать и слушал, как она ходит за дверью, шаркая ногами.
Спать я так и не смог.
Я, блядь, не знаю, как вообще дожил до утра. Глаза закрывал, но спать не получалось. За дверью что-то шаркало всю ночь. Иногда слышал — шёпот. Не слова, а какое-то царапанье, будто мыши скребут внутри черепа.
Когда рассвело, дверь вдруг открылась сама.
Бабка стоит, улыбается.
— Внучек, пойдём в сад. Урожай хороший.
Я хотел сказать: «Да пошли вы нахуй», но язык к горлу прилип. Ноги сами пошли за ними.
Мы вышли во двор.
И я охуел.
Там, где раньше был сад — зелёный, пахучий, с яблонями, грушами, — теперь стоял мёртвый лес. Чёрные корявые деревья, корни наружу, земля вся перекопанная. Воздух тяжёлый, гнилой. Ни птички, ни кузнечика — мёртвая тишина.
Они подвели меня к одной яме. Земля свежая, рыхлая, видно — недавно копали.
— Дед тут работал, — сказала бабка. — Урожай богатый.
Я заглянул.
И охуел так, как никогда в жизни.
В яме были руки. Настоящие. Человеческие. Бледные, местами уже гнилые. На пальцах кольца — золотые, серебряные. Из земли торчали белые кости.
Их было много. Много, блядь.
— Кто это? — выдавил я.
Дед подошёл ближе, положил мне руку на плечо. Холодную, как камень из могилы.
— Наши гости, — сказал он. — Они все остаются.
И посмотрел на меня.
— Ты тоже останешься.
Я дёрнулся, попытался вырваться, но он держал, как клещами. Лицо его было близко. Я видел, что это уже не лицо. Кожа сползала, как тряпка, а под ней что-то чёрное, мокрое.
Я заорал. Изо всех сил дёрнулся и вырвался. Бросился бежать.
Бежал через этот мёртвый сад, корни хватали меня за ноги, ветки царапали лицо.
Позади слышал их голоса.
Но это уже не были голоса людей.
Слова растягивались, шипели, тянулись за мной, как липкая паутина:
— Внуууучееек… стой… мы ждали…
Я вылетел на дорогу, чуть не упал.
Там чудом проезжала машина. Я бросился под колёса, махал руками. Водитель остановился.
Я залетел внутрь, дверь захлопнул, ору:
— Езжай нахуй отсюда, быстро!
Водитель смотрел на меня, как на психа. Но поехал.
Я обернулся.
И увидел.
Возле дома они стояли.
Бабка и дед. Далеко, маленькие фигуры.
Но я видел, как они машут мне.
И улыбаются.
Я вернулся домой в город. Первые пару дней пытался убедить себя, что всё это пиздец приснилось. Усталость, нервы, хуёвая фантазия.
Но стоило лечь спать — и всё начиналось.
День 1.
Я проснулся в холодном поту. Сон такой: я лежу в кровати, а в углу комнаты они стоят. Оба. Улыбаются.
Открыл глаза — пусто. Но на подоконнике грязь. Настоящая, комками. Как будто кто-то в сапогах стоял.
День 3.
Запах. Такой же, как в их доме. Сырая гниль. Соседи уже жалуются.
В подъезде дохлые воробьи. Штук пять. Я выбросил.
На следующее утро они снова лежали там. Те же самые.
День 5.
Ночью услышал шёпот под дверью. Не слова — какое-то змеиное шипение, царапающее мозг. Я не открыл.
Утром на коврике остался след. Маленькая грязная ступня. Как у ребёнка.
День 7.
Зеркало в ванной треснуло. Само.
В отражении я увидел их.
Они стояли за моей спиной.
Я развернулся — пусто.
День 9.
Звонки. Номер «неизвестный».
Я беру трубку — тишина. Потом дыхание. Тяжёлое, гнилое.
И шёпот: «Внучек…»
Я кидаю трубку, но звонок повторяется снова и снова.
День 12.
В почтовом ящике нашёл фотографию.
Я сплю.
А в углу фотографии стоят они. Улыбаются.
День 14.
Соседка снизу спрашивала: «Почему вы по ночам поёте? Старческим голосом, так тянуще…»
Я охуел. У меня никого нет.
День 18.
Проснулся — вся мебель в комнате развернута к кровати.
Стол, стулья, шкаф, телевизор. Всё смотрит на меня.
Как будто они сидели и ждали, пока я сплю.
День 20.
Я поехал к их дому.
Сада больше нет.
Только пустая земля и огромная свежая яма.
На дне ямы лежала моя куртка. Та самая, в которой я бежал.
День 22.
Они приходят и днём. Слышу, как на кухне кто-то ходит. Захожу — пусто. Но вещи двигаются. Стул может оказаться в другом углу, кружка на полу.
На стене царапины.
Слово: «Скоро».
День 25.
Я проснулся от того, что кто-то шепчет в ухо.
Бабка.
Она сказала: «Мы уже внутри».
День 27.
(Запись дрожащая, буквы кривые, чернила размазаны.)
Они за моей спиной. Я не хочу оборачиваться.
Если посмотрю — не отвернусь обратно.
Я слышу, как они дышат.
Я знаю, что они улыбаются.
Протокол допроса соседки, 12 октября
— Он в последнее время… странный был. Глаза красные, как будто не спал неделями. Вечно сам с собой говорил.
По ночам мы слышали, что у него гости. Шёпот, смех… но голоса старческие, такие сиплые, мерзкие. Я думала — бабку с дедом к себе привёз.
А потом это пение… Господи, это было жутко. Длинное, тянущее, как на похоронах. Я не выдержала, вызвала полицию.
Отчёт осмотра квартиры
-
Дверь в квартиру не взломана. Замок целый.
-
Внутри мебель расставлена аномально: все стулья и стол развернуты к кровати.
-
На стенах глубокие царапины, в некоторых местах различимы слова: «внучек», «ждали».
-
Запах сильный, гнилостный. Источник не обнаружен.
На кухонном столе — фотография: потерпевший (далее — субъект К.) спит на кровати. В углу кадра различимы две фигуры пожилых людей. Лица размыты, идентифицировать невозможно.
Изъятый дневник (фрагменты)
День 25. — «Бабка шептала мне прямо в ухо: “Мы уже внутри”.»
День 27. — «Они за моей спиной. Я не хочу оборачиваться. Я слышу, как они дышат. Я знаю, что они улыбаются.»
Последующие записи неразборчивы. Чернила размазаны, буквы переходят в странные знаки, не имеющие отношения к известным языкам.
Заключение
Тело субъекта К. не найдено.
Следов борьбы, взлома или насилия в квартире нет.
Официальная версия: добровольный уход. Дело закрыто.
Примечание (рукописная приписка на копии дела)
"Я видел их. В зеркале. Они улыбались.
Они уже не только в том доме.
Они ждут."
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
