Григорий Липаев покидал стены своей квартиры с вынужденным неудовольствие, но по необходимости. Ему все же хотелось выбраться из своего депрессивного состояния, да и гипоксия давала о себе знать впоследствии длительного прибывания взаперти. 

Вот уже как более полугода он смирился с рекомендованным ему лечением его психиатром и прекратил заниматься самодеятельностью, ибо побороть отягощающую его проблему своими силами не удавалось. Он лишь создавал все новые, при том, когда прежние оставались не решенными и таким образом вряд ли будут.

Проявления нарушений ослабевали, но ключевой симптом все ещё продолжал преследовать его, хоть и с меньшой частотностью. Последний выражался в том, что какого либо человека он не встречал и не всматривался в него хотя бы на некоторое время, коего было достаточно для оценки возраст и внешности. Он невольно представлял его скончавшимся. Вот замшевый гроб пунцового цвета, вмещающий тело встречного, и восьмиконечный крест, ветви ели на свинцовом асфальте, что тянуться за волокущейся впереди скрипучей телегой, туманные бессметные тучи, стянувшие начисто небесное пространство, готовые разразиться плачем по усопшему, и окрасившее все под ним, вмещающее в бледный невзрачный цвет.

Именно такие образы похорон запечатлелись в его детстве, на которых ему пришлось побывать, и в результате он будто калькировано преображал увиденного человека в погребение на яву. Вечный, беспросветный танатологический лейтмотив в виде цепочки образов сопровождал его повсеместно и бесконтрольно. Так и пришел он к выводу, что аспирином тут не обойдешься, и похода к мозгоправу ему не избежать.

Григорий на очередном сеансе со своим лечащим врачом, решил посоветоваться, может ли он отправиться в деревню, в которой он провел довольно много времени в детстве, хотя о ней и не было особенно много положительных воспоминаний, но по крайне мере он рассчитывал отдохнуть от своих четырех стен и бывать на свежем воздухе по чаще, что могло способствовать выздоровлению. На что он получил положительный ответ. 

Деревня эта была не густа по населению ещё в его воспоминаниях, а сейчас она и вовсе составляла по численности будто в общинные времена своего существования. Хотя автобусы время от времени пользовались этим маршрутом ввиду не полностью иссякшей потребности в нем.

Так Григорий приобрел билет на утренний рейс с городского вокзала и выступил в путь с оптимистичной мыслью об этой поездки, не как о части своего лечения, но передышки от напряженной работы, за которой он пытался укрыть свои копошащие депрессивные мысли в своей нездоровой голове.

Расстояние не близкое и техническое состояние казенного транспорта было не самое лучшее, по этому дорога заняла порядка пяти часов с одной остановкой в промежуточном поселке для забора группки людей направляющихся в том же направлении. Короче говоря, поездка была утомительной. За это время он успел "похоронить весь автобус" и дочитать "Синюю Бороду" прийдя к выводу, что он не возьмется за эту книгу впредь.

Знакомых лиц он не встретил за время, проведенное в поездке, да и не надеялся. Подбираясь к заключительной точке маршрута знак на въезде деревни, он тут же узнал "Исход на Реке". 

- Все на том же месте, — подумал про себя Григорий,  подпирая рукой свой подбородок и водя глазами по знаку, как по проезжающему поезду, что мчит по соседним рельсам в противоположную сторону. 

Далее были видны одноэтажные избы и с виду перекрашенные, но всего лишь скрывающие за свежей краской, всегда ему казавшийся, неблагонадежный вид постройки и теперь уже дряхлость использованных материалов. Совсем вызывало опасения даже приближаться к ней, боясь остаться под завалами древнего жилища.

Григорий по сошествию с транспорта отправился на их старую семейную дачу на углу деревни. Был уже вечер, потому, к его счастью, ему особо не пришлось поймать любопытные взгляды местных жителей, кроме двух выскочивших первыми с автобуса парня, что провожали его своими белыми глазными яблоками, зыркающими из сигаретного дыма и освещенные лунным светом, пока он ковылял по каменистой дороге в направлении дачи.

Не планируя жить внутри дома, он оборудовал внутри двора палатку, лишь пользуясь навесом для укрытия своих личных вещей, что не поместились внутрь.

Во дворе стоял старый умывальник из нержавейки, весь в паутине и припертый к исполинских размеров плакучей иве.

- Сколько себя помню, она была такая с самого начала. Сколько же ей лет? Старее ли она моей прабабке, что жила здесь когда-то?, — спросил себя Григорий, подняв глаза осматривая многолетнее дерево. 

Во дворе находилась ручная колонка, так что за водой для умывальника или других нужд ходить за пределы ограды нет необходимости.

Одновременно и физические упражнения, — ухмыльнулся он бросив взгляд на добротную железную ручку старой насосной колонки, и приступил к оборудованию спального места.

В ограде не было никого, кроме него и заглядывающих соседских котов в желании выпросить остатки завтрака.

В этой жизни в миниатюре он пробыл уже несколько дней, занимая свою голову о прошлых воспоминаниях, связанных с этим местом, и слоняясь по территории безжизненной целины поодаль дома, что была разделена между соседями. За это время никого он там не застал, за исключением ворон, что идиотский каркали, надрываясь изо все сил. Хотя один раз он словно видел кого-то, смотрящего на него из окна соседского дома. А может ему привиделось от переизбытка свежего воздуха за последнее два дня?

Однако Григорий помнил, что в этом доме проживал его друг Егор, Егорка, или просто Рыжий, как называла порой его мама, хотя и не со зла вовсе, с которым он проводил время, скитаясь по деревне в летнее время с утра до ночи. С его родителями Григорий знаком не был, а старуху видел всего лишь один раз. Маленькая, сгорбившееся, с белыми волосами, с проседью, она однажды вышла к нам на крыльцо, чтобы угостить домашним йогуртом. И больше случая не доводилось с ней видится.

Разве это могла быть она тогда, в окне? Или кто-то из родителей Егора?, — лежа в палатке и оторвавшись от чтения книги, вопрошал Григорий.

- Если мне сейчас 25. Тогда сколько ей? Нет, сомнительно, что это может быть она.

Как он слышал, дом они хоть и не продавали, но старуха с ними уже по причине своей кончины давно не живет.

- Привидение? Может быть сам Егор? Неужели этот смекалистый парень все ещё тут? Растрата себя..., — вздыхая испустил из себя это заключение.

Он постоянно что-то мастерил, знал про всякие травы, даже умел готовить пиво из солода, в его то возрасте, что удивляло Григория. Жаль было осознавать, что этот веселый в веснушках паренек остался в таком пропащем для него месте. Единственной странностью которую он не мог принять и его это несколько пугало, так это то, что он резал ос ножницами на части, что прилетали к нему на окно, говоря, что они ему мешают спать и этим он оберегает пчел (его отец владел пасекой). С последним утверждением Григорий мог согласиться, но не с методом расправы руками восьмилетнего мальчика.

- Во многих может проскальзывать странная садистская черта до какого то момента по отношению к беззащитным животным или насекомым, —вспоминая слова своего отца на рассказ о "казнях ос" Егора и теперь понимая это более ясно.

В центре целины, что включало в себя несколько территорий разных хозяев был небольшой своеобразный островок, который был усеян кленами и разной дикой жимолостью, он помнит, как они с Егором проводили там время притворяясь друидами в дали от глаз людей... 

Наверно это были одни из ряда положительных воспоминаний в его багаже памяти об этом месте, что он сейчас дотошно перебирал в своей голове лежа в палатке, которая стояла выходом к дому, так что он видел окна скрытые ставнями на засовах. Может ему напекло голову или же от скуки, но ему все не давало покоя и гложило любопытство отпереть ставни одного из окон и заглянуть в него, будто там находиться ответ или "лекарство" от его болезни.

На следующее утро за завтраком он вновь взглянул, осмотрительно присмотревшись к окну старого дома. Ему казалось, что только дотронься он до ручки засова, и весь дом пойдет по швам, на столько был древний дом. Долго смиряя взглядом объект своих мыслей, он решил надеть старые содовые перчатки, что он нашел в буфете под навесом, и осторожно повернул затвор против часовой стрелки, предварительно смочив немного водой дерево. Сделавшись влажным, засов ему поддался.

После того как затвор опустился вертикально и дал свободу дверце закрывающего окна, она чуть было не опрокинула его на землю, резко откинувшись наружу. Благо, он успел придержать её свободной рукой и отварить её до упора, привязав надлежащей проволокой к стене дома.

Теперь он мог видеть пыльное окно старого дома, разделенное прямоугольными перегородками с облезшей белой и голубой красками. Сходив за тряпкой и предварительно смочив её, он протер часть окна для того, чтобы заглянуть внутрь дома не заходя в него.

- Неужели это та самая комната? Немыслимо..., — Не скрывая на глазах своего замешательстваи не отрываясь от стекла, что запотело от его дыхания, произнес он, 

Как оказалось, окно вело прямо в комнату его прабабки, в которую ему в детстве запрещали входить, да и не горел он желанием. Эта была одна из причин по которой он не хотел наведываться в деревню будучи ребенком. По его мнению было лучше отправиться в летний лагерь и дуть разбавленный чай с манной кашей по утрам, чем увидеть сухопарую старуху снова, любившей денно и нощно не издавая звука проводить в этой комнате. Когда они виделись с ней, точнее сказать он видел её, она лишь отстраненно смотрела куда-то вдаль из-под очков, и в тот момент её глаза под ними казались, принимали размер локаторов под увеличительными стеклами и никаких эмоций она при этом не выказывала, сидя как не выкорчеванный пень на одной точке, не реагируя даже на приземлявшихся на неё насекомых.

К сожалению, все что он мог видеть в данный момент это подсвечник с обратной стороны и за ним бордовая штора застилающая как вуаль пределы комнаты и лишь при определенном напряжении глаз можно было вдалеке сквозь неё увидеть висящее часы в виде жабы на стене, чьи стрелки давно перестали двигаться, как и сама старуха.

Удивительно, но Григорий из опасения ухудшения своего состояния пропустил похороны лучшего друга несколько месяцев назад, но хоть это и было давно и не по его собственному желанию, он посетил единственные похороны Апполинарии или Полины как её звали родственники, да, это было имя старухи. Именно сценарий её похорон все время возникает у него в его образах при виде людей.

Григорию стало вдруг не по себе от увиденного и едкого приторного запаха, напоминающего помесь сырости и карбида, что окутал его ноздри и, казалось, проник во все его тело в буквальном смысле, как ядовитый газ, что веял от окна. Найдя в себе силы и с осознанием, что ничего он этим не добьется за невидимостью, он осторожно закрыл дверцу окна и перевел засов в горизонтальное положение. 

Тот же самый запах, что и на похоронах, — прокашливаясь и омывая водой свое лицо из умывальника, проговорил Григорий.

После он направился в платку, чтобы прилечь и распутать ком воспоминаний, что наплыл на него.

- Фухх. Видимо, легко отделался. Казалось, что панический приступ настиг меня в очередной раз. Тем более страшно, когда по близости помощи ждать не придется, рассчитывать только на себя и препараты,— лежа в холодном поту и слушая пение птиц, сидящих на ветках плакучей ивы, оценивал он ситуацию. 

Предостерегая себя от ухудшения состояния, он решил отложить сегодняшний поход на реку и лишь почувствовав себя лучше, к вечеру выбрался наружу, чтобы умыться и поужинать, оставив сегодняшний день позади. Заснув под падающее на поверхность палатке капли воды с плакучей ивы, он и не помнил сна крепче за последнее время.

На утро, вне всяких беспокойств, даже когда смотрел на запертое окно и вспоминая произошедшее, но пропуская их через себя, как через сито, вбирая только фактические события без их оценки или переживаний, он направился с таким холодным рассудком к прохладной реке, что планировал посетить вчера.

Несколько детей плескались, словно дикие зверьки, на берегу под присмотром матерей, и стрекотания насекомых сопровождали его, пока он расстилал свой плед на меч-траве вблизи берега, омывающего время от времени песчаный берег.

Под этот слившийся в один сплошной звук шум. Он невольно предался своим мыслям, перебирая нежеланно потревоженные участки памяти.

- Что я вообще помню, кроме этих мрачных событий из детства, связанных с моей прабабкой?,— Всматриваясь в летающих стрекоз рядом с берегом, спрашивал себя Григорий. 

- Или, может, что я помню от других, рассказавших о ней?

- Конечно же... Кажется, есть несколько баек, что я слышал, пересказанных моим прадедушкой мне, её мужем. Неудивительно, что я не помнил их, или мой детский мозг тогда не желал это запоминать, подавляя эти воспоминания,— щурясь на отражение солнца в воде, он начал воспроизводить давно им вытесненное из его памяти. 

- Русалка. Волосы. Да, точно, вспомнил. Одна из историй, что я услышал некогда от прадедушки.

Он рассказывал с её слов, что однажды, будучи ещё юной, она отправилась на эту самую реку, чтобы постирать вещи на мостках, к тому же ещё и по темноте. Уже прополоскав несколько из взятых вещей, что были убраны в таз, стоящий рядом с ней в реке на берегу, она увидела белесые, длинные, выступающие из-под толщи воды волосы, что плавно развивались в лунном свете. Бросив таз с вещами, она сломя голову, своими босыми стопами по холодной траве ринулась в направление дома. На этом история заканчивается...

Тогда своим детским умом Григорий воображал, вероятно, более жуткую картину, чем она была на самом деле, что предстала перед девочкой в тот поздний вечер. И заходить в воды этой реки он категорический отказывался ещё долгое время после услышанного им.

- Согласно давним мифам и легендам о русалках, что мне приходилось прочесть, они имеют зеленые волосы, напоминающие водоросли, и вообще, они были вдохновлены пингвинами или тюленями, как стало известно позднее. Также было упоминание венков на голове. Хотя историй из древности столь много, что наверняка найдется одна, что подпадает под увиденное из рассказа. Да и не в этом дело вовсе,— задумчиво окончил говорить вслух Григорий, заметив улыбающихся ему детей, что он говорит сам с собой, в слух.

- Почему я вообще вспомнил об этом и пришел на эту реку сегодня, когда есть ещё тихий и медитативный пруд недалеко от нашего дома?

Не найдя ответа, он прилег на нагретый летним солнцем плед и как вдруг ощутил запах реки отчетливее, прежде всего склизких водорослей и влаги, затем рыбьего тела и чешуи. Запах стал нарастать в его обонянии. Подняв голову, он заприметил отсвечивание мелового цвета от объекта округлой формы на берегу, приняв это сначала за очередного желающего искупаться в реке, но после очертания начали прослеживаться четче, и он разглядел голову, на которой свисали копны влажных локонов с головы закрывая лицо. Кожа была бледная, цвета серебра, а руки были погружены в ил, что ещё окончательно не смыло водой после схождения на сушу. Оно не двигалось, и хотя Григорий и не видел его лица за волосами, но ощущал пристальный взгляд на себе этого существа. Он даже не придал сначала значение тому, что вокруг него кромешная темнота и ни звука, кроме лишь запаха и прохлады, идущей со стороны реки. Внезапно прошумел ветер, и под его силой несколько локонов на голове существа колыхнулись, и он, наконец, разглядел лицо старухи, но в этот раз оно не было угрюмо смотрящим вдаль, но еле различимо улыбалось, смотря на озадаченного Григория.

Прочь!,— задыхаясь начал барахтаться Григорий и выкрикивая первое, что пришло в голову от пережитого страха.

И тут он очнулся на берегу все той же реки с промокшей одеждой от воды, что продолжала прибывать и убывать от берега, и глины с песком, что облепили его тело и одежду. Вокруг был темно, и детей с их матерями давно уже не было. Даже мужчина, что сидел на другой стороне берега вдали и курил махорку укатил на своем аисте.

Как оказалось, он не заметил, как провалился в глубокую дрему и скатился, лежа на берегу реки под углом, в то время как наблюдал эту зловещую картину, не отличимую от яви. Дрожь по всему телу не отпускала его, толи от холода, вечернего ветра, или от пережитого кошмара.

Грязная влажная одежда и песок с глиной, облепивший его с ног до головы, не отпускал мыслей его от увиденного. Прямо на этом месте, где он сейчас стоит, он и поймал взгляд этого существа с лицом старухи!

- Да что здесь происходит? История повторяется?!,—выругался он вслух, смывая с себя песок и обтираясь полотенцем.

Спешно собрав свои пожитки, пригвоздя карманный фонарик между зубов, он отправился во двор с палаткой, не оглядываясь на то место, где испытал сильнейший ужас, который он ещё не мог развеять.

Григорий планировал приехать лишь на неделю, но поскольку автобус приезжает сюда по субботам, забирая желающих отъехать из деревни и привозя пассажиров с города.

Медлить он не желал, и причины отныне не имелось. Но сегодня лишь четверг, по этому ничего не остояться, кроме как переждать грядущей день и утром отправиться домой.

Достав из сумки обратный билет, он проверил дату и время. Все совпадало. Четверг, 7: 10. Отход маршрута номер 8 по местному времени до его родного города.

Скорей бы,—засунул он бережно в задний карман брюк лежавший в его руке билет, как некий ключ к спасению из этого места.

Он переставил платку на грядущую ночь подальше от дома и окна, ведущего в комнату старухи, выходом уже на нейтральный вид забора с сидящими на нем котами, любопытно смотрящими на суматошного соседа.

Следующем днем время тянулось, будто он находился в больнице. Цифровые часы показывали ещё только полдень, и он не желал заснуть, чтобы ускорить приход завтрашнего утра. Не рискуя очутиться в очередном кошмаре, он поэтому старался отвлечься, бродя по другой половине двора в далеки от дома, гладя котов или гипнотизируя стоящую в огороде яблоню, на которой ничего не росло и только металлический стук ручки насосной колонки был слышен вдалеке, что ударялась за счет ветра о свой медный корпус.

- Сбрендить можно, дожидаясь субботы. Такое ощущение, что билет был в один конец...

Встав с лавочки и вспугнув лежащего рядом с ним кота, он направился в палатку под ивой и задремал. На этот раз обошлось без снов, хотя уснул он на совсем короткое время, но проснулся к наступающей темноте.

Сейчас он слышал громче, чем обычно, лягушачью трель из пруда поблизости. Этих злых существ, что по поверьям, служили ведьмам в качестве фамильяров, как создания, что прячутся за покровом ночи.

- Теперь я точно не усну. И даже пытаться не стоит, — раздраженно проговорил он, лежа и свербя потолок своей палатки, через которую проглядывались кроны могучей ивы.

В один момент он вскочил с места, как после удара током, и вышел за приделы палатки, бросив взгляд на дом, что виднелся даже отсюда.

Пока он смотрел, входная калитка, что была на пружине, хлестко постукивала от нарастающего ветра с каждым разом все сильнее и сильнее, будто испытывая терпение Григория, который был готов схватить вещи и идти пешком до города, лишь бы не видеть этот дом и не думать о нем. Выбросить эту деревню из головы раз и навсегда. 

- С меня хватит. Ничего не обвалиться и ничего страшного не случиться. Это только воображение моего воспалённого мозга, подстегиваемых детскими кошмарными воспоминаниями, раздутыми до нельзя последними событиями.

Он направился решительным ходом к двери дома, ключ от которой он всегда знал, где лежит, чтобы войти в него и поставить точку предвзятым фантазиям и россказням о своей давно почившей прабабке.

- Нет никакой мистики. Она просто была больным, старым. Человек на гране своих лет, только и всего. Я прямо сейчас отправлюсь в комнату и развею все свои страхи и любопытство одним поворотом ключа в скважине этой избы.

При должной осторожности, найдя спокойствие, он вошел внутрь, увидев знакомые сенки, что были оборудованы для приготовления пищи. Дверь по коридору прямо, ведущую на чердак, и дверь по левую от него руку в сами комнаты. Открыв её, он вошел внутрь. Здесь располагалась гостиная, в которой они ночевали семьей, когда приезжали в его детстве. Мебель, как и некоторые вещи, по-прежнему оставались нетронутыми. Все та же скатерть и застекленный, косо стоящий белый шкаф в углу со скатертью на нем, также и дубовый диван, укрытый сиреневым покрывалом с легка поеденной молью. Пару восковых свечей и столовые приборы на столе. Ничего особенного, что могло бы привлечь его внимание.

Устремляясь дальше, в глубину гостиной, в конце которой был ещё один коридор, он, наконец, добрел, как не своими ногами, до комнаты старухи, как всегда, запертой, но без замка. Дверь была плотно и туго приперта с обратной стороны, открыть которую в детстве, даже если бы я и захотел, то не смог бы. Ей и замок был не нужен.

Дверь представляла сплошной громадный обтёсанный брус, покрытый лаком, будто и нет за ним помещения. Если не знать с самого начала об этом, можно и не подозревать о существовании ещё одной комнаты в этом доме, не считая окна снаружи. На двери, если её вообще можно было назвать дверью, имелась бросающаяся в глаза деталь в виде неприметной щелки на дне двери, из которой не веет даже легкий сквозняк, если подставить руку. Потому что окно всегда было заперто и занавешено бордовой шторой, которая, наверно, была первой вещью в этом доме при заселении, после бабки. Из этой щели распространялось легкое свечение венозного цвета, когда старуха, по всей видимости, зажигала свечу у себя в комнате.

- Я уже здесь, в шаге от конца предрассудков, — убеждая сам себя, произнес Григорий.

Тут он взялся за ледяную ручку из металла, что была вбита небрежно в дверь, и какое-то время подождал, смотря прямо перед собой.

Ноздри снова заполонил тот самый запах карбида и сырости, который он почуял при его первой попытке узнать, что скрывает этот старый дом, когда пробирался за ставни окна. Теперь он казался просто невыносимым. Пришлось приготовить платок, чтобы прикрыть им свой нос после того, как дверь будет отперта.

Приложив свою волю и физическую силу на неказистую ручку двери, он с трудом отпер небрежный кусок дерева и, держа у своего лица заготовленный платок, обступая порог размером чуть ниже колен, вошел в комнату, оставив дверь полностью открытой.

- Это легче, чем казалось.

В комнате было почти ничего не видно, кроме старой шторы, застилающей окно. По этому пришлось вернуться за свечами, что лежали на столе кухне и зажечь одну из них, поставив свечу в подсвечник на подоконнике. Теперь она начала отражать свет шторы на все объекты и поверхности. Комната наполнилась скованным алым светом, от которого, казалось, дышать было ещё труднее, если бы не открытая дверь. Григорию казалось, как если бы он разбил себе лоб, и кровь стекает по его усталым глазам, застилая все в таинственном алом свете.

- Может, это снова очередной бредовый сон, а я сейчас лежу в палатке или заснул в автобусе на пути домой?

Григорий постоял некоторое время, держась за голову и, помассировав вески, начал не спеша и детально осматривать комнату в поиске возможных ответов.

На столе он обнаружил разные драгоценные камни, из которых он узнал лишь топаз и оникс, которые он видел в археологических книгах. Ещё была порода, о чьей природе он мог лишь догадываться, глядя на неё сквозь люминесцентный свет фонаря в его руке.

- Зачем ей это все было нужно? Многие старухи от деревни к деревне якобы гадали или обладали даром исцеления. Но ничего подобного я о своей прабабке знал. К тому же обычно эти добрые слухи быстро разлетаются по округе, — Вытирая проступивший пот на его лице и вбирая концентрированный воздух, прошептал в тишине комнаты Григорий, с неохотой продолживший свои поиски.

Далее он разглядел ряд книг, кажется, на латыни и греческом, языков он не знал, но в одной из книг была закладка в виде засохшего лаврового листа, при прикосновении к которому он тут же раскрошился на мелкие части, но все же позволил открыть книгу на отмеченной странице.

Сдув сор листа с открытой книги вместе со слоем пыли, Григорий начал всматриваться в пожелтевшие страницы.

- Неужели она знала греческий и латынь? Уму не постижимо, почему дедушка об этом не рассказывал, — Сказав это, он вдруг опомнился, что не хотел бы знать ничего об этом или связанного с этим не тогда не сейчас.

В книге был какой-то стих на латыни, по крайне мере он был написан в стихотворной форме и изображения в виде двух перевернутых треугольников, дальше шли пометки карандашом неразборчивым подчерком, по всей видимости их делала уже сама старуха.

В комнате были также на стенах знаки напоминающие знаки зодиака, но совсем не те что знал Григорий из классической астрологии на поверхности.

Запах и уведенное в этой теснейшей, похожей на кротовую нору комнату окончательно деморализовал его и он не мог находиться здесь не минутой больше.

- Господи Иисусе, я видел достаточно. По крайне мере теперь я знаю, что старуха была не той кем казалась. Может прадед пытался предостеречь меня от неё, нечего мне тут делать.

Взяв крепко в руки фонарь он задул свечу и ринулся из комнаты прочь, закрыв дверь по сильнее и заперев дом.

Теперь у него не было желания находиться хоть в какой-либо близости рядом с этим скопищем скелетов в шкафу своей прабабки.

Он мигом собрал вещи и решил остаток времени провести, блуждая по окраинам деревни, в дали от дома, лишь бы не заснуть и протянуть время до прибытия автобуса, времени до которого оставалась не так много.

- Если кому-то расскажу, они и не поверят. Теперь эта поездка обернулась лишь ещё одним дурным воспоминанием, с которым мне придется преодолеть, если я хочу пойти на поправку. 

Смотря на свои неспешно передвигающееся одна за другой ноги, он перебирал мысли, бредя в направлении от дома ближе и к остановке, иногда всматриваясь на пустой горизонт в далеке парализованный темнотой под уханье сов.

У него подходила к концу вода и руках он держал последнею бутылку из своего запаса. Он вспомнил, что здесь неподалеку бил ключ, и решил свернуть с дороги, чтобы наполнить бутылку чистой ключевой водой в дорогу.

Не долго разыскивая, он вышел к источнику и после набора воды возвратился на прежнею дорогу.

Его глаза привыкли к темноте и, осматривая местность, он вспомнил очередную историю от прабабки. Она начала всплывать в его сознании так же, как и предыдущая, под влиянием сопутствующих образов. Смотря на тянущуюся вдаль истрепанную дорогу со множеством перфораций и неровностей, уходящей в дикую гущу леса.

Прадедушка рассказывал, что когда она была девочкой, они ехали по этой самой дороге на ветхой телеге из личного пользования, запряженной конем. Знали ли они раньше, или им лишь предстояло испытать неизвестного источника трепет, что не позволит им пересечь мост на пути к проселочной дороге, она уже не помнила. Так вот. Подбираясь к мосту, конь, волоча телегу с пассажирами, намертво впился копытами в землю и на отрез отказываясь двигаться дальше всеми вероятными пробами в его сторону. В какой-то момент конь весь покрылся потом, будто его оросило сильным проливным дождем или его окунули в воду целиком. Но затем произошло самое необъяснимое. Он встал на дыбы и в дали прабабка, тогда ещё девочка, заметила, как на противоположной стороне стоит колом точно такой же конь с запряженной телегой. Это виделось ей как отражение на воде, но самостоятельное, не мимикрирующие, хотя и трудно различимое сквозь сгустившейся туман и мглу от воды, застелившее все пространство. Их же конь буйствовал и с каждым поднятием передних копыт оглушительно ржал, продолжая сопротивляться. Они не рискнули отправиться дальше, да и если бы хотели, то пришлось бы спешиваться. Все, что она потом слышала об этой дороге через мост, это то, что множество телег в попытке преодолеть в разное время года валились с этого моста по неизвестным причинам. Сам мост трещин или неисправностей не имел, поскольку в основном телеги были опрокинуты с моста в следствии буйства запряженного коня и упрямость извозчика.

- Куда меня ведут мои ноги уму не постижимо. Мне стоило ждать на остановке автобуса, а не бродить в таких злачных местах. Нет, спасение. Нигде.

На ум пришла его излюбленная цитата Цицерона.

"Я помню именно то, что не хочу помнить. Я не могу забыть то, что хотел бы забыть."

Он развернулся в противоположную сторону от моста на 90 градусов, неустойчиво направляясь к точке прибытия автобуса, не моргая и только слабо дыша, периодический спотыкаясь о свои собственные ступни.

В горле пересохло, как после сильнейшего инфаркта, и он решил промочить недавно набранной водой в источнике. Остановившись и сделав пару глотков ледяной воды, он услышал еле различимое цоканье копыт в дали за его спиной.

- Может, все это вымыслы, которыми обменивались дети, сидя у костра, пугая друг-друга? Да и к тому же, когда это было... Неужели какая-либо угроза могла бы исходить из того места и по сей день?,—Задаваясь вопросами в надежде успокоить себя и мыслить здраво, он бормотал себе под нос, не желая оглядываться назад на все приближающеюся звуки.

Судя по звукам, конь тащил за собой телегу довольно медленно и не спеша, бряцая колесами на кочках. Но как бы не старался Григорий ускорять шаг, телега все равно нагнала его, хотя бы он даже и не слышал голоса извозчика, что пытался усилить прыть животного в целях нагнать Егора.

Когда звуки уже нельзя было игнорировать, он решил обернуться, дабы не попасть под колеса телеги или под самого коня.

Конь с нефтяного цвета волосам на теле и смоленным хвостом дышал ровно и размеренно. Он выдыхал утренний пар через свои широкие ноздри, а позади сидел извозчик, что лишь придерживал поводья, будто конь и сам знал как управляться с телегой и вовсе не нуждался в нем.

Отступя машинально назад, Григорий внимательно присмотрелся к проезжающему извозчику. На нем был натянут поношенный картуз, из-под которого проглядывало несколько локонов волос, рыжих волос!

- Егор! ,—изверг невольно из себя Григорий в недоумении глядя ему в спину.

Тут телега начала тормозить, будто Григорий и не извозчику крикнул вовсе, а коню. Что заставило его сбавить ход.

Извозчик, держась за поводья и не оборачиваясь, прошептал готовым ответом:

- Зря ты сюда приехал.

- Что здесь происходит? Егор, это правда ты?,—спросил Григорий, не зная, как и реагировать на такую встречу.

Извозчик, не выпуская поводья из рук, медленно повернул голову в сторону обратной дороги по направлению к мосту, на которой стоял Григорий. Из-под картуза, сквозь свои, словно заспанные глаза щелки, он впился в Григория и тут же пригвоздил его.

- Точно он. Веснушки на лице и рыжий вьющийся волос. Не думаю, что кто-то другой я теперь узнаю это лицо,—подумал про себя Григорий.

- Выходит, это ты следил за мной, когда я был в огороде из окна? Но к чему такая тайна и все это молчание?

Будто приводя в действие старый мотор загадочного устройства, извозчик разгонял свой разговорный механизм, которым давно не пользовался, и членораздельно ответил, будто ставя точку для дальнейших расспросов в этом разговоре. 

- Не о чем нам с тобой говорить. Говорить тебе нужно не со мной.

Не дожидаясь ответа от Григория, извозчик вывалил из телеги вязаную лестницу со ступенькой, что скрывалась за небольшой кучкой сена, этим жестом показывая, что он предлагает Григорию сесть в его дремучею повозку. 

Поразмыслив некоторое время, хотя бы и искренне не желал принимать это предложение, но решив, что в том же направлении находиться остановка да и сворачивать здесь некуда, а ноги уже подкашивались.....Еесли и вдруг что случиться, он всегда может добраться своим ходом, сойдя с телеги на такой скорости. С надеждами расспросить Егора подробнее о его нынешней жизни и почему он решил остаться в деревне, он забрался на край телеге позади Егора, и телега тронулась снова без команды извозчика.

За время дороги ему все же удалось кое-что узнать о прошлом Егора. Город ему никогда не нравился. К тому же в отрочестве его пырнул в ногу бык, чуть было не насмерть, и он долгое время, нестерпимо борясь с болью, в надежде не остаться инвалидом, лежал в забытее. Пока якобы моя прабабка не помогла и не вправила ему гости и не сняла опухоль своими примочками, за что родители Егора были ей безмерно благодарны.

Спустя какое-то время, вставши на ноги, но ещё прихрамывая, он якобы за это время осознал, что не стоит ему искать лучше жизни вне своих родных мест и так и остался, проводя сестру с лучшими надеждами из этого края. Родителей, видимо, давно нет на этом свете. Но я его не смел расспрашивать более.

- Ты виделся с мой прабабкой Апполинарией? Не шутишь? И она тебе помогла,— Все ещё не веря услышанному, вопрошал своего старого друга Григорий.

Он вспоминал, что видел в её в комнате вчера поздно вечером. Неужели после того, как она приложила руки к нему, он и решил остаться в селе? Есть тут какая-то связь? В любом случае, я его не узнаю. Ему это не пошло на пользу. 

Егор лишь отвечал на это однотипной сухой фразой: - не знаешь ты своих корней. Не со мной тебе говорить нужно,—все также пространно, будто разговаривая с конем, что сам по себе тянул повозку, вымолвил Егор, смотря перед собой, не оборачиваясь. 

Неровности заметно прекратились, и уже не приходилось подскакивать на очередной кочке. После чего Егор встал на две свои крепкие ноги и влез на коня прямо с телеги на ходу. После того как она остановилась совсем, он смотря в левом направлении по одаль дороги произнес: 

- Прибыли

Куда прибыли?,— спросил Григорий.

Строение остановки он не видел. За разговором он потерял счет времени, и утро било по его не ложившемуся спать организму. Он чувствовал себя дефектным от пережитого стресса, голова мутилась, как после ядовитых испарений, что вдыхали оракулы в античности, сидя на триподе передавая прорицание.

Он слез с телеги, предварительно осмотревшись. Под ногами уже не было видно дороги, видимо они съехали с неё, и только влажная и липкая земля от конденсата была поверхностью под его ногами.

- Как мы здесь оказались? У меня скоро автобус, я ведь и опоздать могу. Ты ведь не первый год здесь живешь и знаешь распорядок,— держась за свой лоб, что обдало жаром, без остановки сыпал вопросами Григорий, смотря на Егора, что отстегивает коня из упряжки.

После освобождения коня Егор, продолжая сидеть на нем сверху, как марионеточная фигура на шахматной доске, начал передвигаться, держась левой стороны окутанный утренним туманом.

Григорий тщетно просил остановиться, бросая ему вслед просьбы, но тот продолжал неизменно двигаться на восток от стоячей теперь неподвижно телеги.

Он даже не видел дороги поблизости. Ему ничего не оставалось, как пойти на звук топота копыт. Небыло звука утренних птиц или стрекотания кузнечиков хотя бы вдалеке. Только сплошной туман и угольного цвета земля окружала их, будто они спустились в пучину неизвестного мира.

Григорий нагнал всадника, безмолвно и в то же время величественного, сидевшего на коне в профиль по направлению неизвестного из далека предмета. Подойдя ближе, Григорий разглядел, что это была могила, и не чья-то, а его прабабки. Пристроенная между памятниками казакам военных времен. 

Мостова Аполинария Самуиловна, - прочитал на надгробной плите Григорий, из которой торчала мраморная рука с функцией вазы для установки в ней цветов.

- Даже и цветов нет, - сказал Григорий, пялясь на мраморную руку что словно просила подаяние.

После этих слов, как по наитию, Григорий повернулся в сторону всадника, смотря прямо в парящие, как две трубы порового поезда, ноздри коня, и увидел, что в его пасти он держит несколько маков. Отыгрывая предназначенную ему роль, он подошел к коню, и тот, раскрыв пасть, выронил их в немедленно подставленную руку Григория, что ловко ухватил их за стебли.

Григорий заметил, что конь начал потеть, прямо как в той истории с мостом. Но сам он уже ничего не соображал и отвергать или сопротивляться происходившему был не в силах. Как в трансе направился к горизонтально лежащей надгробной плите, чтобы вложить в руку свежие цветы на могилу своей старухе, на которую он посетил впервые после похорон.

Как только несколько огненных маков оказались в мраморной ладони, он услышал оглушающий хлопок рядом со своим левым ухом, и конь встал на дыбы с диким конским ржанием на всю округу, разметая клочки земли под копытами и размахивая влажной гривой. Рука из мрамора схватила Григория не выпуская цветы. В этом время за его спиной послышались вторение все тем же словам, но уже с переменившейся интонацией, которая теперь действовала на слушателя сжигающим ужасом.

- Не знаешь ты корней своих.

В одночасье Григорий очнулся в светлом кабинете на кушетке своего психиатра, что колебал маятник из стороны в сторону со словами, влекущими к пробуждению из-за бытия транса.

Он начал приходить в себя и понимать, что это был глубокий сон в процессе сеанса гипноза, на который он решился несколько дней назад, чтобы покапаться в своем прошлом, в действительно ни на что не рассчитывая.

- Дышите глубже и равнее, вы в неопасности. Это был сон. Ваши мышцы наливаются силой и энергией, а голова свежими и положительными мыслями. 

Отточенный, ровный, низкий голос благотворно воздействовал на Григория, и его пульс постепенно возвращался в норму, а давление нормализовалось. После нескольких глотков воды он чувствовал себя гораздо лучше.

- Поскольку сеанс проходил длительное время, я предлагаю вам передохнуть, хотя и не могу рекомендовать длительного отдыха, дабы ваша память не исказилась, и мы смогли обсудить увиденное вами как можно скорее.

Конечно, доктор, — ответил машинально соглашаясь, Григорий, осматривая руку, за которую секунду назад его схватила неизвестная мраморная кисть.

- Прежде чем начать обсуждение. Вы все ещё планируете отправиться в вашу деревню во время ближайшего отпуска, что бы я мог выписать вам дополнительный рецепт на прием лекарств, пока вы будите в отъезде?, - спросил доктор.

У Григория ёкнуло в сердце от этого вопроса, и образ рыжеволосого всадника промелькнул перед его глазами.

- Нет, доктор, пожалуй, я не пойду в отпуск. Может, в другой раз. И не в мою деревню. Не думаю, что меня там ждут.

Доктор пристально изучил реакцию на этот вопрос Григория и сделал пометки в своем блокноте.

- Хорошо, в таком случае приступим. Вы готовы?

Григорий, стоя у окна, кивнул в ответ доктору и направился к кушетке, одновременно с этим опуская руку в карман своих брюк... Он нащупал какую-то бумажку... Достав на свет, он начал просматривать её.

Время и день прибытия:

В 7: 10. Отход маршрута № 8 в субботу до деревни Исход на Реке. 

Прибытие в тот же день в 18: 15 в деревню Исход на Реке по расписанию.

Время и дата отбытия неизвестены. Билет в один конец.