Ручки бывают разные

Сегодня мы не беззащитны, как когда-то были.
Геббельс. «Дети с отрубленными ручками»

За моей спиной освещенная прихожая. Под ногами старый скрипучий ёлочный паркет. Выключатель вмонтирован в противоположную стену и часто заклинивает. Рядом с ним стоит тумбочка, заставленная хрупкими фарфоровыми кошками. Я легко могу промахнуться и сбить одну из них.

Дверь? Одно название. Фанера совковая. Только звезду красную нарисовать и подписать ИЛ. Название одно, а не дверь. Любое движение выдаст меня с потрохами. Но той, кто за дверью, не нужны мои потроха. Она собирает руки. В корзинку. Я сам видел.

Девочка с русыми косичками, в простом деревенском платье, босая.

Держит большую плетеную корзинку. Такой хорошо размахивать в воздухе, когда бежишь по широкому, залитому солнцем полю. Но у меня за спиной — не поле, а маленькая прихожая, залитая тусклым светом единственной лампочки. Мне бежать некуда. Поэтому я буквально прилип к глазку, чтобы не выпустить наружу ни одного фотона.

Девочка беззаботно тычется носом в кнопку вызова лифта. Дети часто так делают, когда несут из магазина тяжелые пакеты. Корзинка тоже тяжелая, потому что доверху наполнена отрубленными человеческими руками.

Я видел эту девочку ещё вечером. Прогуливалась бесцельно, песенки деревенские напевала, смотрела в серое небо. Правда, корзинка тогда была закрыта красным платком, и я не придал этому значения. Даже когда к девочке подошёл сосед из квартиры напротив и завел в подъезд, я сумел подавить импульсивное желание действовать. Вызывать полицию в этот район бесполезно. Особенно по поводу соседа, у него везде есть связи. У таких сейчас везде связи. Это новая мода у золотой южной молодежи. Правоверный, живёт в элитном особняке под присмотром родителей. Устроен в лучший столичный вуз. А сюда приезжает с друзьями отрываться. Покумарить вволю. И пострелять из золотого пистолета. Иногда — в воздух.

Что я мог сделать? Спасти девчушку от незавидной участи не представлялось возможным. А оно вон как обернулась. Я ещё ни разу не слышал, чтобы взрослые мужики так орали и звали маму. И никто в доме не слышал. И те, кому эти орлы с Кавказа сломали жизнь — тоже.

Девочка дождалась лифта и шагнула в хромированную новенькую кабину. Когда коммунальщики успели поставить нам такую красоту? Корзинка, полная отрубленных похотливых ручонок, едва протиснулась внутрь.

Лифт ехал вниз долго. Я вслушивался в щелчки шестеренок и гудение канатов. Непривычные звуки. Почему они не беспокоили меня по ночам раньше? С моей бессонницей я бы обязательно обратил внимание на изношенный старый механизм.

Промучился над этим вопросом всю ночь, пытаясь вспомнить.

Уснул с рассветом. Во сне зазвонил выключенный телефон.

— Что, геноссе, соседи жить мешают?

— Мешают, — признался я.

— Больше не помешают. Вы не беззащитны, как когда-то.

— А вы не знаете, почему я раньше не обращал внимания на лифт? — но трубку уже повесили, и я проснулся.

Ответ пришёл сам, утром, вместе с нарядом полиции и судмедребятами. Они, матерясь и спотыкаясь, тащили мешки с трупами с пятого этажа. Пешком. Конечно, пешком. А как ещё? Откуда в старой совковой пятиэтажке возьмётся лифт?