Как-то промозглым ноябрьским вечером забросила меня работа в областной городок N. Добираться пришлось на поезде. Сел вечером, в N поезд приходил утром. На командировочные взял купе. В вагоне кроме меня и сонной проводницы ехало еще человека три-четыре. Все тихо сидели по своим местам. Было прохладно, видимо, решили сильно не топить, раз уж пассажиров практически нет, так что, скинув куртку, шерстяной свитер с высоким горлом я решил оставить. Состав дернулся и, набирая скорость, оставил позади освещенный шумный остров города. Поезд со всех сторон обступила безмолвная ночь.

Изредка в монотонный стук колес по стыкам да шум движения прокрадывались шуршание открывающейся двери и хлопок замка двери тамбура. Тусклая лампочка в купе лишь очерчивала полки и столик, на большее сил у нее явно не хватало. Читать было невозможно. В черноту окна с изредка мелькавшими огоньками далеких, редких в этой стороне домиков, смотреть было скучно. Спать тоже вроде бы не хотелось. Откинувшись на спинку, я прикрыл глаза и прислушался к стуку, постепенно сливающемуся и трансформирующемуся в некую мелодию. Мелодию железной дороги. И, по всей видимости, задремал. Очнулся я от резкого свистка поезда и вклинившегося в музыку колес шума встречного состава. Словно кадры диафильма, пролетели за окном яркие пятна окон встречного пассажирского поезда. Лишь когда вновь вернулись тьма ночи и монотонный стук колес, я увидел Его. Он сидел напротив, потонув во мраке тени от верхней полки. Руки его покоились раскрытыми ладонями на коленях. Лица было не рассмотреть, но внимательный взгляд ощущался буквально физически. Где-то с полминуты мы сидели молча, глядя друг другу в глаза.

— Извините, вы, кажется, дремали, не хотел вас будить, — прервал молчание ночной пассажир.

— Ничего страшного, — я взглянул на часы, пытаясь определить, сколько спал, но не мог определиться, когда заснул. После некоторых усилий и расчетов получилось что-то около часа, — вы давно здесь?

— Нет, четверть часа, не больше.

— Олег.

— Виктор Петрович. Можно просто Виктор.

Я собрался было пожать руку попутчику, но тот продолжал сидеть, сложа руки на коленях, лишь слегка кивнул головой. Чтобы как-то скрыть неловкость, я спросил:

— В N едете?

— Нет, в Мясницкий бор. Это гораздо ближе.

— Не слышал.

— Маленькая деревенька. Несколько домов.

— Вы там живете?

Мне показалось, что улыбка промелькнула по лицу Виктора.

— Нет, скорее, в командировке.

— И что же можно делать в маленькой деревеньке в командировке?

— Общаться с людьми.

Вот, снова улыбнулся, прежде чем ответить. Обычно так улыбаются, когда одаривают не всей правдой.

— Вы этнограф?

— Что-то вроде.

Клещами тянуть ответы из попутчика я не собирался, видимо, ему не хотелось общения, и я не стал расспрашивать его далее.

Несколько минут прошло в молчании. Я смотрел в окно и размышлял: ложиться ли спать или продолжать сидеть дальше.

— Я собираю и исследую загадочные и паранормальные явления.

Надо же, Виктор Петрович решил посвятить меня в свои дела.

— Интересное занятие. Это хобби или профессия?

— Modus vivendi.

— Образ жизни.

— Знаете латынь?

— Да так, несколько крылатых выражений. В школе выучил, чтобы на девчонок впечатление производить.

— И как, удачно?

— Вы первый, кто оценил.

На этот раз улыбка вышла доброжелательной. Странно, тень не позволяла разглядеть черты лица попутчика, лишь отдельно появлялись то внимательный взгляд, то улыбка.

— Так что загадочного произошло в… Мясном, кажется… бору?

— Мясницком.

— Прошу прощения, Мясницком бору. Вероятно, кого-то порубили?

— Да, во время войны. Не одна тысяча солдат сгинула в болотах в районе бора. Бои были столь ожесточенные, что убитых было некогда, да и не кому убирать, так и лежали по окрестностям. Позже, когда бои сместились на запад, местные жители, вернувшиеся в село, похоронили павших. Но с тех пор то в лесу слышатся голоса мужские, и махоркой пахнет, то в избу солдатик постучит, попросит воды напиться или хлеба краюху. А то и вообще кто-нибудь целую сцену боя в каком-нибудь овраге увидит. Мало кто в таком месте жить хочет, вот народ и поразбежался, лишь несколько старух да стариков доживают.

Мороз по коже прям пробежал. Нет, меня историями не запугаешь, но в полумраке купе, где от кромешной тьмы ночи отделяет стекло, и спасает лишь одна тусклая лампочка, образы неупокоенных солдат слишком четко и реально промелькнули в моем сознании.

— А вы не боитесь призраков?

И вновь из тени всплыла улыбка.

— Как в анекдоте — «а чего нас бояться?». Нет, это не страшно. Подчас живые страшнее и опасней бывают.

— Согласен.

Минуту мы сидели молча. Попутчик продолжал меня рассматривать, а я, глядя в окно, переваривал услышанное.

— А вы во многих аномальных зонах были?

— Всю Свердловскую область объездил. Она богата на аномальные места. Вот, например, в районе птицефабрики, на окраине Екатеринбурга, есть недостроенная четырёхэтажная больница, имеющая славу нехорошего, проклятого места. Там, на головы любопытствующих, ни с того, ни с сего, падают кирпичи, проваливается под ногами пол, а бетонные лестницы грозят обрушиться в любой момент. Кругом всё сыпется, стены разрушаются, в полу зияют дыры... Здание овеяно современными легендами. Стройке не более 15 лет. Её забросили в связи с загадочной смертью директора. Но ещё в процессе строительства там постоянно гибли люди... По слухам, возведение больницы начали на месте старого кладбища. И за прошедшие годы внутри мрачного помещения распрощались с жизнью несколько детей и подростков. Помимо всего прочего в ней видели материализовавшихся привидений, непонятные голубоватые вспышки света в оконных проёмах, а также новые кирпичные кладки и свежие подмазки цементом, хотя возобновлять строительство никто даже не думает. Чертовщина, одним словом.

— И что, там действительно что-то есть?

— Да, место мрачное. Сначала накатывает тоска, а после часа нахождения в здании депрессия накрывает. Постоянно кажется, что кто-то наблюдает за тобой, какие-то шорохи, вздохи. И это днем. Ночью никто не рискует туда соваться.

— А еще где были?

— На телевышке был. Все в том же Екатеринбурге. Здание недостроенной телевышки. Оно возвышается над городом около цирка. Нехорошее место. Пока вход в нее не заварили, служила местом сборищ сатанистов. Всякие экстремалы, любители посмотреть на город с высоты птичьего полета, часто срывались с высоты и разбивались насмерть. Ощущения там схожи с таковыми в недостроенной больнице.

— А вот всякие нехорошие дома, я слышал, попы освящают, и приведения или что там нехорошее есть, исчезает.

— Бывало и такое. Только нехорошее место — это не грязная комната, где полы помыл, пыль вытер, и ничего нет, все чисто. Здесь святой водой да молитвами мало что сделаешь. Вот вы сами верующий? Смотрю, креста не носите.

— Сложно сказать. В Бога верю, правда в церковь не хожу. А крест — это атрибутика, наличие его или отсутствие не увеличивает и не умаляет веру человека.

В подкрепление слов я похлопал себя по груди… Минуточку, а как он узнал?

— А с чего вы взяли, что я крестик не ношу?

— По тому, как вы спросили про освящение. Легкое пренебрежение в слове «поп» навело меня на это, в противном случае использовали бы слово «священник» или «батюшка».

— А вы сами верите в Бога?

Теперь я попытался теперь подловить его на ответе.

— Как сказал Юнг: «Мне не надо верить — я знаю, что он есть».

— А в чем разница?

— Вера, так или иначе, подразумевает наличие в дальнейшем доказательств, а знание — это аксиома.

— А какое самое жуткое место вы посещали? — попытался я перевести наш разговор с зыбкой почвы теософского диспута.

Попутчик молчал, мой вопрос явно пробудил в нем какие-то неприятные воспоминания. Ладони нервно прошлись по коленям вверх-вниз. На мгновение тело соседа подалось вперед, и лицо скользнуло навстречу из тени. Мне показалось, что страх промелькнул в его глазах. Но лицо тут же скрылось в тени. Улыбки не было, лишь один внимательный взгляд немигающих глаз.

— Это поселок Растесс. Нежилой ныне поселок золотодобытчиков, находящийся примерно в 25-30 километрах к западу от Кытлыма, это все в той же Свердловской области. Раньше через него проходил известный Бабиновский тракт. Там то и дело видят в небе таинственные свечения. О нечистой силе и злых духах и вовсе ходит множество историй. Туристы и охотники обходят эти места стороной. В наши дни в посёлке нет ни души. Все его жители словно куда-то исчезли, оставив в домах все вещи. А на кладбище зияют разрытые могилы. Можно было бы на фольклор списать, но я это видел собственными глазами. Бабиновский тракт давно утратил своё былое значение, и дорога на Растесс совсем теряется в лесных просторах. Добирался туда с проводником из местных, и то пару раз чуть не заблудились. Вышли рано утром, дошли к вечеру. Дело летом было, так что было еще светло. Место жуткое. Обошли поселок. Всю дорогу чувство было, что люди все здесь, только каждый прячется от нас, притаился поблизости и наблюдает. И главное — птиц нет… Тишина мертвая стоит. Уже темнеть начало, а мы-то сначала планировали заночевать возле поселка. Но как сумерки опускаться стали, страх погнал нас прочь. Ну мы и днем-то плутали, а ночью… В общем, заблудились и обратно к поселку вышли. Тогда небо было чистое, и луна, почти полная, хорошо светила. Вроде все вокруг тихо, стоим на окраине поселка: и уйти неизвестно куда страшно, и в поселок идти жутко, и на месте стоять невозможно. Смотрим, в поселке все вроде по-старому, а с другой стороны — что-то не так. Вроде, как обычный жилой поселок. А мы возле кладбища поселкового вышли, я глянул и чувствую, волосы на голове зашевелились, — могилы целые стоят. Кресты ровные, не как днем перекошенные, а кое-где и цветы на холмиках лежат. Я проводника ткнул локтем, показываю на кладбище, а он увидел и давай креститься, и молитву шептать быстро-быстро начал. Я боковым зрением какое-то движение заметил, повернулся к поселку и… ужас сковал меня, ноги сразу стали ватные, хочу бежать, а не могу. Молча, неторопливо к нам приближались люди — женщины, мужчины, старики, дети. И все это в гробовой тишине. Десятки глаз, не мигая, смотрели на нас! И никто ни слова не говорил. Провожатый дернул меня за рукав и бросился бежать по заросшему тракту. Его рывок вывел меня из оцепенения, и я бросился вслед за ним. Бежали мы долго, вскоре я потерял его из виду. Задыхаясь, весь исцарапанный, мокрый я вылетел на какую-то дорогу. Лишь там я в бессилии упал на землю и лежал, наверное, полчаса, хватая ртом воздух… А провожатого я так больше и не видел.

Попутчик замолчал. На последних словах истории голос его дрожал, видимо, он вновь переживал весь тот ужас. Я тоже был под впечатлением рассказа. Хотелось что-то сказать, чтобы разрядить обстановку и переменить тему, но в голову ничего не приходило. Я прижался спиной к стенке вагона и стал смотреть в окно. Где-то там, в черноте ночи, пролетал жуткий поселок с его безмолвными ночными жителями. Музыка колес действовала успокаивающе. Тьма. Вылетающие из нее на мгновение столбы. Пролетающие вдали редкие огоньки. И стук, мерный успокаивающий стук. Стук… стук… тук… ук…

Видимо я опять задремал. Очнулся я от резкого свистка поезда и вклинившегося в музыку колес шума встречного состава. Словно кадры диафильма, пролетели за окном яркие пятна окон встречного пассажирского поезда. Я вспомнил о попутчике, так бесцеремонно брошенном мной наедине с его жуткой историей, и посмотрел на сиденье напротив. Оно было пусто. В купе, кроме меня, никого не было. Я потянулся, поднялся и вышел в коридор. Вагон спал. Послышался какой-то шорох в начале вагона, и из своего купе показалась заспанная проводница.

— Скажите, а давно была станция «Мясницкий бор»?

— А я почем знаю?

— Как, там же остановка должна была быть.

— Ага, лет пять назад.

— В смысле?

— Лет пять, как уже там не останавливаемся.

— Почему?

— Потому, как там никто лет пять уже никто не живет.

Налив себе в стакан кипятка из бака, проводница нырнула обратно в свое купе, давая знать, что разговор закончен.

— Погодите, а как же мой попутчик?

— Какой попутчик? — сонное, а теперь еще и сердитое лицо высунулось из купе.

— Ну, который подсел на станции, а недавно вышел.

Голова скрылась.

— Какой попутчик? Мы еще нигде не останавливались. Так что никто не заходил и не выходил. Шел бы ты спать.

Дверь с жужжанием закрылась.

А я стоял в узком коридорчике вагона в совершенной растерянности. И как-то совершенно не хотелось возвращаться в пустое и полутемное купе. Дрожь прошла по всему телу от жуткой мысли о природе моего собеседника.

Попутчика, сошедшего в Мясницком бору.