Мы уже три месяца живем вместе. Была зима, я проснулся в комнате, а она уже тут. Молчит, не разговаривает, улыбается. Я сначала думал, что у меня крыша от одиночества съехала, но нет — это не сон, не галлюцинация, а просто какая-то бабка. Теперь она со мной живет.
Я пытался с ней поговорить – молчит. Выставлял на улицу – возвращается. Орал, прогонял, она плачет, забивается в угол. И куда мне ее девать? А живу я, мягко говоря, не в раю. Это, я бы даже сказал, типичная русская пердь, история про постсоветскую безысходность. Умирающий поселок, старый деревенский дом. Летом еще дачники из Канска приезжают, а зимой ни души. Так что сидим мы с бабкой одни.
Большую часть времени она ничего такого не делает. Готовит одну и ту же бурду, гуляет. Не разговаривает, но постоянно смотрит на меня. Мутным, но злым взглядом. Долгим и изучающим. Иногда я замечаю, что, перед тем как зайти с улицы в дом, старуха заглядывает в окно, смотрит прямо на меня и хмурится. И в целом старается всегда держаться в тени, вне поля моего зрения. А однажды я ночью проснулся – а она стоит и смотрит на меня сверху вниз. Я крикнул на нее, а она продолжила стоять. А потом завыла и бросилась в темноту дома. Было не по себе.
Но, все же, я даже привык к этому вынужденному соседству. Жду, когда приедут первые дачники, попрошу их увезти ее с собой в город – пусть сдадут в психушку или интернат. Я, конечно, человек добрый, помереть живой душе не дам. Но всему есть предел. Тем более, что в последнее время старуха стала вести себя совсем странно.
Я все чаще ловлю на себе ее взгляд и слышу как она пробирается в мою комнату ночью, стоит и дышит, хрипит. А сегодня утром, когда я зашел на кухню за обедом, она начала выть, рвать на себе волосы, а потом бросилась на меня. Во всем надо меру знать, я оттолкнул ее в угол. Продолжает выть, шипит, смотрит зло. Как-будто что-то во взгляде изменилось. Я ушел в лес и не возвращался до вечера.
Много думал, как в моем доме появилась эта старушенция. Она пришла в декабре. Правда я не видел у дома следов, кроме своих собственных. Она отлично ориентируется в моем доме. Сразу нашла где кухня, где там что лежит (я сам там не ориентируюсь, честно говоря, такой там бардак, а она сразу поняла). А дальняя комната? Я никогда там не был, она всегда была заперта. А бабка в ней обосновалась и запирается на ключ.
К черту. Пора заканчивать этот цирк.
Я вернулся, в доме было темно. Похоже, сегодня моя соседка нарушила свой привычный распорядок, просидев весь день в комнате. Я постучал – ответа не было. Только тяжелое дыхание и что-то вроде… рычания? Нет, скорее, это был сдавленный хрип, как у забитого в угол животного.
Я пошел спать, но мысли не давали уснуть. Темнота будто сгущалась в углах, я услышал скрип двери в дальней комнате. Шаги. Обычное тяжелое шарканье старого немощного тела изменилось, шаги стали более уверенными. А потом остановились. Она стояла за дверью и тяжело дышала.
Секунды тянулись вечность, но, когда она с нечеловеческим криком ворвалась ко мне. В ее руке сверкнул нож. Эта тварь пыталась меня прирезать. Я вскочил с кровати и бросился к ней, выбил из руки нож. Странно, ее хватка была сильнее, чем я ожидал. Она начала пытаться царапать мне лицо, выла, кричала. Я задушил ее. Я не хотел, но я должен был спасти свою жизнь. Это больше был не мой дом. Я был вынужден уйти.
***
Весной, когда Ольга Константиновна не показалась во дворе, Катя Левакова с мужем забеспокоились. Старушке было много лет и каждая пережитая зима для нее была подарком. Тем более, у бедняги не было ни детей, ни внуков. Да и вообще родственников не было. Но она держалась молодом, пока ее не настигла деменция. С тем пор она перестала разговаривать и узнавать людей. Могла гулять, да делать домашние дела. Катя постучалась в дверь, ей не открыли, но было не заперто.
Полиция приехала только к вечеру, чтобы забрать разлагающийся труп со сломанной шеей. Бывают же больные ублюдки. И кто мог так жестоко убить пенсионерку?