Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Это было под утро в тумане
© Олег Новгородов37.5 мин. Страшные истории Radiance15 3-12-2020, 14:08 Источник Принял из ТК: Radiance15
Васнецов подписал оба приказа после полудня.
«Малахитову Маргариту Ивановну уволить с должности главного бухгалтера… с 01 октября».
«Тарасова Александра Константиновича перевести на должность главного бухгалтера с окладом согласно штатному расписанию».
Вроде бы и всё. Жить и радоваться. Но мерзкое ощущение его не оставляло. Ощущение, что он сделал не продуманный шаг – и влип. Хотя шаг этот он рассчитывал и продумывал почти целый год. Готовил его так, как не готовят внедрение резидентов.
«Просто это надо было сделать», - сказал себе Васнецов, грызя карандаш. Грызть карандаши полезнее, чем смолить одну за другой крепкие сигареты. Но тоже так себе привычка.
Неделю назад, когда Малахитова явилась в офис, бухгалтерские документы были заперты в сейф, сейф опечатан, а на компьютере изменен пароль пользователя. Главбухша ворвалась в кабинет Васнецова и потребовала объяснений. И тогда Васнецов, стараясь говорить спокойно, поставил Малахитову в известность: она уволена. Пусть сдает дела новому главбуху.
Головная боль в лице госпожи Малахитовой досталась Васнецову от предшественника. Поначалу Васнецов подозревал, что Малахитова держала его за горло, располагая неким компроматом, но вскоре понял свою ошибку. Главбухша воплощала собой танк, прущий по жизни напролом и готовый раздавить любого, вставшего на пути. Когда Васнецов сообщил ей, что намерен провести в бухгалтерии аудиторскую проверку, Малахитова яростно отчитала его при сотрудниках, словно он был не генеральным директором, а сопливым мальчишкой. «Не смейте мешать мне делать мою работу!!! – орала она. – Не суйте нос, куда не просят! Вам кто-то сказал, что у меня что-то не так?! КТО вам это сказал? Имя мне назовите!!!».
Васнецов не был трусом. Он служил в погранвойсках, задержал двоих нарушителей и получил ножевое ранение, разнимая сцепившихся в казарме старослужащих. Перед опасностью никогда не пасовал, но… беснующаяся главбухша вынудила его сдать назад. А что ему было – драться с ней? Одного удара вполне бы хватило. Чтобы ее насмерть.
Васнецов не поднимал руку на женщин, но чем дальше, тем меньше он воспринимал Малахитову как женщину. Постепенно он и человека перестал в ней видеть. Ядовитая змея, да и только. Фирма несла огромные убытки, а Малахитова в наглую прокручивала собственные делишки, откладывая свои прямые обязанности «на потом». Все попытки Васнецова призвать главбухшу к порядку оканчивались истерикой и обвинениями в его же адрес.
- Решили, значит, меня уволить? – язвительно спросила Малахитова в прошлый понедельник. – Это какая же, интересно, мразь против меня вас науськивает?
- Никакая, - сухо ответил Васнецов. – Вы увольняетесь по собственному желанию. Поскольку не справляетесь с работой.
- Ах, вот оно что, - протянула Малахитова. – С чего вы взяли, что я не справляюсь? Я? Не справляюсь? Это сотруднички ваши не справляются, только интриги плетут, а больше ни хера не делают! Лучше их на место поставьте, а меня не трожьте, ясно?!
- Ясно, - буркнул Васнецов, не глядя на Малахитову. – Не уйдете по-хорошему – я вас вообще в тюрьму посажу. Все доказательства у меня на руках.
- Я поняла, чего вы хотите, - попятилась Малахитова. – Не нравится со мной работать, так и скажите! Я с самого начала знала, что вы меня отсюда выживете! Я знала, я знала. Но ничего, Валентин Григорьевич, боженька – он всё видит, - и добавила, вдруг сразу состарившись лет на двадцать:
- Вы и представить себе не можете, что вы натворили.
Всю неделю после этого разговора Малахитова вела себя так, словно ничего не случилось. Словно капризы руководства у нее уже поперек горла встали, и она не намерена трепать себе нервы по пустякам. На планерках и совещаниях по-прежнему не давала никому рта раскрыть, хотя Васнецов и запретил ей в них участвовать. Васнецову приходилось вызывать подчиненных к себе чуть ли не явочным порядком. Саша Тарасов жаловался, что Малахитова не только отказалась сдать дела, но еще и велела ему «сидеть и не рыпаться». Васнецов стиснул зубы и выжидал: в конце концов, осталось всего несколько дней. Потом осталась пятница – и выходные. Потом – только выходные.
И вот сегодня он подписал оба приказа. Малахитова собирала вещи. В бухгалтерии за ней в оба глаза следили новый главбух и заместитель Васнецова. Сам же Васнецов сидел у себя и грыз карандаш, пытаясь отвязаться от навязчивой ассоциации: уволив Малахитову, он, по сути, нанес ей тот самый смертельный удар. Переломал шею ядовитой гадюке. Вот только гадюка и с переломанным хребтом способна извернуться и запустить в тебя напоследок зубы.
Однажды, еще в армии, он видел, как пролежавшая несколько часов на солнцепеке мёртвая гадина (по ней проехался обоими колесами штабной мотоцикл) вцепилась в руку солдату, пришедшему ее убрать. У солдата была палка-рогатина и холщовый мешок, а змея, как все думали, давно сдохла. Но едва солдат наклонился, пытаясь поддеть тело рогатиной, змея вдруг обвилась вокруг палки и повисла у парня на запястье. А три дня спустя, когда военная прокуратура закончила расследование инцидента, солдата отправили домой. В цинковом гробу.
Дверь открылась. На пороге стояла Малахитова – с двумя пакетами в левой руке. Из одного торчал каблук туфли.
- Что-то еще хотели, Маргарита Ивановна? – хмуро осведомился Васнецов.
Но Малахитова промолчала. Она смотрела на генерального директора ледяным, остановившимся взглядом. Васнецов обратил внимание, как заострились черты ее лица, а глубоко посаженные глаза ввалились еще больше. «Как мертвая», с ужасом подумал он. Затем Малахитова повернулась и ушла.
Минут через пять явился зам.
- Всё? – коротко спросил его Васнецов.
- Да, слава богу – отделались, - кивнул тот, и, не спрашивая разрешения, закурил. – Знаешь, пока мы ее караулили, я всё ждал, что она ко мне подскочит и прокусит артерию.
- Слушай, достал уже ныть, - вяло огрызнулся Васнецов. – Скажи спасибо, что я тебе не поручил ее об отставке уведомлять. Пропуск она сдала?
- Без понятия насчет пропуска. Начохраны ее провожал до выхода.
- На всякий случай предупреди, чтобы духу ее тут не было, что с пропуском, что без.
- Понял. Предупрежу.
- Ты сейчас предупреди. Да не по телефону, а лично на КПП сходи и скажи.
- Понял. Докурить можно?
- Нельзя, твою мать! И, это… Тарасова сейчас ко мне.
- Понял, - кивнул зам, торопливо гася в пепельнице окурок.
Васнецов уехал домой с тяжелым сердцем. Вёл машину в среднем ряду, не выше шестидесяти, потому что чувствовал, что плохо контролирует ситуацию на дороге. Нервное напряжение, скопившееся в ожидании этого дня, отпустило, но взамен пришла опустошенность. Тело налилось усталостью, а голова раскалывалась. До восьми часов он знакомился с выкладками Тарасова: новый главбух полагал, что большую часть дыр в бюджете пока еще можно заткнуть. Но Васнецов слушал Тарасова рассеяно, каждую минуту ловя себя на том, что его так и тянет обернуться к окну. Несколько раз он украдкой взглянул на улицу, но Малахитовой не увидел. И всё же был уверен, что она где-то там, на другой стороне дороги. Стоит и сверлит пронзительным взглядом его затылок.
- В общем и целом, непреодолимых кризисов не бывает, - добавил Тарасов, складывая свои бумаги в кожаную папку. – Бывают не выявленные причины, но причину вы уже не только выявили, но и устранили.
- Угу, - отстраненно кивнул Васнецов.
- Одно плохо, Валентин Григорьевич, - Тарасов помялся. – Она всех сотрудников перессорила. Нездоровый климат в коллективе. Деньги ведь воровала, из карманов прямо, из сумочек… Вы бы поговорили с людьми, а? Пусть успокаиваются.
- Я поговорю, - отозвался Васнецов.
Откровение о том, что Малахитова наживалась не только по-крупному, но и мелко крысятничала, выглядело сейчас маловажным. Важным сейчас не выглядело ничего. Уволив главбухшу, он будто потратил на это все силы, сколько было.
2
Ландшафтные дизайнеры-озеленители потрудились на славу, превратив элитный поселок в элитную экосистему: целый лес крупномеров всех сезонов посадки. Выйдя из машины, Васнецов вдохнул насыщенный кислородом воздух и впервые за последние дни не ощутил запаха дешевых духов, которыми пользовалась госпожа Малахитова. Запах преследовал его днем и ночью, но ночевал-то он дома, где, конечно, нога Малахитовой не ступала. Хотя из кабинета духам тоже давно пора выветриться. Едкий аромат разбудил в подсознании страсть к паскудным приключениям, которую нормальные люди в себе тщательно давят. А ведь Малахитова – сексуальная баба.
Если отбросить ее жуткие манеры и вспышки бешенства, она определенно привлекательна. Совсем недавно экс-главбухше исполнилось пятьдесят три года, к которым она сохранила точеную фигуру и рельефную задницу. «Предложи она мне переспать, - думал Васнецов, - я бы уже не смог ее уволить». Да, но, сталкиваясь с Малахитовой ежедневно, подобных заскоков он за собой не замечал. Кстати, почему? А, вот. Лицо. Ее лицо. Очень худое, слишком неподвижное, кости черепа едва обтянуты бледной кожей.
Васнецова едва не вырвало на ровно подстриженный газон. Само желание секса с Малахитовой несло в себе нечто некрофильское. Именно поэтому раньше таких диких идей у него не возникало. Всё равно, что по-серьезному задуматься о том, чтобы трахнуть покойницу. Только именно по-серьезному, не давая своей фантазии никаких поблажек. Вообразить себе ЭТО во всех деталях. И во всех, черт бы их побрал, последствиях.
Ненадолго его мысли потекли другим направлением. Шагая по гравиевой дорожке, он с завистью рассматривал роскошные двух- трехэтажные коттеджи в европейском стиле. Детишек во двориках выгуливали явно не мамаши, а наемные гувернантки. Стоящие у калиток машины все вместе тянули на бюджет небольшой республики. Со своей зарплатой генерального директора Васнецов не мог позволить себе поселиться в таком вот местечке. И даже если весь тарасовский оптимизм не окажется профанацией (вера Васнецова в главбухов катастрофически упала), возможность такая появится не раньше чем через года три-четыре. Которые, между прочим, неплохо бы еще прожить.
Господин Сотченский нигде не работал без малого восемь лет, что не мешало ему кататься как сыр в масле. Основу своего процветания он заложил новогодней ночью, в клубе, где в кой-то веки собрались его и Васнецова однокурсники. Именно Сотченского там и не ждали: у всех челюсти отвисли, когда он приехал. Это было актом либо крайней бесчувственности, либо сатанинского умения держать себя в руках. Уходящий две тысячи пятый забрал у Игоря женщину, которую он любил. В один из первых дней декабря ее нашли на проселочной дороге, в трех километрах от дачи, где она проводила короткий отпуск. Причина смерти была налицо: несчастная задохнулась от мороза раньше, чем впала в кому от переохлаждения. Причина же, по которой женщина вообще оказалась ТАМ – легко, по-домашнему одетая – так и осталась необъясненной.
В те муторные от горя дни Игорь так замкнулся в себе, что многие опасались, не пришлось бы возвращать его к жизни медикаментозно. Но Сотченский оказался жизнеспособнее, чем о нем думали: еще скрывая за фальшивой веселостью прострацию, он уже ловил момент, чтобы вырваться из клетки личной трагедии. Девушку за соседним столиком, которая мирно чокалась шампанским с подругой, Игорь «снял» на спор, который сам же затеял с Васнецовым, и без особых планов. Она была какая-то вся на взводе, как сжатая пружина. В ее поведении сквозила нервная пафосность, а шутки Сотченского вызывали у нее взрывы полуистерического смеха. В разгар вечеринки девушка вдруг подхватилась и уехала домой на такси, оставив Игоря в полном недоумении. Любопытный по натуре Сотченский еще со школы только и делал, что допытывался до скрытой сути непонятных ему явлений. Опросив клубных завсегдатаев, он переварил полученные «показания», и вот тут-то план у него появился. Девушка оказалась дочкой богатого нефтяника, но папиным благосостоянием всё хорошее в ее жизни начиналось и заканчивалось. Еще первоклассницей Алиса едва не бросилась в окно с двенадцатого этажа после очередной родительской ссоры – отец чудом успел поймать ее за воротник. После этого она долго наблюдалась у психиатра, а отношения между родителями становились всё хуже и хуже. В итоге состоялся развод, а отец, имевший связи в суде, лишил бывшую жену права видеться с дочерью.
Взрослея, Алиса лелеяла светлую мечту: найти прекрасного, очень доброго мужчину, и выйти за него замуж. И никогда с ним не ссориться. Достигнув возраста мини-юбок и гулянок за полночь, Алиса с головой окунулась в поиски, но довольно скоро ей пришлось усвоить малоприятную истину: мужчины бывают не только добрыми, но еще и непостоянными, и весьма корыстными. Выросшая в тепличных условиях и от того беспредельно наивная, Алиса готова была бросить к ногам избранника всё, чем владела. Увы, мужчин привлекали ее деньги, но никто не жаждал получить в нагрузку ее саму. Алиса была «куколкой», однако с хорошими задатками психопатки, при этом начисто лишенной даже тех крох обаяния, какими не обделены и дурнушки. Кроме того, катаясь на роликах, она упала, сильно повредив лицо; после долгого и болезненного лечения остался тонкий шрам – от края нижней губы и чуть вниз по подбородку. В глаза он почти не бросался, но из-за него у Алисы развился комплекс.
Обогатив опыт отношений с мужчинами парой-тройкой суровых уроков, девушка изменила подход: теперь, выходя «в люди», она изображала обычную, не особо состоятельную москвичку. Таким образом, она практически обрекла себя на пожизненное одиночество, если бы не Сотченский. Три месяца ухаживаний и беспросветной романтики воздались сторицей: Алиса железно уверилась в том, что Настоящая Любовь – вот она, только руку протянуть, и пора бы уже, была не была, рассекречиваться. Но самый коронный номер Сотченский приберег для нее на закуску. С каменной физиономией выслушав признание Алисы, он заявил, что неравный брак ему сто лет не нужен, жениться на деньгах он не собирается, и что он «хочет побыть один».
- Игорь, да что тебе не так?! - голосила ошарашенная Алиса.
- Мне всё не так, - сурово ответствовал Сотченский. - Ложь, обман, лицемерие.
И выставил упирающуюся невесту за дверь.
Удрученной таким сюжетным виражом Алисе пришлось не только выплакать море слёз, но и хорошенько побегать за «принципиальным» возлюбленным. Тот и шагу не сделал в сторону ЗАГСа, пока Алиса сама себе не внушила: содержать будущего мужа и оплачивать все его, даже самые дурацкие прихоти будет для нее величайшим счастьем.
К чести хитроумного альфонса можно лишь сказать, что свое содержание он отрабатывал от и до. Алиса получила именно то, чего хотела – идеального мужа, принимающего ее такой, какая есть. Мало того - он подружился с ее отцом, чей неимоверно тяжелый характер от возраста и алкоголизма становился всё тяжелее и несноснее. Виртуозно подбирающий ключи к людям, Сотченский и тут не сплоховал. Не нуждаясь отныне в средствах, он зарегистрировал в Минпечати журнал под названием «Водораздел» (аномальщина во всех ее проявлениях). Журнал выпускался с завидной нерегулярностью, что не мешало новоявленному главреду позиционировать издание как единственное располагающее ПРОВЕРЕННОЙ информацией о мире призраков, киборгов-мутантов и пришельцев из космоса.
…Интерьер кабинета полностью соответствовал вкусам аккуратиста Сотченского. Всё на своих местах, небось по линеечке выверено. На журнальном столике курилась ароматическая палочка. И только залежи компьютерных распечаток на крышке секретера вносили контраст в общий стиль.
- Выпьешь что-нибудь? – предложил Игорь.
- Я же за рулём…
- Ночевать не останешься, что ли? Давай, сто лет ведь не виделись!
- А подруга жизни твоя где?
- Алиса на Мальдивах, в океане плещется. Для нервов полезно.
Если Сотченский и расстраивался по поводу отсутствия дома жены, виду он не показывал.
- Ладно, налей тогда что-нибудь…
- Виски? Ром? Коньяк? – перечислял Игорь, стоя у мини-бара. – И полирнем пивчанским, не?
- Давай просто коньяк. Не хочу завтра давлением мучиться. – Васнецов кивнул на секретер. – Копилка сенсаций?
Игорь разлил коньяк в хрустальные рюмки.
- Да, и еще каких! Думаешь подписаться?
- Ну нет уж, спасибо, – Васнецов наугад ткнул пальцем в одну из бумажных кип. – «Таврия-113»? Что это еще такое?
- Городская легенда. Среда распространения – сотрудники ДПС, ареал – юг Подмосковья, периоды проявления феномена – осенние месяцы, условия – туман, повышенная влажность. Автомобиль «Таврия» девяносто третьего года тормозит на большой скорости, притираясь к машинам патрульной службы. На лобовом стекле засохшие пятна крови, а в кабине сидит труп с…
- Твою мать, Игорь! Ты вроде бы говорил, что печатаешь только проверенную информацию?
- Проверенную или в стадии проверки. Большей частью всё, чем я занимаюсь – милые детские сказочки. Но проверить «Таврию-113» я пока не могу. Восемьдесят респондентов из ста наотрез отрицают существование легенды, десять человек признались нехотя, что слышали что-то вроде, и еще десять анонимно подтвердили, что побаиваются дежурить на шоссе с сентября по ноябрь. Знакомый из пресс-службы МВД свел меня с инспектором, который подал первый и последний рапорт о «Таврии». Знаешь, что бывает за такие рапорты? Внеочередная медкомиссия с пристрастием и звездочка с погон. К диалогу он был не очень расположен, но тесть подогнал мне наркотика правды на такие случаи. Под релаксантом у инспектора развязался язык, но ничего толком я из него не вытянул – он начинал рассказывать и тут же сбивался. Сказал, что «Таврия» вылетела на полосу безопасности, едва не ударив его бампером. На водительском месте находился труп женщины, а когда я спросил, с чего он взял, что именно труп, он объяснил, что ошибиться тут невозможно, потому что…
- «Летучий Голландец» по-московски? – уныло перебил Васнецов. Меньше всего ему хотелось слушать про женские трупы, но у Сотченского имелась общая с Малахитовой черта – залповым огнём не остановишь.
- Не совсем. Смотри, как было дело… Октябрь девяносто пятого, Киевское шоссе, поворот к Наро-Фоминску. Двое гаишников засекают авто, идущее больше ста пятидесяти по радару, и сигналят «К обочине». Машина – «Таврия», номерной знак с цифрами «один-один-три» - проскакивает мимо. Впоследствии выяснилось, что за рулем была владелица сети палаток на рынке Черкизово. Гаишники «вели» «Таврию» пять километров, до места, где водитель не справилась с управлением. Столкнулась с «Камазом» - он неожиданно сбросил скорость, и она не успела его объехать. «Таврию» смяло наискось, двери заклинило, достать женщину гаишники не смогли и вызвали спасателей. До их прибытия нельзя было даже определить, насколько пострадала водитель, ее попросту не видели из-за нагромождения металла. Видели только ее руку – она шарила ладонью по дверной раме. Один из гаишников взялся пощупать пульс, а потом попробовал установить контакт. Он сказал: если вы в сознании, сожмите пальцы один раз. Она сжала пальцы. Вы можете двигаться? Сожмите один раз, если да, и два раза, если нет. Ну и так далее. Он общался с ней, пока не подъехали спасатели, а потом дверь вырезали автогеном и увидели, что женщину раздавило в лепешку, размазало по всему салону. Уцелела только рука.
- Тьфу! – воскликнул Васнецов. – Как же тебе это нравится – копаться во всякой… во всяком… всё равно что по пластиковым мешкам в покойницкой лазить! Игорь усмехнулся и добавил в рюмки коньяка.
- Я же это не придумываю. Исходник мне слил человек, который заслуживает доверия, а я только оцениваю, какой здесь процент вымысла, а какой – правды. Видишь ли, я не подгоняю свою версию под какую-то определенную точку зрения. Мне важно знать, что там было в действительности…
- И что же, по-твоему?
- Та баба ехала не то обкуренная, не то напилась до белки, но отравление наркотой или алкоголем само по себе таких посмертных аномалий выдать не может. Нельзя напиться или наширяться до такой степени, чтобы проигнорировать собственную смерть. В момент аварии суммировались какие-то факторы… мир реализовал развитие событий в модели, противоречащей его собственной логике.
- И от того баба до сих пор катается по Киевке, хотя сгнила в могиле, а ее тачка гниет на свалке?
- Именно. Модель себя не исчерпала. Это антимодель, контрмодель, но она устойчива и функциональна. Она заряжена последними эмоциями погибшей: гнев, ненависть, злость...
- На кого злость?
- На гаишников, которые за ней гнались. Не начнись эта погоня, у нее была парочка шансов из ста остаться в живых. Она могла опомниться и остановиться. Но они повисли у нее на хвосте, и она запаниковала.
- Теперь она их ищет? Тех, кто ее «вёл»?
- Думаю, что да. Фантом видят только сотрудники ДПС, и это вряд ли случайно. И… Завязывай-ка ты коньяк глушить, сейчас кофе тебе сделаю. Совсем позеленел!
- Позеленеешь с тобой! – выпалил Васнецов. - Что ты мне еще расскажешь? Про санитара из морга, отодравшего свежую покойницу-малолетку? А в зале прощания тупорылая подружка сует в гроб мобильник, и санитару начинают названивать с заблокированного номера?!
В створку окна вдруг ударило ветром – словно огромным кулаком. Стремительно обернувшись, Васнецов увидел, как сорванный фиксатор беспомощно повис на креплении, и тут же по улице пронесся шквал. Неведомое чудовище из нижних слоев атмосферы грубо взъерошило кусты и выдрало из палисадников ворох листьев. Где-то рядом завыла автосигнализация.
- Штормовое предупреждение, - флегматично сказал Игорь, закрывая окно. – С утра еще передали. Да-а, старичок, ты у нас, оказывается, скрытый извращенец! Ну, выкладывай, что там у тебя творится.
3
- …Я тонкостями не владею, - сказал Сотченский. – Но, по-моему, сместить главбуха, вот так исподтишка – геморрой тот еще. Да, нет? Ведь и подставить может…
- Она бы и подставила. Но я ж Сашку к ней подсадил за полгода. Это он с виду пацан, а бухгалтер очень сильный. Собственно, что она дела передавать не стала – не беда, он их и так принял. Незаметно. Я всё боялся, что она его раскусит, но…
- А уверен, что не раскусила?
- Уверен, - быстро ответил Васнецов, но тут же скривился. – Нет. Я уже ни в чем не уверен. Но я к тебе не поэтому пришел. Игорь, что ты знаешь об оккультизме?
Сотченский пожал плечами.
- Я знаю только то, что эти вещи имеют место быть. И даже где-то каким-то образом исследуются. Сам я, конечно, ничего подобного не практикую.
- Почему?
- Во-первых, не тянет. Во-вторых, может таким боком выйти, что не обрадуешься. Тут силы, с которыми не шутят. Настоящих магов, или колдунов, или ведуний – по пальцам пересчитать можно. Все прочие играются с огнем, на «повезет – не повезет». А к чему ты спрашиваешь? Васнецов допил остывший кофе.
- Я ведь тебе сказал, что она вошла и долго на меня смотрела? После этого из меня словно какой-то стержень выдернули. Уже месяц как, а я ничего не хочу, ничего не интересно, даже по фигу стало – выплывет теперь фирма, нет… Полная апатия. И еще. Такое чувство, что она меня приговорила к смерти.
- Васнецов, ты начитался Стивена Кинга! Ты как, худеть пока не начал?
- Нет, - раздраженно ответил Васнецов. – Худеть не начал. Но мне снятся кошмары. Каждую ночь. Я просыпаюсь, и мне страшно открыть глаза. Знаю – кто-то рядом стоит, и если увижу – то всё. Сдохну. Веки как склеенные.
- Что за кошмары? Погоди-ка, угадаю… Твоя бывшая главбухша является тебе мёртвой?
- Да.
Сотченский почесал затылок.
- Во сне мозг вычленяет те вещи, которых больше всего боишься наяву. Ты спишь, а подкорка проигрывает ситуации, утрируя всё до гротеска. Это и есть кошмар. Но после пробуждения глаза открываются сами собой, рефлекторно, чтобы погасить картинку. У тебя же рефлекс обратный – веки сомкнуты. Твой организм на уровне инстинкта самосохранения защищается от чего-то, присутствующего поблизости. Нервная система не выдержит визуального контакта. Мне вспомнилась одна гипотеза, официально не опровергнутая. При ночных кошмарах генерируется альтернативная реальность, двухмерная. Физически ты ей не принадлежишь, но она поглощает твое биополе. Проснувшись, чувствуешь себя разбитым, тебе нездоровится, ты как выжатый лимон. Но, если кто-то намеренно формирует для тебя каскад тематических видений, этот же человек способен фрагментарно закодировать в них самого себя. А при худшем раскладе – найти лазейку в твою первую реальность. Выход на стыке двухмерного и трехмерного мира, а стыкуются они в ближайшей точке пространства, не занятого материальными объектами или твоим телом. Буквально - рядом с кроватью. Вот тогда организм и начинает себя защищать. В РАН над этим «вкладом в науку» все обплевались, но втихаря устроили разберушку. Замеряли интенсивность биополей у спящих подопытных и будто бы ухитрились получить видеозапись альтернативного мира…
- Ты что, имеешь в виду – она действительно стоит возле моей кровати… мертвая?
- Это всего лишь гипотеза, не более того. Послушай, я, естественно, не могу утверждать, что эта баба – ведьма. Или что она – не ведьма. Но вот что хочу у тебя спросить… А она сейчас жива?
- Живее всех живых, - вздохнул Васнецов. – Не поверишь – купила хату себе, в моем квартале. Прямо в соседнем доме, у нас и окна друг на друга выходят, только ее – этажом ниже. Я сам не поверил, когда мне безопасник наш сказал.
- Хочет к тебе поближе быть. Нехороший признак-то, Валентин Григорьич. И очень нехорошо, что она тебе мертвячкой приходит. Похоже, ты этим увольнением ее в гроб вгоняешь. Для нее жизненно важно было сидеть у вас на фирме…
- …и воровать деньги, - закончил за него Васнецов.
- Вот именно. Ей нужно много денег. По каким-то причинам устроиться в другое место у нее уже не получится. Да и пока разберешься, что к чему, пока наладишь денежные потоки – это всё не одним днем. И она транслирует тебе свой образ в том виде и состоянии, в преддверии которого она сейчас находится – по твоей, замечу, вине.
- А что мне было делать – прибавить ей зарплату за успешные махинации?! Фирма бы накрылась к новому году, не прими я меры…
- Вероятно, да. Но она зарывалась. Лишись она всех доходов при закрытии компании – ей осталось бы только сетовать на судьбу. А так у нее есть прямой виновник – ты. То, что она взяла себе новую квартиру у тебя под боком, указывает на некий сценарий. С тобой в главной роли. Васнецов вскочил со стула и забегал по комнате.
- Что, да что она может мне сделать? Утащить в могилу вместе с собой? Пусть сперва сама туда ляжет!
- И ляжет, - безжалостно пообещал Сотченский. – Будет не странно, если она приобрела себе и местечко на кладбище. Я думаю, у этой бабы есть определенный диапазон способностей. Не слишком широкий – ты с ней в контрах больше года, и проще было тебя извести. Порчу наслать. Но это не в ее компетенции. Однако ж… она отнюдь не безобидна. Вы с ней палач и жертва, только кто из вас кто?...
- Я в палачи не нанимался!
- Но ты определил ее судьбу. И, что-то мне подсказывает – судьба у нее незавидная. Предсмертная агония жертвы преобразуется в удар судьбы, адресный удар по исполнителю казни, наносимый с задержкой. «Гримаса возмездия» это называется.
- Это что – тоже официально не опровергается? – с досадой спросил Васнецов.
- Нет, явление редкое, оттого мало кем замеченное. Но наблюдения имеются… И, Валентин, на твоем месте я дал бы команду безопаснику пробить, какие жизненные обстоятельства у этой Малахитовой. Потому что реакция ее очень даже неспроста. Васнецов зевнул. Несмотря на выпитый кофе, его клонило в сон. На эту ночь кошмары оставят его в покое, и госпожа Малахитова – не то мертвая, не то живая – не прошипит ему в ухо: «Хочешь, я станцую для тебя – и ты возьмешь меня обратно на работу?». Потому что рядом самоуверенный аналитик Сотченский, в присутствии которого кошмары строятся в линейку и рассчитываются на первый-второй. Конечно, неплохо бы прямо сейчас позвонить Щербакову и распорядиться насчет Малахитовой, но очень уж хочется на боковую.
- Ляжешь на втором этаже или на первом? – спросил Игорь. – Постельное белье, подушки я тебе принесу.
- А гостевая у вас на втором или на первом?
- Занимай любую, кроме моего кабинета и Алискиной спальни. Этого она нам не простит, - хихикнул Игорь.
- Неохота тащиться по лестнице. Так что первый этаж мне вполне подхо…
Васнецов поперхнулся. Шквальный ветер, утихший ненадолго, мгновенно усилился с места в карьер. С первобытным воем непогода закусила удила и взялась за пригород по-настоящему. Машины заголосили все одновременно испуганным хором. В туманящихся сумерках с неба хлестнули первые струи дождя. Из-за деревьев напротив дома Сотченских вынесло по земле кусок пестрой материи, насквозь мокрый. Васнецов судорожно ухватился за подлокотники кресла. Он вспомнил, где в последний раз видел эти причудливо-бессмысленные ромбики и квадратики. На шее у Малахитовой. Кокетливый такой платочек. Пока они обсуждали, каких сюрпризов следует ждать от госпожи Малахитовой, сюрприз уже был здесь. Штормовое предупреждение не помешало Малахитовой прийти за своим бывшим директором.
- Передумал, - выговорил Васнецов почему-то распухающим во рту языком. – Буду спать наверху.
- Ну… - Игорь взглянул на него и замер изумленно. Васнецова колотила крупная дрожь, а на лице выступили капли пота. Напуганный до полуобморока Васнецов – это надо же… - Валентин, что случилось?
- Она там, - ответил Васнецов, указывая рукой в окно. – Вон, платок ее валяется.
Сотченский чертыхнулся и быстро вышел в прихожую, сорвав с вешалки кожаную куртку. «Игорь, вернись, не вздумай!», просипел ему вслед Васнецов, но тот уже исчез за дверью. Не колеблясь ни секунды, он покинул безопасный дом и отправился туда, где бушующий ветер глушит шаги, и где увидеть КОГО-ТО можно, лишь натолкнувшись на него сослепу. А он, Васнецов, прилип к этому проклятому креслу. Ему (который, зажав ладонью кровящую колотую рану в животе, орал в озверелые рожи погранцов: «Ррррроттааааа!!! Ну-ка отставить!!!») не хватило духу пойти вместе со своим товарищем. В грязно-белой мути госпожа Малахитова проскользнет мимо Сотченского. Или просто оставит его в своем временном укрытии с перекушенным горлом.
- А это – кто кого, - пробормотал Васнецов. (В их кругу поговаривали, что смерть той женщины Сотченский подстроил сам же. Убил ее холодом. Не то из ревности, не то из мести).
Хрустнув гравием на каблуках, Игорь аккуратно защелкнул замок и повесил куртку обратно. С нее тут же натекла на пол вода.
- Не было там никого, - сочувственно сказал он, проходя в комнату. – Да и негде ей там встать, твоей Малахитовой – липы к ограде вплотную растут. Хотел я посмотреть на твой кошмар, прикинуть, из чего он состоит, но не сложилось… Да-а-а… - продолжал он, хлопнув Васнецова по плечу. – Крепко тебе башню снесло. Баба очень сильная.
- Что и требовалось доказать… Видел бы ты, как она меня прессовала! Блин, паралич у меня, что ли, - Васнецов забарахтался в кресле.
- Развезло тебя с трех рюмок. Еще бы – если сутками не жрать и не спать… Иди-ка ты, действительно, наверх, нечего внизу кантоваться. У меня там DVD есть, поставь себе смешное что-нибудь. Знаешь, чего боится страх? Смеха твоего. «Смеяться в лицо страху» - это не громкие слова, старичок. Это – способ выживания.
Послушавшись совета, Васнецов, прежде чем лечь, поставил в проигрыватель диск с подборкой каких-то допотопных комедий. Но погрузился в сон еще до того, как прошли вступительные титры «Жандарма в Нью-Йорке».
А на первом этаже Игорь Сотченский, отбросив штору, следил за удаляющейся по улице женщиной. Она подобрала с тротуара мокрый платок и зашагала к центральным воротам комплекса. Спряталась она не за липами, а просто прижалась к одной из них, каким-то чудом слившись с древесной корой. Но еще большее чудо – что он не увидел ее с двух шагов.
И, пожалуй, не стоит рассказывать об этом Васнецову. У человека и так уже с головой непорядок. Сотченский позвонил на КПП, но дежурный охранник бодро отрапортовал, что никакие посторонние женщины на территорию или с нее сегодня не проходили. «По заборам-то лазить мы все умеем», - подумал Сотченский. Но предположение показалось ему притянутым за уши.
4
Назавтра в шесть вечера Сотченскому предстояло быть на мероприятии, успеть на которое вовремя он совершенно не стремился. Его вообще туда не тянуло: можно провести вечер с куда большей пользой, сидя перед телевизором. Наводку дал один из информаторов – Фурсов, зарекомендовавший себя отъявленным барахольщиком. Сотченский уже посетил пару вечеринок в клубе спиритистов (вызванный ими дух Наполеона Бонапарта даже не владел французским), сеанс телекинеза, оказавшегося надувательством не слишком высокого класса, и теперь еще вот это… Однако рвать отношения с Фурсовым не хотелось – порой и от него случалась польза, и – ну, чем черт не шутит! – может, это именно и есть тот самый случай? Интуиция сварливо ворчала насчет очередной пустышки, но Сотченский рассудил так: если не произойдет ничего экстраординарного, он честно поедет в морг при Склифе. Но – лучше пусть что-нибудь произойдет. Надежда на это «что-нибудь» - хоть на какое-то оправдание своей пассивности, в которой его наверняка станет упрекать разобиженный Фурсов, сбылась. Прежде всего, Васнецов проспал почти до половины первого – дало о себе знать крайнее переутомление. Как гостеприимный хозяин, Игорь не мог отпустить его, не накормив завтраком (вернее – обедом), и, пока Васнецов принимал душ и брился, заказал доставку еды. Васнецов явно тянул с отъездом. Он сказал, что кошмары его не донимали, но выглядел хуже, чем вчера: синяки под глазами углубились до черноты, а все движения были какими-то скованными. Уехал он только к двум часам. Вскоре после этого позвонила Алиса и сказала, что она будет счастлива, если супруг изыщет возможность лично встретить ее в аэропорту.
- …ты же понимаешь, что жена меня сырым слопает! – убеждал Сотченский возмущенного «барахольщика». Беспринципный до глубины души, Игорь не гнушался прикрываться женой, наделяя ее самыми отрицательными чертами характера. – Я предлагал ей такси вызвать – ни в какую.
- Алексеич, ты упускаешь уникальный шанс! – хрипел в трубку вечно простуженный судмедэксперт МАК. Сотченский втайне считал, что не проходящая простуда – последствие слишком частого нахождения возле ледников. – Парень – настоящий феномен, хотя у него и не все дома. Есть живые свидетели, которые…
- Слушай, ну тебе ли не знать, что такое живые свидетели, - мягко перебил Сотченский. – Если кому-то понадобилось нарисовать миф – свидетелей найдут каких угодно. Ты вот сам можешь хоть какую-то научную базу подвести под этот… хммм… феномен? Ну что, по-твоему, представляет из себя воскрешение мертвеца? Чисто технически?
Фурсов сдавленно откашлялся.
- Технически экстрасенс, проводящий реанимацию, не задает трупу никаких функций типа «встань и иди». В клетках организма содержится компонент, отвечающий за так называемую вторичную жизнь. Он не включается в обмен веществ и подвержен распаду в период от трех до девяти суток после биологической смерти… Тебе еще не скучно?
- Я – весь уши.
- Если компонент инициировать, он сообщает телу избирательную активность. Конечно, воскрешенный мертвец – это уже не человек. Мозг работает на низких оборотах, личностные качества подавлены или вовсе отсутствуют. Получается такое… существо. В зависимости от срока, в который реанимация состоялась, и степени сохранности тела, существо может опознавать других людей, но без эмоциональной подоплеки. Психически оно нейтрально… пока не проголодается.
- Ты мне сейчас что-то цитируешь?
- Да, наброски, с компьютера.
- Всё это грандиозно, но олигофрен при чем?
- Так он же природный катализатор! У него в голове время и пространство скривляются, он не воспринимает окружающий мир, но видит скрытые процессы и манипулирует ими по своему желанию. Ты не находишь, что это как минимум тема для диссертации?
- Как минимум, - ответил Сотченский, сознавая, что его загоняют в угол. – А как максимум – принудительное лечение в дурдоме. Вряд ли человечество готово к твоей диссертации.
- Значит, ты там будешь? – Фурсов понимал шутки еще хуже, чем Алиса.
- Обещаю что-нибудь придумать. Алису тоже просто так не бросишь. Ладно, постараюсь выкрутиться.
Отвязавшись от настырного судмедэксперта, Сотченский бросился в кресло и принялся обдумывать, как ему быть дальше. Убить целый день? На то, чтобы полюбоваться, как в морге олигофрен с огромной деформированной головой и крокодильей челюстью творит неуклюжие пассы, ковыляя вокруг завернутого в простыню трупа? И получить предсказуемый результат – полнейшее ничто? С другой стороны, а вдруг результат будет непредсказуемым? Вот и кусай себе потом локти… Придется найти компромисс.
Игорь набрал номер своего редакционного помощника. Обычно он не загружал его подобными заданиями: в Викторе было слишком мало здорового скепсиса и слишком много нездорового цинизма. Но, в конце-то концов, пусть оторвется от компьютера и прогуляется до Склифа.
В кабинете Васнецова сидел начальник службы безопасности. Он замшевой тряпочкой протирал очки, в которых не нуждался. Щербаков носил их, скорее, потому, что блеск золоченой оправы и тонких линз придавали его бульдожьему лицу некоторое иллюзорное благообразие. В остальном Щербаков сохранил все манеры офицера войсковой разведки: он вел себя грубо, он разговаривал грубо, он работал грубо. Но результативно работал, не поспоришь.
- Так что, Валентин Григорьевич, - растягивая слоги, начал безопасник. – Выполнено ваше поручение. Извольте видеть…
- Ну? – поторопил его Васнецов. Очки – куда ни шло, но на кой бес садовника Дормидонта из себя корчить? «Он бы меня еще «барином» назвал».
- До устройства сюда у нашей дамы была растрата в коммерческом банке. Уголовное дело заводить не стали – деньги, что она прикарманила, в лимит не вписывались: полтора миллиона лишку. К нам она попала только потому, что зарплата у главбуха по тем временам была копеечная, и Романченко выбирать не приходилось: либо Малахитова, либо никто. Но он знал, что Маргарита в черных списках по всей Москве и области. Поэтому и отток клиентуры пошел: с ней просто боялись работать. Ну, пока втиралась в доверие, окапывалась – была белая и пушистая, а потом пошло-поехало. А сейчас, Валентин Григорьевич, самое интересное…
- А?
- Три года назад Малахитова отправила за границу сына с невесткой и внучкой. У внучки тяжелое заболевание крови, лечению не поддается, но можно удерживать в статике, только препараты бешеных денег стоят. Короче, всё, что она здесь намывала, шло туда… И то не хватало. Малахитова влезла в долги, заняла крупную сумму у авторитета одного, потому что ни в одном банке ее бы кредитовать не стали. Ну, заняла, естественно, без отдачи.
- И что авторитет?
- Что-что… - ухмыльнулся Щербаков. – Сучка перевела стрелки на нас: дескать, она бы и рада должок возвернуть, да вы, работодатель, с зарплатой ее который месяц динамите. Только мы ее сплавили, он уж на другой день телефон мне оборвал. Говорит – или деньги мне, или я вас…
- Дальше?
- А дальше-то что, Валентин Григорьевич… Дальше бандюга этот из ресторана выходил, да так неудачно, что обе коленки у него поломались. Боец при нем был, хотел помочь подняться, и сам рожей об клумбу треснулся, нос у него теперь набок смотрит, да и ребра, я слыхал, не все целые. Их предупредили: пусть с Малахитовой вопрос решают, наше дело – сторона. Правильно?
- Правильно.
- Валентин Григорьевич, вы бы поосторожнее, что ли… Маргарита – она за сынка да за младшенькую всему миру горло перегрызть готова, а вы ее на улицу вышибли, обездолили выводок. И ходу ей никуда больше нет. А баба она очень злая. Уж на что я жизнь повидал, а такой стервы…
- Хватит, я понял, - отрезал Васнецов. – Буду осторожнее. – (И спать перестану. Совсем, - подумалось ему. – Она меня во сне достанет). – Если у нее так хреново с финансами, зачем же она себе квартиру новую купила?...
- Пардон, Валентин Григорьевич, тут у меня ошибочка вкралась. Хату у вас на районе она не купила, а свою поменяла, ей доплатили прилично. Район-то ваш… ну, это…
«Говори уж прямо – самый дешевый в Москве, - вздохнул про себя Васнецов. – И, если бы эта сволочь не лечила за мой счет свою внучку, я бы давно оттуда съехал».
- …разницу перевела сыну, - завершил Щербаков свой доклад. – Судя по всему, больше она ничем ему помочь не может. Еще месяц, от силы – два, и внучку лечить перестанут. Валентин Григорьевич… А хотите, я вам охранника пока дам? Ну, на всякий пожарный?...
- Спасибо. Но охранника мне не надо. По-вашему, я с Малахитовой не справлюсь?
- Да черт ее знает… - уклончиво ответил Щербаков. – Ежели б она сама… а то ведь наймет маргиналов каких… за пузырь водяры… и поминай, как звали.
- Не наймет.
Отпустив безопасника, Васнецов уронил голову на сложенные руки и долго так сидел, а в висках гулко колотилась кровь. Сегодня с утра он забежал в поликлинику, и терапевт, измерив давление, посоветовал лечь в больницу. Лечь в больницу, да еще пусть в коридоре один из щербаковских ребят караулит. А смысл? Малахитова не станет нанимать маргиналов. Она что-то другое для него готовит. Такое, что заранее лучше и не знать.
- Алексеич, ты ни о чем меня спросить не хочешь?
Голос у Виктора был такой ехидный, что Сотченский смешался и не сразу вспомнил, о чем должен спрашивать помощника. А ведь поза-позавчера тот был командирован протоколировать действо в морге, пока сам главред встречал в аэропорту жену.
- О, черт, - сказал Игорь. – Точно! Извини, столько дел – зубы почистить и то некогда. Как прошло шоу? Мертвец воскрес?
- Нет. Мертвец не воскрес.
- Ну, этого и следовало ожидать… Что?
- Я тебе сказал, что шоу не состоялось. Между прочим, успел за полчаса до начала, прихожу в зал прощаний, публика уже на ладошках сидит. Скрип-скрип, мертвяка на каталке вывезли – худющий – жуть, в простыню укутанный. Потом и сам чудотворец появился, чего-то себе под нос бормочет, к мертвецу не идёт. Тип, который у него за тур-менеджера, давай его уламывать: «Ну же, Илья, ты можешь, иди к нему, иди, иди»…
- И чего?
- А ничего. Илья простынку откинул и замычал: «Ммммыыыыы, мммыыы!!!». Тут вломились здоровые ребята в касках да брониках, как заорут: «Работает ОМОН!!!», и давай шуровать. Организатора тут же мордой в пол, нам велели убираться, а Илюшу этого – в смирительную рубашку. Если ты не в курсе, я сам бывший омоновский…
- Я в курсе, - разочаровал помощника Сотченский. – И что? Знакомых не заметил?
- Нет. И это был не ОМОН. Сто пудов армейская спецура, только переодетые. Меня на улицу в первых рядах выперли, я уже оттуда подсмотрел, как олигофрена в машину засовывали. Тачка – «Соболь», с номерами Минобороны. И вот тут я в непонятках: даже если пришло время упрятать Илью в психушку, так при чем здесь армия?
- Военно-политический триллер, - согласился Сотченский. – Ладно, Виктор, мерси, что съездил, в номер твой репортаж давать не будем – ну их в баню, еще сами в какой-нибудь изолятор усядемся…
- Угу. У меня тот день вообще не задался. На обратном пути из метро полтора часа выцарапаться не мог – какой-то идиот под поезд свалился, прямо под тот, в котором я ехал. Не то сам, не то помог кто.
У Игоря испортилось настроение. Он подумал о Васнецове и уволенной им главбухше: неужели она выследила Валентина и столкнула его на рельсы? Или, постоянно наведываясь ему в ночных кошмарах, она вкладывала в его мозг программу на самоубийство? Правда, Валентин ездит на машине, но машина могла сломаться. Он мог оставить ее возле метро и спуститься на станцию… Игорь схватился за мобильный телефон, но Васнецов ответил почти сразу. У него было производственное совещание, и он обещал перезвонить позже. Но позже Сотченский уже выяснил, кто именно погиб в метро два дня назад. Человеком, угодившим под колеса поезда, оказался судмедэксперт МАК Павел Фурсов. По словам коллег, в последнее время Фурсов страдал головокружениями. И в тот вечер, очевидно, просто потерял равновесие, неосторожно остановившись на самом краю платформы. От возражений Сотченский воздержался. Но в его глазах силовая операция в морге, фальшивый ОМОН и «несчастный случай» с Фурсовым были ни чем иным, как ценой, заплаченной за неприкосновенность государственной тайны.
5
Рабочий день получился смехотворно коротким.
Он начался в десять ноль-ноль и закончился в десять ноль-три. Именно в этот момент в здании отключилось электричество, и те, кто мирно досыпал недоспанное с утра над закипающими чайниками, остались без кофе. Сначала, ясное дело, дернули Прошкина – чтобы устранял неполадки. Прошкин, ясное дело, и не подумал никуда дергаться: пусть сперва его имя-отчество выучат, а то привыкли – Прошкин, Прошкин. Ну и что, что он простой электрик? Потом завхоз дал отбой. Он заполучил точные данные, что неполадки – на подстанции, да не просто неполадки, а самая настоящая авария – половина района без кофе сидит. С подстанции завхозу сообщили также, что это надолго. Шеф через секретаршу оповестил зевающий во все рты персонал, что сегодняшний выходной придется отрабатывать в субботу. После чего все быстро разбежались по домам. Прошкин тоже отправился восвояси. Взял себе чаю с кексом в ларьке у метро, перекусил – тут как раз и автобус подъехал. Столь неожиданно свалившуюся на него свободу от завхоза Прошкин с удовольствием использовал, чтобы, трясясь в автобусе, предаться своему излюбленному занятию – философским размышлениям о взаимосвязи пространства, времени и материи.
Что происходит с материей – с самыми обыкновенными, бытовыми принадлежностями – когда никто на них не смотрит? Вопрос этот занимал Прошкина с того дня, когда он, покурив на кухне, ушел на полчаса в комнату, и, вернувшись, не нашел свою зажигалку. Обыскал сначала всю кухню, затем – всю квартиру, потом обшмонал сам себя – «крикетка» как сквозь пол провалилась. Впоследствии он много и серьезно обдумывал тему загадочных исчезновений, и постепенно в его мозгу выстроилась мрачноватая теория. Наверное, если в помещении никого нету, открывается дверца в потусторонний мир, из нее выпрыгивает дьявол без лица и начинает скакать по предметам обстановки, оставляя на них невидимые глазу следы, а потом утаскивает зажигалку, и дверца закрывается. Если дьявол, например, попрыгает по телефону, обязательно тебе позвонят и сообщат плохие новости. Конечно, если установить камеры видеонаблюдения или еще что-нибудь в таком роде, дьявол не появится. Или появится, но камера его не увидит. Он так увлекся, что прозевал свою остановку. Пришлось сходить на следующей, на Опольцево-2. Но ничего. Еще десять минут, и он будет дома. Внутри квартала, где жил Прошкин, все друг друга знали, и, как правило, не с лучшей стороны. Прошкин тоже всех знал, но наименьшую симпатию вызывала у него госпожа Малахитова, въехавшая в его дом совсем недавно, но успевшая уже напакостить. Она каталась на видавшей виды «пятерке» и давеча обрызгала Прошкина грязной водой из лужи, после чего Прошкин зачислил ее в алкоголички. Не трезвой же она по двору за шестьдесят рассекала! Газосварщик Евграфов, распивая с Прошкиным пиво, поведал, что Малахитова работает где-то главбухшей и гребет деньги лопатой.
…Вопиюще неухоженная аллея была, как обычно, пуста: ни мамаш с колясками, ни забулдыг с закусью, ни школьников-прогульщиков. Прошкин не любил ходить здесь. Справа за аллеей стояло одноэтажное кирпичное здание – когда-то это был детский сад, но его закрыли еще в девяносто третьем году. Детский сад для детей с отклонениями развития психики. От стен, от окон здания веяло чем-то недобрым, словно замки навесили не на двери, а на чье-то клинически нескончаемое и озлобленное детство. На площадке сбоку, где ржавела поломанная карусель, постоянно возились собаки, глодая невесть откуда взявшиеся кости. Однажды здесь нашли дворника Лешку Баева: он сидел на земле, привалившись к стене бурого кирпича, а из живота у него торчал огромный осколок стекла. То ли хулиганье с ним разделалось, то ли бомж польстился на жалкую получку – милиция приехала, забрала тело, и всё. Прошкин втянул голову в плечи и засеменил по аллее.
Послышался ему негромкий оклик, или это кусты треснули слишком громко, но он оглянулся. В глубине зарослей стояла госпожа Малахитова.
- Прошкин, - вроде бы сказала она. Но, может, и не говорила – просто губы шевельнулись.
В первую секунду Прошкин испытал подобие облегчения. Надо же, а он тут всё-таки не один. Хотя, компания, конечно, вшивая, да и наверняка Малахитова набралась с утра пораньше – иначе чего ее в репейник-то занесло? Прошкин сплюнул, изображая презрение, и с показной медлительностью стал прикуривать папиросу. При этом он чувствовал на себе взгляд новой соседки. Ноги Малахитовой до колен скрывала высокая трава, а над головой навис грозящий обломиться тяжелый сук.
Потянуло дешевыми сладковатыми духами. Прошкин сморщился. Малахитова развязно помахала ему рукой. «Точно, заложила за воротник с утра пораньше», утвердился в своем мнении Прошкин. Куда уж, вон, как ее шатает. Надо за дерево держаться, а не ручонками сучить. Малахитова качалась из стороны в сторону, и улыбка на ее губах растягивалась, словно губы были из резины. Прошкину вдруг стало не по себе. Не просто – «не по себе» - страшно до одури. Что-то не то было в этом вихляющемся теле, в этой резиновой улыбке. Прошкин сорвался с места и побежал туда, где заканчивалась аллея и начиналась тропинка, ведущая в квартал. Через пять минут он остановился, чтобы отдышаться. Аллея осталась сзади. Прошкин нервно помассировал грудь. Пора или начинать бегать, или бросать курить. А чего он, спрашивается, так испугался? Соседку, по пьяни на ногах не стоящую? Доискиваясь до ответа, он несколько раз подряд прокрутил в мозгу «запись». Вот Малахитова машет ему рукой, вот ощеривает в улыбке зубы, вот ее начинает поматывать.
Прошкин вновь побежал. Надо скорее к подъезду: там люди. И дело не в том, что он соскучился по обществу. Малахитова раскачивалась в кустах не верхней частью тела, а нижней. Ногами. Она не стояла там. Она ВИСЕЛА. Она помахала ему рукой и… повесилась?! Волосы на затылке Прошкина мелко зашевелились. Боковым зрением он засёк чью-то фигуру, движущуюся по тропинке параллельно, чуть поодаль. И – запах духов. Самоубийца!
Она его настигала. Еще несколько секунд – и остывающая уже рука бесцеремонно схватит его за локоть. Ощутив сквозь плотную ткань ветровки прикосновение пальцев, Прошкин завопил и проснулся.
На тумбочке дребезжал телефон. Снимая трубку, Прошкин мимоходом сверился с будильником: половина восьмого. Кому еще неймется? Звонил Евграфов. У него была полная охапка новостей, и он просто не мог не поделиться ими с лучшим собутыльником. За двенадцать часов до того, как Прошкин, заглумив себе на ночь голову исчезающими зажигалками и прочей ересью, стал во сне свидетелем самоубийства Малахитовой, та убилась по-настоящему – на трассе, поцеловавшись с «Икарусом». Померла главбухша от того, что внутри ей всё порвало и переломало, но выглядит она вполне ничего, и хоронить будут в открытом гробу. Прошкину было до лампочки, как именно похоронят госпожу Малахитову, тем более его на этот пикник уж точно не пригласят. Обменявшись с Евграфовым дежурными репликами «все там будем», он выпутался из пододеяльника и пошел умываться.
…Возле подъезда бормочущей толпой скучились соседи, а раздолбанная «пятерка» стояла здесь же, правыми колесами приминая под себя газон. Прошкин задержался послушать, о чем толкуют. Толковали о том, что не успела баба до того света добраться, а уж родня тут как тут, имущество делят. Сильно, видать, ее «любили». Правда, имущества у Малахитовой не много, хоть она и главбухша, но она, наверное, не всё в новую квартиру перевезла. Наслушавшись, Прошкин отбыл вкалывать в офис.
С электричеством там был полный порядок. Наступил вечер. Приехав с работы, Прошкин увидел, что к дому подогнали автобус; четверо мужиков, пыхтя и ругаясь, вытаскивали из заднего отсека обитый ситцем гроб. Крышку волокли отдельно. Тут же суетились какие-то люди – должно быть, родственники Малахитовой. Покойница лежала в гробу в темном брючном костюме, с чепцом на голове – из-под чепца выбились тускло-желтые волосы. Госпожа Малахитова почти не изменилась, и толстый слой румян, которыми главбухшу щедро наштукатурили в похоронной конторе, не то чтобы ее украшал – не портил. Едкий запах косметики медленно расползался по двору.
При жизни Малахитова пользовалась дешевыми духами. После смерти, когда от нее уже ничего не зависело, она получила дешевый ситцевый гроб, дешевую косметику и допотопный, при последнем издыхании, «Пазик» с табличкой «Ритуальный». Прошкин расшнуровывал в прихожей ботинки, когда в дверь постучали. Это мог быть только Евграфов; выяснилось, что газосварщик сегодня и вовсе не выходил на службу – двоюродная сестра Малахитовой попросила помочь вытащить из квартиры мебель. За услуги Евграфов с напарником получили по пятихатке и весь день с удовольствием пропивали «зарплату». Но и для Прошкина кое-что осталось – а то как же так, все помянули, ему тоже надо. Иначе не по-людски.
- А она из местных, оказывается, - рассказывал Евграфов, откупоривая бутылку «Столичной». Прошкин выставил на стол два граненых стакана и тарелку под малосольные огурцы. – Сеструха ее говорила, мол, родилась она в Рязанской области, а как замуж вышла, сюда прописалась. Сынок ее в детсадик наш ходил.
- Угу, - простуженным филином ухнул Прошкин.
- Я и не думал, что главбухши бедные такие. Фурнитуре этой сто лет в обед, спасибо хоть не развалилась, пока до фургона дотащили.
- Старьё мебель? – спросил Прошкин, думая о другом. О своей последней, во сне состоявшейся встрече с госпожой Малахитовой.
- Непонятно как-то. Она же главный бухгалтер была! Трудно себе денег накроить? Наверняка ведь она воровала!
- Воровала, - кивнул Прошкин. – Думаю, что да.
Внизу захлопали двери машин. Две иномарки отъехали от подъезда – «скорбящие» родственники не собирались до утра торчать подле усопшей. Мертвая Малахитова осталась у себя дома одна – на последнюю ночевку.
6
- Ну всё, финиш! – провозгласил Щербаков, возникая в кабинете генерального, как черт из бутылки. Вид у него был ликующий, и он потирал бы руки от удовольствия, если бы не держал в одной лист факсовой бумаги, а в другой - очешник. – Заказывайте панихиду!
- Что еще за финиш? – растерялся Васнецов. – Кому панихиду заказывать?
Щербаков многозначительно ухмыльнулся.
- Маргарита Ивановна… того… Приказали долго жить. Похороны завтра в два.
Васнецов поднял на безопасника обалдевшие глаза.
- Как?... – он с трудом сглотнул слюну, вставшую в горле комом. – Как это… произошло?
- Автомобильная авария. – Щербаков нацепил очки на толстый нос и развернул факс перед собой. – Киевское шоссе, вчера утром. Летела как угорелая в крайнем левом, вдруг ни с того ни с сего ушла через сплошную на встречную полосу, ну, и словила автобус междугородний. Столкновение не лобовое, а так – бортами, кто в автобусе – синяки, шишки, два перелома, водиле лицо стекляшками посекло. А Маргарита Ивановна скончалась в «скорой» от многочисленных… - водя указательным пальцем по строчкам, Щербаков считал сложную фразу с текста: - …от многочисленных травм внутренних органов, не совместимых с жизнью.
- Э-э-э… Степан Николаевич? Ни с того ни с сего ушла на встречную? Суицид?
Безопасник пожевал губами.
- Да пёс ее знает, Валентин Григорьевич. Гаишник, который на обочине скорость мерил, говорит – вроде как уходила она от кого-то, кто спереди ехал. Но дорога была свободная. Ладно уж, чего теперь голову себе ломать? Баба с возу, знаете ли…
- Знаю, - кивнул Васнецов.
- Как хотите, а мне легче дышаться стало, - по-свойски сообщил Щербаков. – За вас беспокоился, вы еще и от охраны отказались…
- А где она сейчас? – вопрос сорвался с языка непроизвольно, Васнецов вовсе не хотел спрашивать. Но еще больше ему не хотелось узнать, что прощание с госпожой Малахитовой будет проходить у него под боком. Пятьдесят метров через двор.
- Дома у себя, с родней прощается, - в тоне безопасника металлически звякнуло злорадство. – Они уж из шкуры вон лезут, жилплощадь ее делят. Напрасно, кстати: квартира сыну завещана. Сейчас с юристом советуются, нельзя ли завещание незаконным признать. Такие же, Валентин Григорьевич, живоглоты, как и она была.
- Ясно. Можете идти. Спасибо за информацию.
…Посмотрев на часы, Васнецов решил, что намеченную беседу с Тарасовым лучше отложить на завтра. Сейчас самым разумным будет поехать домой и хорошенько выспаться. Минувшей ночью экс-главбухша не появлялась в его снах и не стояла у кровати. Но она уже была мертва. Не-справилась-с-управлением. Ведьма она или нет, но скоро ее закопают в землю, и, значит, кошмарам конец. Васнецов поймал себя на мысли, что неплохо бы послать венок от фирмы. «В память от благодарных коллег». Нет уж, никаких венков, откуда он вообще ЭТО взял? С некоторым испугом Васнецов понял: он стремится задобрить Малахитову. Задобрить, черт побери? Что она ему сделает – мертвая? Ясно, что ничего. Но в душе почему-то нарастала тревога – такая же иррациональная, как затея с венком для Малахитовой. И не погорячился ли он насчет «выспаться»?
За эти полтора месяца он не встречался с уволенной главбухшей, но раза два или три видел ее издалека. И теперь ему предстояла последняя ночь в одном с Малахитовой квартале. По дороге он остановился у магазина и взял себе пару дисков с комедиями. Смех – способ выживания, не так ли? Но только ему было не до смеха. И на комедии он не сильно надеялся.
Комедии ничем ему не помогли. Он даже в сюжет не вникал, шутки и ужимки героев его не смешили. Когда второй фильм закончился, Васнецов оставил телевизор включенным, а сам принялся бесцельно ходить по квартире. Торжества победы он не испытывал, хотя мстительная главбухша погибла, а он жив. Какое еще торжество? Малахитова ушла, оставив его в неведении относительно тех ее планов, что касались лично его – а планы такие были, наверняка были, не тот она человек, чтобы простить и забыть. Должно быть, терзаемая страхом за будущее сына и внучки, Малахитова металась туда-сюда, пытаясь как-то исправить ситуацию. Перехватить взаймы или даже, пустив в ход своё изощренное обаяние, пристроиться на работу к другому олуху, вроде Романченко. Спешка ее сгубила. Не. Справилась. С. Управлением. Прямо как в журнале «Водораздел». Сгубила-то Малахитову спешка, да только спешила она из-за него, Васнецова. «А так у нее есть прямой виновник – ты». Васнецов достал заначенную пачку сигарет и откупорил коньяк. Всё равно ему сегодня не спать. Закурив, продолжил мерить шагами линолеум, нет-нет да и поглядывая в окно на соседний дом. Бутылка коньяка опустела на треть, и Васнецов постепенно успокаивался, а потом в одном из окон квартиры Малахитовой зажегся свет.
Васнецова пробрало током вдоль загривка. (Когда он приехал, ему подвернулся газосварщик Евграфов, изрядно принявший на грудь. Евграфов подхалтуривал на стройках, но давно уже напрашивался в штат к Васнецову. Пришлось по новой вдалбливать ему в голову, что сначала пусть напишет резюме. Хотя бы от руки. В благодарность за «участие», газосварщик рассказал о печальной судьбе «новой жилички» и о том, что гроб с ее телом брошен на ночь без присмотра). Васнецов поморгал глазами, но свет продолжал гореть. Он пересчитал этажи – может, ошибся? Да нет, всё правильно. Восьмой этаж. Ладно. Мало ли – вернулся кто из родни, может, забыл чего. Может, что из ценностей постеснялся при других выносить… да откуда у Малахитовой ценности? Всё вложено в деньги, а деньги переведены на счет сына. Самый простой вариант – в квартиру вломились воры. Район здесь не то чтобы криминальный – неблагополучный, домушничает, в основном, молодняк. Но тут свет загорелся в другом окне, затем засветилось третье окно, несколько раз мигнуло – и тоже погасло. Ворам ни к чему семафорить, если только они не накурились травы, подумал Васнецов и пошел за биноклем. Бинокль у него был хороший, армейский. Сам командир гарнизона подарил на дембель. Настроив резкость, он долго рассматривал окна Малахитовой. Ничего особенного. В среднем окне виднелся торец гроба, но тело с такого ракурса было не разглядеть. Свет опять замигал, будто кто-то игрался с выключателем. Вот чертовщина. Вор чистит хату, насвистывая для бодрости похоронный марш, да заодно веселит сам себя иллюминацией? Стоп, чистить там нечего, об этом уже договорились… Если только стащить с Малахитовой костюмчик? Стащить костюмчик и оставить ее в одном нижнем белье. Вот родне-то счастья будет! Еще и перебрехаются, выясняя, какой кретин придумал не оставлять на ночь дежурных. Васнецов трехэтажно выругался и отложил бинокль. Разгадывая этот ребус, недолго и с катушек съехать. Полтора месяца он рисковал загреметь в психбольницу, но теперь осталась одна-единственная ночь, по прошествии которой госпожа Малахитова сгинет навсегда. Поэтому нечего пялиться на ее окна: воры там, или родственники – ему-то что?
Коньяк окрылял его, возвращая веру в собственные силы. Васнецов взял бутылку и развалился на диване перед телевизором. Включил диск заново – на этот раз кино смотрелось вполне нормально. Над некоторыми эпизодами Васнецов даже посмеивался. Смех и коньяк в лицо страха! Этого страх уж точно не выдержит. Около трех часов он задремал, но вскоре проснулся от того, что пересохло в горле. Он попил водички на кухне, сполоснул стакан и убрал его в шкаф. И тут ему бросились в глаза окна госпожи Малахитовой: во всем соседнем доме не светилось ни огонька, и только квартиру покойной заливал яркий свет. Вновь вооружившись биноклем, Васнецов установил: однозначно там кто-то есть. Темный силуэт мелькал за окнами, но так быстро, что взгляд не успевал выцепить хоть какие-то детали. Что же за упырь там куролесит? Под словом «упырь» Васнецов отнюдь не подразумевал какую-то нечисть. Но в квартире покойной происходило что-то такое, чего не должно происходить в пустой квартире, где стоит в ожидании, когда за ним приедут, гроб с мертвым телом, у которого всё внутри переломано и разорвано, хотя снаружи это как бы и незаметно.
Васнецов накинул джинсовку, прихватил сигареты и вышел на улицу.
Фонари во дворе неохотно рассеивали предутренний сумрак. По-осеннему моросило; между домами всё заволокло туманом. Васнецов покурил на скамейке у стола для домино; следил за беспокойными окнами – то потухнут, то погаснут. Потом сидеть надоело, и он двинулся через двор к подъезду. По памяти набрал код и вошел внутрь. И чего меня сюда принесло, подумал Васнецов, стоя у лифта и вдыхая пыль из почтовых ящиков. А вот чего. Малахитова достаточно поморочила ему голову, пока была жива. Довольно с него заморочек. Завтра он не будет париться над тем, что тут за праздник отмечался. Он выяснит это сейчас. И он не боится эту суку. Он – генеральный директор, и он уволил ее, и за свои действия ответит хоть перед самим дьяволом. Хмель еще не выветрился у него из головы. Бутылка была не большая, но измученный организм благодарно впитал в себя алкоголь на раз. Чутье подсказывало ему, что наверху его ждет ловушка. Второе, что подсказывало чутье – идти обратно домой, запереться там покрепче и досматривать шоу в бинокль. Если, конечно, будет, на что смотреть. Но он не простил себе тех пяти минут малодушия в коттедже Сотченского. Васнецов нажал на кнопку вызова лифта. «И дальше что?» - задался он вопросом, стоя в кабине. Дальше он просто поднимется на восьмой этаж, посмотрит, что там, и сразу смоется. Если квартиру Малахитовой взломал упырь-домушник, зависать поблизости не в кассу – еще под следствие угодишь, мотивы отыщутся. Старая кабина жалобно скрежетала, одолевая этаж за этажом. На восьмом Васнецов вышел и замер, прислушиваясь. Он не сразу сориентировался, что стоит спиной к двери покойной Малахитовой. Повернулся и вздрогнул – дверь приоткрыта, а из прихожей на кафель лестничной клетки падает косая полоска света. Обоняние поймало запах духов. В образовавшуюся между дверью и косяком щель виднелся кусок прихожей: ковер, обои и трюмо – так неожиданно близко, что Васнецов шарахнулся. Кабина лифта вдруг поехала и остановилась на седьмом этаже. Постепенно до сознания Васнецова доходила простая мысль – ему отрезают путь к отступлению. Я не боюсь, сказал он вслух и спустился на один пролет. Сквозь решетку шахты виднелась лестничная клетка шестого этажа. Васнецов поперхнулся и закашлялся: кто-то молча смотрел на него оттуда. Какая-то черная фигура.
- Кхэ-э-э-э… кхто там?! – прокашлял Васнецов. Черная фигура, словно подхваченная ветром, вспорхнула, раскинув руки, и исчезла из поля видимости. Застучали каблуки – кто бы ими ни стучал, этот кто-то шел вниз по лестнице. Вниз, а не вверх – Васнецова это не могло не радовать. Он очень хотел не бояться, но в душе уже знал – гроб в квартире Малахитовой стоит пустой. Грохнула подъездная дверь. Васнецов приник к стеклу: КТО-ТО вышел из дома. Он спустился на шестой этаж; там было не продохнуть от запаха духов, цветов и косметики. Наступив на что-то мягкое, Васнецов поспешно убрал ногу – на грязном полу лежала скомканная белая тряпка. Он нагнулся и машинально подобрал ее; мигающая под потолком лампа на несколько секунд заработала в полную силу, и Васнецов, вскрикнув, отшвырнул свою находку. Это был белый чепец. Изнутри он пропитался кровью, к которой пристало несколько крашеных тускло-желтых волосков.
Мотать отсюда и прямо сейчас. …Уже выскакивая на свежий воздух, он вспомнил, что не посмотрел, куда делась черная фигура. К счастью, у подъезда никого не было. Но в воздухе, мешаясь с туманом, таял всё тот же приторный запах. Господи, сказал Васнецов.
Из тумана донесся стук каблуков. Стук как будто удалялся – напрягая зрение, Васнецов разглядел (или ему показалось, что разглядел) движущийся силуэт. Силуэт скрылся за углом восьмиэтажки, и Васнецов выдохнул всё, что было в легких. Ему пора возвращаться к себе, ему совершенно точно пора возвращаться к себе – и он уже направился к своему дому, но вдруг неожиданная мысль едва не пришибла его на месте, как молния: а вдруг ЭТО уже ждёт его в квартире??? Мало ли кто завернул за угол – это мог быть кто-то другой. А ТО, что оставило на шестом этаже белый чепец, испачканный кровью, могло уйти совсем в другую сторону. Например, к нему домой. О, господи, забормотал Васнецов, крутясь на месте, чтобы никто не мог подобраться к нему сзади. О, блин! О, черт. И ведь он же видел, что происходит у Малахитовой со СВЕТОМ, как мигают и гаснут окна – ну зачем самому-то было туда переться! О, черт, о, блин. Если какая-то тварь подстерегает его дома – пусть. Васнецов уже нашел выход из положения – переждать до наступления дня, и переждать на приличном расстоянии от квартала. Потом он купит жетон для таксофона (мобильный остался на телевизоре) и позвонит Сотченскому. Это по его части. В квартиру они войдут вместе, и, если кто-то есть там… ну, не важно. Васнецов начал скоростной марш-бросок к автобусной остановке. Там проезжая часть, там машины, там РЕАЛЬНОСТЬ. Когда он несся через аллею, ему казалось, что вот-вот черная фигура выпадет неуклюже из кустов, преграждая путь. И тогда он тут же на месте сойдет с ума. Потому что он знает, что это за фигура и откуда она здесь появилась.
Нити фантасмагории, опутавшие это утро, сплетались в удавку.
Остановка была, разумеется, пуста, а местность вокруг – и вовсе безлюдна, как поверхность Луны. Васнецов рухнул на железную скамейку, полез за сигаретами – в пачке осталось две штуки. Стрельнуть не у кого. В тумане и темноте видно только проносящиеся мимо огни фар. Но скоро рассветет… а где-нибудь в половине девятого можно звонить Сотченскому. Поеживаясь от холода, Васнецов мысленно рисовал кошмарную картину – госпожа Малахитова совершает свой последний променад по кварталу. Вдалеке, наверное, воют дворовые собаки, учуяв запах движущейся смерти. Желтые волосы Малахитовой немилосердно треплет ветер, но от тумана они отсырели и прилипают к лицу. У Малахитовой, должно быть, жуткая походка – кости ее переломаны в автокатастрофе, тело изнутри превратилось в желе - и покойница на ходу гнусно переваливается и вихляется, как пьяная. Из-за поворота показался автобус, и Васнецов порылся в карманах, нашаривая мелочь. Скатаюсь до метро, подумал он. Посплю в автобусе, куплю банку пивка, сигарет, а потом позвоню Игорю. Автобус остановился – Васнецов еще приметил, что у водителя какое-то странное, перекошенное лицо – а потом из распахнувшейся средней двери возникла черная фигура. Из салона донеслось: «Уважаемые пассажиры, наш маршрут оборудован автоматической системой контроля проезда – АСКП…», автобус тут же снялся с места и покатил дальше, а Васнецов, пристыв к скамейке, вытаращенными глазами смотрел на раннюю пассажирку. На ней был темный брючный костюм; ее тускло-желтые волосы безобразно торчали во все стороны. Погибшая в автокатастрофе, загримированная и натампонированная, госпожа Малахитова сошла с автобуса и стояла перед Васнецовым на краю тротуара. Васнецов хотел подняться на ноги – и не смог. Словно отвечая на его движение, покойница дернулась. Под кургузым темным пиджаком контур ее тела исказился – будто бы внутри что-то осыпалось. Малахитова дернулась опять – раз, другой, потом задергалась мелко-мелко, как в лихорадке. С прилипшим к гортани языком Васнецов созерцал уродливый ритуальный танец. Руки покойницы торчали в стороны – видимо, в локтях они сгибались, но кисти и пальцы уже схватило трупное окоченение. При каждом движении под темным костюмом слышалось утробное чавканье и сухой треск – всё, что не сломалось в момент автокатастрофы, госпожа Малахитова успешно доламывала сейчас. Можно было подумать, что так она мстит своему телу за годы, проведенные в унылой компании бухгалтерских проводок и налоговых инспекторов.
Васнецов чуть сдвинулся по скамейке, и ритм танца изменился – он ускорился, верхняя часть корпуса Малахитовой замоталась быстро-быстро, от лица отлетел большой пласт румян, обнажив запаршивевшую пятнами кожу. Васнецов сообразил, что покойница маскирует свои намерения – она сокращала дистанцию.
- Пожалуйста, прекрати… - каким-то чужим голосом попросил он. – Ты не можешь так делать. Твоё место – в гробу. Малахитова остановилась – уже вплотную к своему генеральному директору, а тот сидел на скамейке и не мог даже закричать. Внутри у покойницы что-то шумно осело, и погребальная блуза на груди провисла складками. Фиолетовые губы жестко шевельнулись, и Васнецов услышал, как из мертвого горла с сипением вырывается воздух.
- Арпшшшш, - сказала покойница. – Пршшшшш. – С артикуляцией у нее были серьезные проблемы.
Стеклянно-мраморный взгляд ее глаз требовательно уперся в Васнецова, и тому почудилась надпись белым по черному – «Обращение к сбойному сектору памяти». Фиолетовая ухмылка стряхнула остатки румян со щек, и Васнецов понял – Малахитова его ВСПОМНИЛА.
- АМНГММММ!!!!!! – разнесся над остановкой вопль – это труп наконец-то нашел внутри себя голосовые связки. Перед лицом Васнецова зависла рука – он смотрел на нее, не отрываясь – пальцы, захрустев, растопырились. Васнецов вжался в стенку позади. Рука упала на его плечо, и ногти содрали длинный клок рубашки вместе с кожей до самого живота. Васнецов заорал – но не от боли, ее он пока не почувствовал – а от того, что следом за рукой на его плечо упала и голова. Возле уха что-то лязгнуло. Рванувшись, Васнецов вскочил (оставив в зубах трупа правый рукав куртки) и бросился бежать, а за спиной слышал крик: АПФСНЦФФФФ!!!!!! Он всё бежал и бежал, а его изодранная рубашка намокала от крови. Потом он свернул в сторону, налетел на ограждение, и, кувырнувшись через него, покатился с откоса.
По факту взлома квартиры Малахитовой (с подачи родственников покойной) было возбуждено уголовное дело. Но, поскольку ничего не пропало, сыщики из местного отделения милиции особо не надрывались. Правда, один из оперов – первым прибывший по вызову в девять утра – поделился с коллегами впечатлением, что покойница выглядела так, «будто только что вернулась». Речь могла идти о вандализме – голова умершей была небрежно обмотана рукавом от джинсовой куртки, а полагающийся по штату чепец нашли вообще за пределами квартиры – на лестничной клетке этажом ниже. С дверными замками тоже было что-то не то – эксперт долго мялся, а потом сказал, что открывали дверь, скорее всего, ИЗНУТРИ, а не снаружи. Но меньше всего следователям понравилось, что под ногтями покойницы обнаружились частицы человеческой кожи, содранной с мясом (улучив момент, пока возмущенная родня была чем-то отвлечена, оперативники собрали частицы для лабораторного анализа). Впрочем, объяснить их наличие всё равно никто не смог, и отчет из лаборатории к делу приобщать не стали. Пальцы Малахитовой пахли духами; на подоконнике стоял флакон польского парфюма со свинченной крышкой. ЭТОГО по молчаливому согласию не заметили ни детективы, ни «скорбящие родственники», дабы избежать напрашивающегося вывода. А Васнецова подобрали в овраге бомжи, рыскавшие по кустам в поисках пустых бутылок – если бы не они, лежать бы ему там долго. В больнице ему наложили швы и долго кололи антибиотики.
Васнецов не распространяется о цепи событий, приведших его на дно оврага за обочиной автомагистрали Петля. Лишь на расспросы Сотченского сказал, глядя в сторону: «Лучше бы я тогда пошел домой. Нет, лучше бы я вообще остался дома». Личных связей Сотченского не хватило, чтобы реконструировать сцену на автобусной остановке. Он решил, что взвинченная психика Васнецова не выдержала слишком близкого присутствия главбухши, хотя и мертвой. Мертвая-то она была для него страшнее живой… Васнецов не скрывал, что весь вечер хлестал коньяк, а далеко за полночь его понесло на улицу проветриться. В одном из неосвещенных проулков он столкнулся с кем-то, ПОХОЖИМ на Малахитову, встречу с которой подсознательно считал неминуемой. И тут мозг ему отказал. Так-то оно так, размышлял Сотченский, барабаня пальцами по рулевому колесу «Форда». За лобовым стеклом втягивалась в квартал длинная, выстланная тенями от деревьев, аллея. Но когда Васнецов ополоумел, он ломанулся сюда, к шоссе. Неужели никто его не видел? Игорь пешком прогулялся до остановки: по графику первый автобус приходит сюда в 5:07. Отсюда же пролегал финальный отрезок васнецовского «забега»… В автобусном парке Сотченский узнал имя шофера, работавшего на этом рейсе. Диспетчер, к которому Игорь обратился с расспросами, сказал, что «мужик он непьющий, нареканий к нему нет». Но тем же днем непьющий, всегда аккуратный водитель бортанул на МКАДе маршрутку, и на линию пришлось высылать сменную машину. Диспетчер добавил, что еще в семь утра водитель отпрашивался на больничный, но тогда его не отпустили. А, видимо, зря – выглядел он неважнец. Сотченский не поленился навестить водителя по месту жительства, в сельском поселении километров за двадцать от МКАД. «Непьющий, без нареканий» мужик был пьян в дрова и едва ворочал языком. Нет, он НЕ видел никого, скачущего сломя голову вдоль Петли. Он вообще не видел ничего необычного. В салоне на тот момент находилась единственная пассажирка. При упоминании о пассажирке Сотченский насторожился, но шофер сказал, что не разглядывал ее. Она села на «КБ Передовик» и сошла на «Опольцево-2», проехав всего один перегон. «Хреновая тётка какая-то», пробубнил водитель и больше ничего не прибавил. Игорь извинился за беспокойство, и пьяный захлопнул дверь. Изнутри громко стукнула задвинутая щеколда. После импровизированного следствия Сотченский и мысли не допускал о том, что Малахитова вылезла из гроба и устроила своему директору прощальное рандеву. «Хреновая тётка», путешествовавшая спозаранку в автобусе, выполняла посмертную волю и прихоть главбухши: достать Васнецова и довести его до психушки, а того лучше – до инфаркта. Что-то связывало «артистку» с Малахитовой, и навряд ли родство. Скорее, покойная облагодетельствовала некую женщину (или субтильного женоподобного мужчину), и ценность оказанной услуги подразумевала ответную услугу в обязательном порядке. Даже невзирая на смерть благодетельницы. Кто бы ни сел в автобус на остановке «КБ Передовик», этот человек хорошо загримировался и сыграл свою роль настолько убедительно, что не устоял и водитель. А уж Васнецов подавно был легкой жертвой. Перепуганный, он заметался по кварталу, бросился к шоссе, и догонять его смысла не имело. Ноги у Васнецова длинные, и через пятнадцать лет после армейской службы он без проблем сдал бы норматив по бегу. Но некто в роли Малахитовой просёк, что Васнецов окопается в остановочном павильоне – на максимальном удалении от квартала, и хладнокровно забрался в автобус, чтобы на следующей же остановке перехватить беглеца. Сотченский отдавал себе отчет, что найти и наказать псевдо-Малахитову, действия которой подпадают под уголовную статью, ему вряд ли удастся. Но если ее искать, то в биографии настоящей Малахитовой. Это было не трудно – через знакомых тестя Игорь запросил то самое досье, которое в несколько сокращенном виде попало в руки начальнику безопасности Щербакову. Нюанс в том, что Щербаков упирал на кредитную историю главбухши, а Сотченского интересовало всё вместе. Малахитова была «поднадзорной» еще с молодости – из-за мужа, офицера разведроты ВДВ (секретная информация). Они расписались в городе Сасово и вскоре переехали в Москву, на Опольцево. К тому времени Малахитова родила сына. Читая досье, Игорь понял, что переезд состоялся не из амбиций Малахитовой покорить метрополию. Дело в сыне: врожденная патология головного мозга. С диагнозом «имбецилия» ему надлежало наблюдаться в специализированном медучреждении, а ближайшее, куда Малахитовым удалось пристроить ребенка, располагалось по адресу: шоссе Петля, дом 11. В 1981 году Владимир Малахитов погиб на маневрах (секретная информация), а его жена родила второго сына и отказалась от первого. Обоих ей было не потянуть, и она предпочла передать старшего на попечение государства. Это не вязалось с тем образом Маргариты Малахитовой, который в ярких красках изобразил Васнецов: оголтелая мамаша-провинциалка, способная изничтожить весь мир за «родную кровиночку». Но либо выбор оказался для нее слишком тяжел, либо… Малахитова желала только здорового потомства. Но и здесь ей не свезло – выбранное аукнулось спустя десятилетия. Все ее заработки впустую ушли на лечение внучки. Между тем, первенец ее рос в школе-интернате, не доставляя больших хлопот воспитателям. Социальная адаптация стала для него непреодолимым барьером; он не усваивал гуманитарные предметы, такие как русский язык, литература, история, но с математикой, геометрией и физикой справлялся на отлично. По достижении совершеннолетия его передали под опеку Всеслава Трибуна (секретная информация). «Это-то еще почему?»
Короткую заметку, посвященную Всеславу Трибуну, Сотченский отыскал в интернете. Профессиональный иллюзионист, изгнанный из цирка и бойкотированный коллегами за «циничные нарушения этики циркового артиста». Выступал как организатор и ведущий «шокирующих демонстраций», в основном подпольно – Трибуна одинаково не любили и милиция, и церковь. Его гастроли в Суздале сорвали, устроив ни много ни мало крестный ход с песнопениями. С 1995 года работал с напарником Ильей Роговым (Малахитовым). В 1997 обоих задержали на месте крушения пассажирского авиалайнера и привлекли к суду по обвинению в мародерстве. Только они там не трупы обирали, сказал себе Игорь. Их застукали за чем-то похлеще. Там-то выездной эксперт МАК Фурсов и подцепил этих ребят. Игорь подумал, что нет необходимости уточнять у помощника имена и фамилии участников действа в морге. Можно смело держать пари, что там, под взглядами любопытных глаз, за секунды до вторжения военного спецназа, замаскированного под ОМОН и тем выдавшего незаконность операции, состоялось последнее свидание Маргариты Малахитовой с сыном Ильей. Узнал ли Илья свою мать? Что он успел для нее сделать, прежде чем солдаты выволокли его из морга? Секретная информация, вздохнул Сотченский, и на том завершил анализ этого происшествия.
С должности генерального директора строительной фирмы Васнецова уволили по нетрудоспособности. Теперь он «бомбит» на своей машине, зарабатывая гораздо меньше, но на диски с кинокомедиями хватает. Ночью он зажигает по всей квартире свет и крутит комедии одну за другой.
Но к четырем-пяти часам утра, когда на окна наползает туман, комедийные герои на экране начинают мелко-мелко дергаться, а внутри у них что-то осыпается и мерзко чавкает.
2 508 просмотров
0 комментариев
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Комментариев пока нет
