Мелкие клочья прошлогодней листвы катились по узкой асфальтированной дорожке, ведущей к стадиону. Их торопил ветер: быстрее, быстрее, а то растопчут. Но иногда они не успевали, и слышался тихий сухой хруст. Каблуки-шпильки женских туфель искусственной кожи почти бесшумно касались асфальта, а завитые высветленные волосы трепетали, когда ветер с опаской проскальзывал мимо.
Школьное здание отбрасывало на дорожку холодную тень.
Ветер был местный, с района. Он подул от гаражного комплекса, но ему уже хотелось поменять направление. Ему совсем не нравилось здесь, между школой и сквером, где во второй половине дня ученики оттягиваются пивасом и смолят настрелянные сигареты. Но это в обычные дни, не такие, как сегодняшний. Сейчас здесь была лишь эта женщина, недоуменно оглядывающаяся по сторонам. Она одиноко брела вслед за удирающей листвой, и, казалось, не совсем понимала, что это всё такое.
И, загляни кто в ее глаза — подумал бы о многом.
***
Часы пробили шесть, и чуда, конечно же, не случилось.
Встреча состоялась в конце мая — через двадцать лет, день в день, ну или почти. Так же, как тогда, солнце клубком желтой шерсти ластилось к редким облакам, в распахнутые форточки веяло свежестью поздней весны, а из рекреации несло хлоркой и туалетами. И пятиэтажка напротив осталась прежней — подъезды настежь, заходи, располагайся. Но на этом сходства заканчивались. Потому что, конечно же, участники встречи изменились, и мало кто в лучшую сторону.
На несколько щемящих мгновений каждый вернулся ТУДА, но тут же упругое, не терпящее перемены мест слагаемых, время переписало уравнения как положено. Двадцать лет назад прозвенел последний звонок, и они смеющейся толпой вышли из актового зала, чтобы, транзитом через выпускные экзамены, начать взрослую жизнь у кого как получится.
Парты сдвинули торцами. Леся Зайцева и Неля Кербер разложили нарезку, расставили банки с корнишонами и оливками, Боря Коновал откупорил вино, а Вера Агапова каллиграфическим почерком написала на доске: «1981-1991. Добро пожаловать!». Полюбовалась, положила мелок и вытерла ладони о кепку Макса Царева, опрометчиво брошенную им на учительский стол. Царевич лениво ухмыльнулся.
Пластиковые стаканчики жалобно потрескивали в руках. Десятый «Б» собрался не в полном составе. Те самые, заядлые прогульщики отсутствовали на сей раз по уважительной причине, и за них выпили молча и не чокаясь. Взрослая жизнь кого-то уже отчислила по неуспеваемости, а кому-то пока выдала авансом: мешки под глазами, намеченные морщины и проседь в волосах. И никто ни в чем не преуспел; только Гарик Езарян, барыга и фарцовщик, пролез помощником к депутату госдумы, но он не явился, и за это выпили отдельно. Да еще Борька, он приехал за рулем престижной с виду иномарки. Рядом Царев припарковал синюю «пятеру», не бита - не крашена, три иконки на торпеде, все по уму. Другие добирались на метро и маршруткой, а Паштет Селеднёв работал в здешнем ДЭЗе, и прибыл пешком, вразвалку.
Педсостав представляла географичка Белкина — она приняла «бэшек» второкурсницей заочного отделения, да еще подтянулся трудовик Сейпотапыч, но он больше не преподаватель труда, а пьющий пенсионер. Сейчас он тоже набрался, уложившись в норматив - полчаса, и нет-нет вскрикивал с пьяным отчаянием: «Парни!... Девчата!... Ну, за вас, мои дорогие! Здоровья вам, удачи вам! Не прохлопайте годы лучшие!» Ему деликатно не возражали: хуле, всё давно прохлопано.
Кому и было, чем похвастаться, так это Борьке, но он не стремился доминировать над одноклассниками. Никто и не в курсе, что поляну он накрыл за свои деньги, только Неле Кербер географичка шепнула на ухо: какой же Боря молодец, всех угощает. Накануне ночью Неля много думала про Борьку. Она читала на женском форуме темы о том, как через годы подростковая симпатия пробивает яркой искрой, и тогда, тогда… Что — тогда? У Нели разнылась верхняя губа. Погода испортится. «Через годы», может быть, но не через два раза по десять лет.
Трепались на отвлеченные темы, стараясь не спросить и не сказать лишнего. Пашка Селеднёв, по кличке «Человек-жопа», выделялся мутным жирным пятном, успешно подменяя филонящего Езаряна. Два десятилетия беспощадно его отрихтовали, оставив для узнавания глаза: выпуклые, пустые и отсвечивающие внутренней тупизной. В девяностые его отец был советником мэра, и Паша обладал депутатской неприкосновенностью в миниатюре. Он доводил учителей до слёз, издевался над младшими школьниками и, закинув ногу на ногу, отчитывал директрису за недостаточное к нему, Паше, почтение. С назначением нового градоначальника Селеднёв-старший скукожился в рядового гражданина, а затем и вовсе скоропостижно врезал дуба. Паша, лишившись всех привилегий, опустился до «командира сантехников» в опольцевском ДЭЗе («менеджер старшего звена», с понтом сформулировал он). Помимо глаз, у Паши сохранилась имбецильская манера повторять за собеседником последнюю фразу. Он так задолбал всех самопиаром, что Царевич велел ему заткнуться, и Селеднёв, уставившись баран бараном, продублировал: «Заткнись, Паштет». Географичка Белкина поспешно вмешалась: ребятки, ребятки, чур не ссориться!
Неля Кербер ютилась на самом краю, и пофиг на предрассудки: замуж ей по-всякому не светит. Зато хоть локтем в ребра не отоварят, как Зайцеву, которая в туалете замывала брызнувший на юбку апельсиновый сок. Да и ей привычно на «камчатке», подальше от суеты. Паштет на географичку бычит (нашел себе жертву, герой), Дашка Пилатова с Юрцом Ивановым полусухое на брудершафт хлебают… Сейпотапыч косеет чем дальше тем хуже. Борька Коновал дает какое-то интервью, его так и обстреливают вопросами, а он всем отвечает и каждому успевает улыбнуться. О чем там речь — не поймешь, Неля начало пропустила. «Борьк, а исполни моё желание, а?» Боря кивал, что-то записывал в кожаный блокнот. «Сбытчик мечт», отпустил шутку Царев. Опа как. Попросить, что ли, пусть губа болеть перестанет? Ха-ха.
Кому бы вообразилось, что этот рохля, растяпа и троечник, регулярно огребавший от пацанов, через двадцать лет поведёт себя как душа компании! Неля перебирала в памяти эпизоды. Вот они с Коновалом, лохматым и в очках, пересиживают физру на скамейке для «справочников»… вот бредут домой за дневниками… вот томятся в очереди в поликлинике, провалявшись с гриппом по три недели…
Школьницей Неля была ни о чем, да и сейчас не красотка, но с возрастом набрала чисто женской привлекательности, а Борька аккуратно подстрижен и без очков. Интересно, контакты носит или лазер делал? Неля неосторожно закусила губу, изгоняя прочь дурацкие фантазии, и чуть не застонала вслух от боли. Ну, нравились они друг другу по-детски, ну перекинулись сегодня парой реплик — рояли не играет. Мужчин она тихо, но жестоко ненавидит — есть повод, хотя и жаль, что так. Но… кто она, а кто Борька? Живет на Новинском бульваре, в сталинке, и рулит не то ценными бумагами, не то еще чем покруче. А, точно — желания исполняет! «Борьк, а моё? А у меня…»
Около восьми нарисовалась Юлька Султанова, и шестерёнки вечера завертелись вразнобой. Вскинув над головой тонкие руки, Султанова исполнила на пороге короткий танец живота и воскликнула: «Привет всем, сегодня мы вместе!». Неля протерла глаза. Она надеялась, что этого не произойдет. Битых два часа надеялась. Она никогда не бывала в дурке и не состояла на учете в ПНД, но институтская подруга — профессиональный психиатр — предупреждала: симптомы, мать, налицо, глюканёт в самый неподходящий момент. Юльке ответил нестройный хор приветствий, аплодисменты и ехидное Дашкино замечание: «О, Султанова, как всегда — к третьему уроку!». В школе Юлька постоянно просыпала и опаздывала. Сначала потому, что отчим кирял и буянил, а Юльку выгонял на лестничную клетку, а после, став постарше, Султанова сама стала кирять и легко могла снять лифчик за бутылку пива.
Неля отодвинула стул и спряталась за спиной у Царевича.
— Ты че, Нельк? — полуобернувшись, спросил Макс. Как был флегматиком, так и остался. Разведенный, никому не нужный флегматик.
— Нормально… — пробормотала Неля. — Просто мне эта звезда в глаза светит!
Макс хмыкнул и долил ей вина.
«Хрен там, нормально!». Пока толклись у входа, никто про Султанову не упоминал, и вот тогда еще всё было нормально.
«Ну и чего ты приперлась, сучка?»
Не одна Неля Кербер задавалась этим вопросом: вся женская половина «Б» класса взвилась на дыбы. В свой неполный сорокет Султанова смотрелась на двадцать пять — тридцать, не более. С ее-то повадками! Она ж и алкашка, и потаскуха, и далее по списку. «Девочки» истекшего срока годности стремительно теряли остатки тщательно отполированной к вечеру красоты. Юлька переключила внимание на себя, будто тумблеры перекинула. Боря Коновал улыбался и откровенно радовался, что его оставили в покое. Неля приглядывалась к Султановой и так и этак, но видела именно то, что видела: Юльку Султанову, задорную, молодую, энергичную и светящуюся счастьем. «Мальчишки» — огрузневшие, с обрюзгшими лицами — лапали Юльку взглядами, и она купалась в лучах обожания. Агапова — главная Юлькина соперница по части ****ства — вполголоса прикололась, что Султанова переспала с дьяволом за вечную молодость.
«Комплимент» от Верки Султанова хладнокровно пропустила мимо ушей, она всегда так поступала с ненужной ей информацией. Расцеловала географичку — Людмила Ивановна, как здорово, что вы опять с нами! — нежно обняла трудовика и чмокнула по очереди всех одноклассников. Селеднёв налил ей «штрафную». Юлька лихо проглотила «штраф», откинув со лба крупные светлые кудри. Тусклый невеселый вечер быстро превращался в разнузданную попойку, и те, для кого Султанова успела побыть первой и безответной любовью, пили больше других. В эти минуты они верили, что прошлое разрешит вернуться, если задурить мозги спиртным. Громче всех о своих правах на Юльку заявлял Селеднёв, оттеснивший конкурентов рыхлыми, но широкими плечами. Юлька о чем-то щебетала; птицы за окном — и те примолкли.
Лишь Боря Коновал созерцал вакханалию, так же отстраненно улыбаясь чуть кривой улыбкой. Он словно говорил: «Всё будет ровно и параллельно, ребята». Выложив на парту огромный айфон, Боря включил музыку, и ностальгический саундтрек усилил иллюзию возврата.
Постепенно страсти улеглись настолько, что «ребята» стали замечать окружающий мир. Не досчитались Дашки Пилатовой и Лёхи Шульцмана: Галка Павленко, стоявшая со стаканом у окна, оповестила всех, что Шульцман и Пилатова подались в соседний дом, в третий подъезд. О, это было памятное место! В третьем подъезде подростки сводили знакомство с бухлом и куревом, гоняли на кассетнике «Модерн Токинг» и предавались другим порокам, за которые Султанову даже выгнали из школы, но потом взяли обратно под личную ответственность классной руководительницы. Там же, в третьем подъезде Гарик Езарян пробовал себя в «активных продажах», сбагривая неискушенным сверстникам импортный ширпортреб с браком.
Юрец Иванов, чей брудершафт с Дашкой не получил дальнейшего развития, пил теперь с трудовиком Сейпотапычем «за старые добрые времена». Сейпотапыч был уже в дрова, и не столько пил, сколько проливал на пол. Географичка Белкина, номинально играя роль хозяйки, потчевала гостей нехитрой снедью. У нее были добрые, кроткие и грустные глаза. Она лучше других знала, что прошлое обратно не принимает.
Солнце закатывалось за пятиэтажку напротив. Скоро начнет темнеть.
***
Неля задержалась до половины десятого. Ей хотелось быть уверенной, что на школьном дворе она не столкнется с Юлькой Султановой. Даже Селеднёв, век бы его не видеть, беспокоил ее меньше. Прежде у Султановой не водилось глупой привычки ошиваться поблизости от школы, но прежде — это прежде. Впрочем, оба слились задолго до того, как географичка с искренним сожалением объявила о завершении банкета. Мешаясь с запахами еды, плавал над партами запах дешевых, но очень чувственных Юлькиных духов, перебивающих даже хлорку. Единственный Юлькин талант — делать из себя конфетку при помощи дерьма. За душой ни копейки, работать не любила и не хотела, жила подачками от мужиков, свой гардероб и косметику обновляла на рынке. А всё равно мужики на нее облизывались…
Она прикрыла за собой дверь 27-го кабинета. Негромко пропела пружина замка… а, может, эта песня эхом донеслась из прошлого. ТОГДА, отхалтурив свою долю генеральной уборки, Неля в последний раз вышла из класса и услышала именно этот звук. На лестничном пролете она задержалась, и, взявшись за перила, осторожно наклонилась вперед, вглядываясь вниз, в полумглу. Ей почудился привкус крови во рту; она вновь стояла у раковины в женском туалете, и географичка Белкина помогала ей умываться, а по кафелю быстро-быстро стекали розовые струйки. Кровь капала с расквашенной губы, и десна тоже сильно кровила. Белкина утешала ее и спрашивала, не надо ли вызывать неотложку.
Белкина до сих пор не знает, и никто не знает, где и почему Неля упала, и от чего теперь ее мучают головные боли, и что ей снится по ночам. И только сама Неля могла бы рассказать, как надоело прикрашивать шрам на верхней губе помадой, и как часто у нее на помаду аллергия.
За обнесенной забором школьной территорией находилась автостоянка. Неля юркнула туда, отыскала Борькину машину. Ждала, репетируя про себя диалог. Борька что-то знает про сегодняшний вечер. Несильный ветер шуршал листьями деревьев над головой, мешая сосредоточиться.
Коновал вышел из школы минут через тридцать. На крыльце попрощался с Белкиной, пожал руку Сейпотапычу. Увидев Нелю, он прибавил шагу, улыбнулся.
— Ты меня ждешь? Помогал Белкиной убираться. Хорошая она, добрая тётка. Таким на роду написано жить в нищете. Я дал ей денег, сколько с собой было, но в ресторанах принимают карту. Окажешь честь?
Неля не нашлась, что ответить, и Борис истолковал паузу как полусогласие.
— Понравилась тебе наша встреча?
— Похабень, — буркнула Неля.
Коновал приподнял бровь.
— Пожалуй, ты права. Нас нет больше — таких, какими мы друг друга помним. Сегодня каждый подвел какой-то личный итог и признал себя биологическим мусором.
Видя, что она не отвечает, он постарался раскрыть тему.
— Нам нет места там, в девяносто первом. А здесь, в настоящем… всё не такое. Мы в нем будто поддельные. Как лосины, которыми Езарян барыжил.
— Ага. Султанова их купила за пятерку, а они после стирки полиняли и сели на два размера.
— Про нас можно сказать то же самое.
— Но не про тебя. Прости, что спрашиваю… чем ты занимался двадцать лет?
— Да разным… — Борис пожал плечами. — Учился, работал по контракту в Штатах переводчиком. Потом наследство получил, ну и живу, честно сказать, в свое удовольствие. А ты? Замужем? Если это не очень секрет…
Неля пропустила каверзный вопросец мимо ушей. У нее своих вопросов хватало.
— А всё это бла-бла-бла про исполнение желаний? У тебя бизнес такой, что ли? Ой, извини. Я ведь женщина, мне можно побыть любопытной. Тем более, твоя одноклассница…
— Это не то, что ты сказала, а… вроде хобби. Понимаешь… если желание не противоречит возможному в мире, оно сбывается. Я могу отчасти… хмм… способствовать этому. Конечно же, не любому желанию, а только самому заветному.
— А в блокнотик ты записывал заветные желания ребят и девчат?
Неле срочно понадобилось чем-нибудь занять руки, она нащупала в сумочке пачку сигарет и вытянула одну. Борис поднес ей зажигалку.
— Нет, крестики-нолики рисовал для виду. По-настоящему они ничего не хотят. Представляешь? Ни-че-го! Настолько устали от жизни и от самих себя, что даже захотеть ничего не могут. Разве что быстрого секса. Как, допустим, Человек-жопа. Неделю назад я приехал сюда, побродить по местам детства, и наткнулся на него. Повидался с детством, блин! Ну, мы поговорили, и он загадал желание. У меня были причины ему не отказать.
Неля недоверчиво покосилась на Борьку сквозь струю дыма.
— Так вы с ним вдвоем придумали вечер встречи? — спросила она.
— Боже, разумеется, нет! Селеднёв клинически не способен что-либо придумать. Слушай, а поедем, правда, где-нибудь посидим?
— Подожди, я еще не всё спросила, — Неля помотала головой. — Давай про вечер.
— Идея целиком и полностью моя, воплощение тоже. Ты верно подметила, что получилась фигня. Но я хотел кое в чем убедиться… Видишь ли, мой дар… он изначально проявлял себя в другой форме. Я не мог управлять событиями, но в какой-то мере мог их видеть. Например, я смотрел на наших девчонок и видел, какими они станут. Кстати, потому я не женился: я видел своих подружек в старости.
— Вон чего… — протянула Неля. — То есть, в ресторан ты приглашаешь не меня, а древнюю бабульку… Послушай, а вот если желание не сбылось? Что это значит?
— Значит, оно подцензурное. Запрещено.
Во двор словно вошло что-то зловещее, нездешнее и остановилось неподалеку от беседующих. Неля торопливо затянулась, отгоняя это чувство, но оно никуда не делось. Ветер наверху завозился сильнее и как-то беспокойнее.
— Когда-то Юлька Султанова заявила: даже если мы встретимся через двадцать лет, я буду супер, а вы будете барахлом. Сегодня так и вышло. Приходит такая в Дольче Габана а ля Китайская республика, духи контрафактные, тушь поддельная, а сама — королева королевой, хоть и дешевка. Признавайся: ты руку приложил?
Борис смущенно пожал плечами.
— Юлька шла по жизни с этим слоганом, и он, пожалуй, прокатит за очень заветное желание. Короче… в один прекрасный день я почувствовал, что МОГУ. И мне подумалось о Юльке. Я ведь тоже был в нее влюблен. Захотелось что-нибудь для нее сделать. Мне что-то мешало… что-то непонятное, но сложное, но я пересилил. В тот момент я казался себе всемогущим…
— Да, ну а как ты всех отыскал? В смысле — всех наших...
— Запросто, как и тебя. Фейсбук, вконтакт и так далее. Аккаунта нет только у Царева, но Агапова знала его городской телефон.
— Угу. Султанова тоже не заводила аккаунтов. Кто ее пригласил?
Борис потер ладонью подбородок.
— Не скажу. Не в курсе. Точно не я, может, Белкина, или Царь... С кем-то же она поддерживала связь!
— Поддерживала. Со мной. Редко и мало, но...
Оглянувшись по сторонам, Неля убедилась, что рядом никого нет, а если и есть, то невидимый, и поманила Бориса пальцем. Он сделал полшага вперед.
— Этот «прекрасный день», в который ты ее осчастливил… дату не припомнишь ли?
— А зачем?
— Очень важно.
— Ну, припомню. Летом две тысячи второго, я месяц, как сделал ручкой своему американскому боссу. Почему ты спрашиваешь?
Неля отшвырнула окурок.
— А просто дело в том, что в две тысячи втором, в августе, Султанова умерла. В бильярдной с мужиками попила палёной водочки и загнулась. Это точный факт, потому что я помогала ее хоронить. Как по-твоему, не это ли тебе мешало? — Борис захлопал глазами. — Ну и в каком качестве она сегодня к нам присоединилась? Призраком, дублем, или как там это называется? В одном я уверена: у нее не было сестры-близнеца. Боря, ты можешь это как-нибудь объяснить?
…Вечер потёк быстрее, как при ускоренном воспроизведении.
— Призраки не пьют и не едят, а мы все видели, как она… — ответил Борис машинально, будто не дойдя еще до сути вопроса.
Он нахмурился.
Неля ждала.
Внезапно резким движением Борис выхватил из кармана брелок и снял машину с сигнализации. Фары дважды мигнули.
— Садись, — велел он и отрывисто проговорил, почти силком запихивая Нелю на переднее сидение: — Только не ври, что тебе хочется чесать до остановки по району. Юлька еще где-то здесь.
— Что? Что? Что это было? — переспрашивала Неля, пока Борис запускал двигатель, снимался с ручника и закладывал руль вправо, к выезду с парковки. Всё это он проделал за несколько секунд, будто специально тренировался. — Что ты про нее знаешь?
Борис вывернул на дорогу и утопил педаль газа. Машина понеслась, оставляя сзади школу и забытую на доске надпись мелом: «1981-1991. Добро пожаловать!». Завтра ее сотрут дежурные. За окнами клубилась сухая майская пыль и потревоженный колесами пух тополей.
— Ничего не знаю… — пробурчал Борис. — Я умею совсем невинные вещи, корректировать события… я просто исполнял ее желание! Ничего слишком волшебного: веры в себя, оптимизма, ну и да… не пропить красоту. И однажды вновь всех затмить, как она и мечтала. А, оказалось, выдернул ее из мертвых. И это, выходит, не запрещено. Я ощущал, как она сопротивляется, а она… Да и я ли это сотворил? Нель, а почему ты сразу ничего не сказала?!
— А что я должна была сказать? — огрызнулась Неля. — Юлька мёртвая, держитесь от нее подальше? Или: ребят, за Юлькой косяк, она покойница! Заверещать? Ментам позвонить?
— Ты не ошибаешься?
— Нет, — отозвалась Неля. — То есть, я надеюсь, что сплю, но ошибок никаких. Там всё железно. Ее же не только я провожала, но и отчим, и соседи, и те мужики из бильярда… Вообще-то, я думала, что наконец-то рехнулась, и у меня видения. С того момента, как засекла ее — она за школу шмыгнула, втихаря. И потом кружила два часа. Словно стеснялась заходить…
— Правильно, — изумленно кивнул Борис. Он нервно тёр то подбородок, то переносицу. — Она наверняка стеснялась. Она понимала, что ей там не место. Она носила дешевые шмотки, пользовалась контрафактными духами, и сама в итоге стала пиратской копией. И… она должна была проверяться… не выдает ли ее что-то внешне. Господи… не вылезет ли синюшное пятно из-под рукава.
Неля поперхнулась.
Машина вылетела на шоссе Петля, подрезав черный, пиратского вида джип-крузер. Тот яростно засигналил, и Борис вильнул в правый ряд, но тут же оторвался от «помехи». Крузак ушел в точку, успев выразить своё негодование вспышкой дальнего света.
— Черт, она могла вообще не помнить, что умерла! Она насколько-то была Юлькой, но не полностью… Но она понимала – что-то не так, пыталась разобраться. И, в конце концов, пошла туда, где были люди, которые ее знали.
— Но как такое может быть?!
— Понятия не имею. Это за пределами моих представлений. Говорю же — я не волшебник, и ни фига в этом не смыслю. У меня другой диапазон навыков. Я думаю, ее на несколько часов… отпустили.
Это прозвучало совсем дико.
— Но… ей ведь надо обратно, да? — взмолилась Неля. Теперь она поймала себя на мысли, что побоится войти в собственную квартиру. — Она ведь уже ушла, да?
— Я видел, как она ушла, — устало подтвердил Борис. — Вместе с Селеднёвым. Ну, логично, че. У Паштета тоже было заветное желание. Он собирался ее трахнуть.
— Че-е-е-его?!!! — взвизгнула Неля.
— Именно что ты услышала и никак иначе. Селеднёв озвучил мне открытым текстом, он же всегда базарил только о себе. Тогда-то я и подумал о вечере встречи… Но я же ни сном ни духом, что Юлька…
— Сейчас он с ней? — напряженно спросила Неля.
— Его счастье, если нет. Если он передумал. У Султановой должен быть какой-то отличительный знак ее… хм… статуса. Иначе ее назад не пустят.
— В смысле — знак?!
— Вот такой, — указательный палец Бориса прорезал в воздухе несколько линий, и Неля, впервые целиком осознав весь нескончаемый ужас ситуации, сообразила — это секционные швы от вскрытия. — И вопрос лишь в том, как быстро Паштет это обнаружит.
***
В ресторан они так и не попали. Неля уже и хотела согласиться, и убеждала себя так и по-другому… не смогла. Даже страх перед одинокой квартирой и ночными кошмарами не перевесил страха хотя бы ни к чему не обязывающих отношений с мужчиной. Он до нее дотронется, а она может закричать. Конечно, она не старая дева, но редкие перепихи почти не доставляли ей удовольствия, а потом она неделями маялась реактивной депрессией.
Всю последующую неделю Неля в панике шерстила новости по интернету, но ничего ОСОБЕННОГО там не упоминалось. По пути на работу она озиралась через плечо, не крадется ли за ней Султанова. Заодно она проверилась у психиатра и едва не разревелась от отчаяния, когда тот определенно заверил, что нервное расстройство у нее есть, но галлюцинациям она не подвержена.
На восьмой день она получила в соцсети сообщение от Коновала.
«Как я сказал, так и было, — писал Борис. — На чердаке пятиэтажки нашли тело женщины, личность не установлена. Следак уверен, что труп уже побывал в морге. Кстати, опросили Шульцмана и Дашку, они там паслись час или полтора, но Селеднёва не видели, и женщину с ним — тоже. Этот отвратительный жлоб потащил Юльку именно на чердак, а не к себе домой, хотел сэкономить на кофе и коньяке. Ты же помнишь историю, как он повёз подругу на Черное море, а в гостинице вымогал у нее деньги за путевку? Здесь тот же вариант. Как ответственный сотрудник ДЭЗа, он имел доступ к ключам от технических помещений, и один из них захватил на вечеринку.
Сомневаюсь, что дело дошло до секса. Паштету надо было только стянуть с нее кофточку, а то и порвать — он же вечно строил из себя мачо. А дальше… не знаю, как, но он понял всё и сразу. И ломанулся с чердака, а там при выходе торчит из стены обрезок кабеля. Кабель пришелся ему в лицо. Не берусь оценивать, как ему это удалось, но Паштет собрал с пола ошметья левого глаза, вызвал лифт и доковылял до детской площадки. На его вой сбежалось полрайона.
Неля, мне вовсе не доставляет удовольствия излагать тебе подробности. Меня самого дважды вырвало, пока смотрел запись с мобильника: Паштет сидит на скамейке, в одной руке комкает свой глаз, а другой пытается застегнуть ширинку. Делаю это лишь потому, что теперь ты сможешь простить и жить дальше. Я ведь тогда видел, как Селеднёв приставал к тебе в раздевалке, зажал в угол, а ты вырывалась. И он столкнул тебя с лестницы. Я видел, но побоялся заступиться. Я понимал: папашка его отмажет; и ты это понимала. И ты никому не пожаловалась. Но все двадцать лет прожила с одним желанием: лишь бы он ответил за то, что поломал тебе судьбу.
Паштет преставился в больнице, и, стало быть, ответил. Я выполнил именно твоё желание, хотя Паштет не сомневался, что я ублажаю персонально его. Но, видимо, одно без другого невозможно. То же и с Юлькой: если одно, то и другое… но никогда меня про нее не спрашивай.
P.S. Может, всё-таки встретимся? Мы можем себе это позволить, мы ведь — живые.
P.P.S. Шрам тебя не портит».
Неля несколько часов придумывала ответ, выкурив полпачки ментоловых, которые после нового года безобразно подорожали. Вспомнила: «…в один прекрасный день я почувствовал, что МОГУ. И мне подумалось о Юльке». До какой же степени Борис остался одиноким по жизни, коль в прекрасный день и подумать не о ком было, кроме как о Султановой.
Потом она улеглась на диван, раскрыла ноут и набрала в окне диалога: