Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Человек из Нумита
© Механик10 мин. Страшные истории RAINYDAY8 1-07-2019, 14:58 Источник Принял из ТК: rainbow666
Помимо других достижений, XIX век в Англии ознаменовался бурным развитием психиатрии. Хотя везде по-прежнему широко практиковались методы лечения, которые уже тогда выглядели ужасающе негуманно, прогресс неуклонно шёл в гору. В то время жили такие выдающиеся деятели, как Эдуард Чарльсворт, Роберт Гилль, Джон Конолли и куда менее известный Брайан Холт, автор нескольких очень смелых теорий.
Окончив в 1857 году Оксфордский университет без особых отличий, но показав незаурядный талант, Холт устроился ассистентом врача одной из манчестерских психиатрических клиник, а к лету 1873 стал заведующим отделением. Ему приходилось видеть самые разные душевные заболевания, и уже тогда было ясно, что он испытывает непреодолимую тягу к случаям, связанным с раскрытием странных способностей сознания. Наибольшее внимание он уделял парейдолии, раздвоению личности, синдрому саванта и схожим явлениям, в которых искал ключи к непознанному. Холт не раз говорил, что найти истину можно, лишь рассматривая отклонения от нормы, и чем они сильнее — тем более полезные сведения дают. Он быстро привык к самым диким проявлениям безумия и перестал воспринимать своих пациентов, как живых существ. Для него они стали всего лишь объектами исследований — впрочем, к больным Холт относился гораздо бережнее, чем большинство его коллег, так как занимался в основном наблюдениями без вмешательства, а не собственно лечением.
К маю 1892 года, получив большое наследство, он решил временно оставить врачебную практику, дабы заняться написанием давно запланированной монографии «Заболевания разума как метод раскрытия талантов» — до настоящего времени дошли всего несколько экземпляров этой книги, осевшие в частных библиотеках. Трактат был выпущен в августе 1895 года небольшим тиражом и подвергся жёсткой критике — Холт постоянно опирался на сомнительные сведения, многие его гипотезы противоречили результатам официальных исследований, а сам он очень негативно отзывался о психиатрии как таковой. Но именно эта книга привлекла к нему чьё-то внимание.
В последних числах ноября 1895 года Холт получил письмо без обратного адреса. Некто приглашал доктора заняться одним крайне редким случаем, поскольку именно его идеи могли оказаться особенно полезными. Отправитель сообщал, что по ряду причин не может сказать, где конкретно содержится необычный пациент, поэтому Холта подберут в назначенном месте через два дня и доставят прямо к закрытой частной клинике. Там две недели доктор будет заниматься своей основной работой в тишине и покое, ни на что не отвлекаясь, но более долгий срок, увы, невозможен. Ему гарантировали щедрую оплату и комфортное проживание, а в конверте также оказался аванс — сумма, которую Холт на прежнем месте зарабатывал за полгода. Оригинал письма не сохранился, однако в своём дневнике доктор отметил, что текст был написан на очень дорогой бумаге и выглядел слишком серьёзным даже для неестественно сложного розыгрыша. Он также упомянул несколько с виду заурядных слов, которые имели для него огромное значение и окончательно убедили в том, что поездка всенепременно должна состояться.
Собрав необходимый минимум личных вещей и документов, в назначенное время Холт прибыл по указанному адресу, где его уже ждала двухколёсная конная повозка с наглухо занавешенными окнами. Доктора встретили два человека крепкого телосложения — один оказался кучером, другой же был телохранителем и ехал вместе с пассажиром, неотрывно глядя на него. Поездка в полном молчании продлилась около пяти часов, большей частью за пределами города. Холту показалось, что маршрут намеренно запутан, хоть он и не мог разглядеть окружающую местность. Наконец, повозка вышла на ровную твёрдую дорогу, заехала в какое-то просторное помещение и остановилась.
Клиника, куда привезли доктора, оказалась почти такой же, как та, где он когда-то работал. Отличие было одно, но существенное — повсюду царила смутная атмосфера загадочности, словно это секретный государственный объект, а не лечебница для психически больных, которые, насколько видел Холт, были самыми обычными пациентами таких учреждений. Он попытался найти детали, позволяющие пролить свет на странный вид этого места, но не преуспел. Ничего, кроме налёта тайны и отсутствия новомодных приспособлений, не отличалось от самой заурядной больницы, хотя последнее осталось лишь предположением — у Холта был доступ только к части одного крыла огромного здания.
Там, в палате с номером 17-352, находился его пациент. Имя, которое тот называл своим настоящим, было почти невозможно произнести, поэтому его называли Джоном Доу — обычная практика в отношении тех, чью личность не получилось точно установить. Доктора уведомили, что полгода назад этого человека нашли в заброшенном здании одного из портовых городов. Он был одет в лохмотья из непонятной грубой ткани тёмно-синего цвета, прошитой металлическими нитями, и при себе имел единственный предмет — обломок тяжёлой пластины размером с ладонь, видом более всего напоминающий серый малахит. При встрече с полицией Джон Доу повёл себя настолько странно и агрессивно, что был сразу же направлен в один из ближайших сумасшедших домов, где три месяца подвергался болезненным процедурам. Сотрудники экспериментальной клиники нашли его и отвезли к себе, но таинственный человек уже лишился остатков разума. Возможно, нестандартные взгляды Холта могли бы если не улучшить состояние загадочного субъекта, то как минимум понять смысл его слов, чтобы поставить диагноз.
А случай этот оказался действительно интересным. Холт сразу понял, что перед ним — не просто очередной безумец, одержимый бредовыми фантазиями. Пациент, запертый в просторной палате с мягкими стенами, даже выглядел очень причудливо. Он был высоким, под два метра ростом, с красно-коричневой кожей насыщенного цвета, абсолютно лысым, и обликом напоминал скорее огромного богомола, чем обычное человеческое существо. У него были недоразвитые уши, крошечные подслеповатые глаза и тяжёлый нос с широкими ноздрями, а по обеим сторонам выпуклой переносицы располагались два непрерывно подрагивающих разрастания, каждое размером немногим больше крупной монеты. Согласно заявлению Джона Доу, эти выросты, наряду с обонянием, являлись его основными органами чувств. Проведённое месяц тому назад обследование, однако, не выявило в них ничего, кроме обыкновенной кожи и пары круглых хрящиков, на которые она опиралась.
Пациент говорил с непонятным акцентом, отчасти напоминавшим пение птицы, насколько его может воссоздать человеческое горло. Язык, который он обычно использовал, не имел ничего общего с тем, о чём приходилось слышать кому-то из персонала клиники и приглашённых лингвистов. Эти звуки, однако, могли оказаться всего лишь насвистыванием хаотической мелодии — не в последнюю очередь потому, что современной английской речью Джон Доу владел достаточно хорошо. Заметных же проблем в общении с ним было три. Он плохо слышал, из-за чего Холту всё время приходилось кричать, очень неохотно реагировал на внешние раздражители и постоянно, даже без наводящих вопросов, рассказывал о таких фантастических вещах, что отличить реальность от бреда оказывалось практически невозможно. Впрочем, доктор оказался терпеливым, и к концу первой недели ему удалось систематизировать то, что он смог расслышать в бормотании пациента.
Если верить постоянно сбивающимся словам Джона Доу, он был родом из страны Нумит, расположенной в бесконечном мире, отдалёнными уголками которого являются планеты Солнечной системы, включая десяток неизвестных астрономам каменных гигантов. Он сравнивал их с поселениями в труднодоступных регионах, о которых даже слышали немногие. Описания самого Нумита постоянно различались, но всегда включали сверхразвитые цивилизации, нелинейное время, грандиозные многомерные города, некие «пространства огненного птириэ» и иные понятия, для осознания которых требовалось то таинственное чувство, которому этот человек никак не мог подобрать внятного определения.
Ощущение это, как он утверждал, на его родине имелось почти у всех форм жизни сложнее насекомого. Здесь же, на Земле, им владели только некоторые существа — муравьи, крысы, мухи, единичные собаки и какие-то твари, недоступные восприятию местного человечества, которые проявляли себя, как явления полтергейста, послышавшегося в тишине тихого звука или подобных событий. Незримые организмы, настаивал Джон Доу, обитали практически везде, и пациент был искренне удивлён тем, что никто из окружающих не мог их заметить, даже когда они проплывали совсем рядом. Хотя куда сильнее его изумляло другое — он считал всех окружающих неполноценными, практически слепоглухими, и не мог понять, как человек вообще способен обойтись без тех округлых органов восприятия, довольствуясь бесполезными рудиментами. Сам он, однако, ещё при первом задержании выглядел дезориентированным, не мог различать цвета и испытывал проблемы из-за непривычного запаха портового города. Периодически пациент бормотал, что в Нумите зрение и слух были полезны, но второстепенны.
Поведение его было мирным, но выглядело столь же безумно. Он жил строго по циклу из 37,5 часов, часто замирал на ходу, разглядывая что-то с радостью или страхом, совершал непонятные манипуляции и вообще вёл себя так, словно пребывал посреди леса. Покинуть свою палату Джон Доу не мог, но регулярно сообщал, что происходит в других частях клиники, иногда на пару дней раньше или позже текущего момента. Почти всё, что удавалось проверить, оказывалось правдой. Многие места, однако, были ему абсолютно недоступны, а другие он созерцал лишь изредка. На музыку и живопись пациент реагировал так, словно впервые с ними сталкивается, хотя находил их приятными.
Основной задачей Холта, когда он убедился, что силами тогдашней медицины излечить разум Джона Доу совершенно невозможно, стали попытки вытянуть из него сведения, могущие оказаться полезными. Эти намерения, однако, тоже не увенчались успехом, так как пациент применял категории и концепции, имеющие слишком мало общего с чем-то привычным, а львиная доля его речей вполне могла оказаться обычным бредом сумасшедшего. И всё же кое-чего Холт смог добиться, а именно — тщательно документируя странные действия больного, найти в них закономерности. По крайней мере, для него самого они выглядели понятными — но, возможно, доктор сам заразился безумием.
Он писал, что, вероятнее всего, таинственный пришелец ориентируется по эфирным волнам, которые распространяются подобно звуку, но несут образы, напоминающие скорее красочные изображения. А если это явление из области физики, его возможно уловить специальным прибором, лишь подобрав подходящую антенну или фотоэмульсию. Множество раз больной упоминал в своих историях некие лампы или устройства, отдалённо похожие на кинопроекторы, и Холт загорелся идеей создать такой аппарат. Доктор не мог воспроизвести природное чувство Джона Доу, однако рассчитывал методом проб и ошибок, опираясь на сделанные заметки, нащупать верное направление поисков.
Когда отведённый срок закончился, он отдал все связанные с Джоном Доу записи, кроме важнейших, зашифрованных в дневнике. Перед отъездом доктору мягко, но настойчиво порекомендовали никому не рассказывать об увиденном здесь. Иначе, предупредил заведующий отделением, Холта больше не позовут в эту клинику, где содержались десятки таких пациентов, даже если его помощь вновь потребуется.
Вернувшись домой, доктор полностью изменил образ жизни. Он сделался экономным, недоверчивым и замкнутым, а также окончательно забросил медицину, тайно начав разработку прибора, который в своих записях называл эфироскопом. С помощью подобного инструмента, считал Холт, можно будет совершать поистине невероятные вещи, выходя за пределы пространства и времени. Первые месяцы он тратил оставшиеся от наследства деньги, проводя малопонятные ему самому эксперименты. Холт очень тщательно искал признаки присутствия невидимых тварей и пытался определить, какие материалы или формы реагируют на них достаточно заметными метаморфозами. Его дом, некогда опрятный и светлый, превратился в беспорядочное нагромождение разнообразнейших предметов, между которыми сновали часто сбегающие из клеток мелкие грызуны. Но странного хлама постепенно становилось меньше, а в подвале росла причудливая конструкция.
Сложно сказать, насколько успешным это предприятие было на самом деле, поскольку Холт, пытаясь представить крайне туманные намёки доказательством своей правоты, определённо начинал сходить с ума. Было ли тому виной серьёзное увлечение метафизическими теориями, подорванное чрезмерными нагрузками здоровье, всепоглощающее желание создать чудо-аппарат, излучение от некоторых частей машины, отравление какими-то из использованных химикалий, включая яд, которым доктор пытался вытравить сбежавших крыс, или несколько таких факторов сразу — неизвестно. Ясно лишь, что душевное самочувствие Холта медленно, но верно ухудшалось. Как бывший психиатр, он мог распознать самые заметные симптомы надвигающейся болезни и достаточно умело их прятать. Себя же доктор считал полностью здоровым, многократно указывая в своём дневнике, что лишь расширил границы человеческого разума и именно поэтому стал так необычно выглядеть.
Холт остро нуждался в деньгах, поэтому вскоре связался с закрытым обществом оккультистов, которое упоминал как «клуб» — оно было его единственным спонсором и поставщиком необходимых редких ресурсов. В нём состояли представители самых разных профессий, включая учёных и инженеров, у которых доктор регулярно заказывал те или иные компоненты будущего эфироскопа, подчас весьма дорогие. Около четверти всех предоставленных материалов, однако, оказывались неподходящими. Чтобы сохранить отношения, без которых смелая затея была заведомо обречена на провал, доктор настойчиво убеждал авторитетных членов «клуба» в том, что лишь ему одному под силу создать столь специфическую технологию. Для использования его заметок, утверждал он в своих письмах, даже если содержащиеся там сведения подробно объяснить, всё равно потребуется совершенно особая логика, без которой верные выводы покажутся ошибкой и будут отброшены.
В качестве доказательства он давал отдельные предсказания ближайшего, на несколько часов, будущего. Даже незавершённый эфироскоп уже мог фокусировать отдельные волны на специальном стеклянном шаре, рождая внутри него мельтешение тусклых искорок, хотя точность пророчеств оставалась крайне небольшой, едва ли выше случайных совпадений. Холт предполагал, что аппарат был далёк от идеала, или же сам доктор ещё не научился правильно читать его показания. А может, все достижения изобретателя были лишь вымыслом... Его положение спасала только неодолимая уверенность, что всё хорошо, и машина буквально через месяц начнёт давать потрясающе точную информацию.
Затраты росли, а терпение спонсоров истощалось. К началу 1897 года одним из новых условий дальнейшего финансирования проекта стало поселение в доме Холта двух надёжных наблюдателей, которые контролировали ход разработок. Доктору пришлось согласиться — однако это не выглядело значительной проблемой на фоне того, во что он превратил свою жизнь ради, по его заверениям, всё более близкой цели. Холт понимал, что его усилия напоминали попытки заменить слух зрением — он словно пытался слышать, наблюдая за тем, как колебания воздуха вызывают волны на воде. Но и столь несовершенное средство дало бы ему огромное преимущество перед теми, кто даже не подозревает о существовании звуков, открывая совершенно новые грани привычного мироздания. Работал он усердно, порой проводя за экспериментами бессонные ночи и голодая по несколько дней. Сделанных открытий могло бы хватить ему на то, чтобы заработать миллионы, однако по ряду причин Холт намеренно не афишировал свои достижения — и одной из них было самое настоящее желание мирового господства. Кроме того, доктор презрительно отзывался об окружающих, кроме своих соратников-оккультистов, и чем дальше, тем сильнее укреплялась его вера в неполноценность человечества. Хотя даже о «клубе» он был не особенно высокого мнения, называя себя величайшей личностью в истории.
И, наконец, в сентябре 1897 года доктор объявил об успешном завершении своей установки. Первый в мире «эфироскоп Холта» представлял собой громоздкий аппарат массой более семи тонн, основной объём которого занимал не только весь просторный подвал, но также лестницу и часть коридора неподалёку. Протянувшиеся по всему дому переплетённые провода странного вида служили ему антенной, а центральная часть машины через множество преобразований переводила эфирный сигнал в набор световых импульсов, запечатлевая на особых плёнках отдельные кадры невидимой реальности. Главной сложностью был вовсе не сам процесс восприятия эфира — как раз с созданием детектора проблем возникало меньше всего. Гораздо тяжелее оказалось сделать финальное изображение достаточно понятным землянину, поскольку смысл затеи был именно в интерпретации полученных образов, и этой цели служили более чем две трети всего устройства. На снимках, как раньше, получалась бессмысленная мешанина пятен, но доктор без усилий мог разглядеть там совершенно отчётливые образы. Проверить, правду ли он говорит или просто фантазирует, было невозможно, однако точность новых предсказаний действительно возросла почти втрое, пусть даже оставалась ограниченной шестью часами. Окрылённый успехом, доктор называл себя реинкарнацией Нострадамуса и мессией.
Будущее виделось Холту более чем радужным. Он планировал усовершенствовать свою чудо-машину, сделать её компактнее и мощнее, используя новейшие достижения науки, а затем превратить в подобие киноаппарата, чтобы наблюдать происходящее не только как набор статичных кадров. Глядя сквозь дни и стены, доктор мог бы спокойно сколотить громадное состояние, но теперь это казалось ему детской забавой. Холт писал, как ему удалось рассмотреть за пределом пяти человеческих ощущений нечто такое, что пугало и завораживало его одновременно — перед ним раскрылась целая Вселенная, полная вещей, которым едва удавалось подобрать хотя бы эпитет. Доктор верил, что человечество, отрезанное от всего этого, обречено на вечное прозябание возле пышущего жизнью мира, пока его не найдут истинные властелины реальности... Или не раздавит бредущее мимо исполинское чудовище. Последнее, впрочем, представлялось маловероятным, поскольку планета и все её чудеса, в полном соответствии со словами Джона Доу, для обладателя эфирного восприятия были крошечным камушком, песчинкой посреди пустыни. А в начале декабря Холт объявил, что ему удалось обнаружить ту лазейку, через которую пришёл краснокожий безумец, и он намеревался на днях пройти сквозь неё наружу. Провозгласив себя императором пространства и даже заказав пышный мундир, Холт желал обрести в высших измерениях мощь богов, чтобы, вернувшись на Землю, стать её единоличным правителем.
Это, однако, так и осталось мечтами. В ночь с 11 на 12 декабря 1897 года, аккурат накануне намеченной экспедиции, дом доктора сгорел дотла. Пламя разгорелось внезапно и было таким сильным, что всего за пару часов уничтожило всё строение — пожарным удалось только спасти от бушующего огня соседние здания, хотя они прибыли почти сразу. Неизвестно, что именно было причиной пожара — неполадка с эфироскопом, намеренный поджог кем-то из загадочной клиники, «клуба» или третьей стороны, а может быть, чистая случайность. Так или иначе, уникальный аппарат превратился в гору обугленного мусора, все чертежи и записи, кроме чудом уцелевшего дневника, бесследно пропали, а самого Брайана Холта никто больше не видел. Затерялись и следы таинственного пациента под псевдонимом Джон Доу, если к тому времени он ещё был жив... Некоторые энтузиасты, заинтересовавшись легендами, пытались воссоздать прибор для замены шестого, эфирного чувства, однако даже если прототип доктора действительно работал, создать вторую такую машину никто не смог. К сожалению или, возможно, счастью Земля осталась для обитателей далёкого Нумита затерянным миром, куда тяжело попасть и откуда ещё сложнее выбраться. А менее, чем через десять лет разгорелась Первая мировая война, и попытки разглядеть незримое окончательно прекратились.
2 534 просмотра
0 комментариев
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Комментариев пока нет
