Если вы вооружены и находитесь на станции метро Гленмонт — пристрелите меня, пожалуйста.

Выстрелите прямо в голову, в висок, немного под углом вниз. Нужно, чтобы пуля прошла по самому короткому пути сквозь мой мозг к гиппокампу. Если мне повезет, то я буду чувствовать, как пуля разрывает мой мозг, всего лишь несколько десятилетий.

Знаю, это звучит ужасно, но этим вы окажете мне огромную услугу. Умереть от выстрела КАК МОЖНО БЫСТРЕЕ — лучшее, что может случиться со мной сейчас.

Моё испытание началось около десяти тысяч лет назад, в 10:15 сегодня утром. Я подрабатываю, участвуя в клинических исследованиях лекарств. Я — так называемый “испытуемый”, который принимает неисследованные препараты, чтобы врачи могли изучить побочные эффекты. Один раз это было лекарство для почек, несколько раз - что-то от давления или для снижения холестерина. Сегодня утром мне сказали, что лекарство, которое я принял, - это какой-то ноотроп, улучшающий работу мозга.

За всё время я ни разу не чувствовал никакого эффекта от этих лекарств. Другими словами, ни от одного из лекарств, которое на мне испытывали, меня не вштыривало, не расслабляло, да вообще никак не действовало. Может быть, я всегда попадал в группу, на которой испытывают плацебо, но так или иначе, я ничего не чувствовал.

Сегодня всё было по-другому. Эта херня сработала. Мне дали таблетку в 10:15, а потом попросили подождать в приёмной, пока меня не позовут пройти несколько тестов. “Всего 30 минут”, сказала мне лаборантка. Я устроился на диванчике в приемной и пролистал пару статей из журнала “Psychology Today” с кофейного столика. Обратно в кабинет меня не приглашали, так что, закончив этот журнал, я взял “US News” и прочитал его от корки до корки. Потом я прочитал старый выпуск “Scientific American”. Да что они там делают так долго?

Я лениво посмотрел на настенные часы. Всего лишь 10:23. У меня получилось прочитать все три журнала за восемь минут. Помню, как тогда я подумал, что этот день будет длинным. Я был прав.

В приёмной стоял небольшой стеллаж со старыми книжками. Когда я встал, чтобы подойти к нему, казалось, мои ноги едва работают, не в том смысле, что они стали слабыми, а будто они стали медленными. Я целую минуту вставал с дивана и ещё две минуты шёл к стеллажу, хотя до него было всего два шага.

Из всех книг на полке я выбрал томик Моби Дика. С руками была та же проблема, что и с ногами: я тянулся к книге целую вечность и даже успел заскучать, пока ждал, что рука коснётся её обложки.

Я потащился обратно к дивану и упал на него, будто в замедленном действии. Это напоминало мне прыжки астронавтов на Луне в условиях низкой гравитации. Там я открыл Моби Дика (медленно) и начал читать с фразы “Зовите меня Измаил”. Я успел дойти до момента, где Ахаб кидает свою трубку в море (это, мать его, тридцатая глава), когда меня позвали на тесты.

Лаборантка спросила меня:

— Как вы себя чувствуете?

— Медленно.

— На самом деле, всё наоборот. Вам кажется, что мир вокруг медленный, потому что вы быстрый.

— Но как же мои ноги? Мои руки? Всё как будто в замедленном действии.

— Вам кажется, что ваше тело двигается медленно, потому что ваш мозг действует намного быстрее. Сейчас он работает в 10-20 раз быстрее обычного, так что вы мыслите и обрабатываете входящие сигналы с ускорением. Несмотря на это, движения вашего тела ограничены законами биомеханики. На самом деле, вы двигаетесь быстрее среднестатистического человека, — лаборант изобразила бегущего человека, — но ваш мозг настолько опережает действия, что даже ваше ускорение кажется вам очень медленным.

Я подумал про своё замедленное падение на диван. Даже если бы мои мускулы работали медленно, я бы всё равно подчинялся законам гравитации, но я даже падал медленно. Замедленные мышцы никак не могли объяснить, почему гравитация казалась слабее. Мой мозг работал в 10 раз активнее — поэтому я прочитал тридцать глав Моби Дика за 15 минут.

Я прошёл несколько тестов. Физические было особенно весело проходить: я жонглировал тремя мячиками, потом четырьмя, а потом и шестью. Это было легко, потому что все шесть мячиков двигались очень медленно. На самом деле это было даже скучновато, приходилось ждать, пока каждый мяч летит по своей траектории, чтобы подставить под него руку (всё ещё замедленно) и снова его подкинуть. Они подбрасывали в воздух кукурузные колечки, а я ловил их палочками для еды. Ещё они рассыпали горсть монет, а я посчитал общую сумму до того, как они коснулись земли.

Вот когнитивные тесты были уже не такими весёлыми, но познавательными. Найти слово в тексте из пятидесяти (три секунды). Пройти запутанный лабиринт на листе А1 (две секунды). Подробно ответить на вопросы по презентации, которую мне показали со скоростью 10 картинок в секунду (95% правильно).

Мне сказали, что я набрал больше 250 по шкале Кнопфа. Это превышает любой человеческий результат.

А потом меня отправили домой. Мне сказали, что действие лекарства пройдёт часа через два. “Вам покажется, что прошло несколько дней. Попробуйте использовать это себе на пользу — ответьте на рабочие е-мэйлы, пока вы в ускоренном режиме!”.

Поездка домой была просто ужасной. Всего три станции метро, что в настоящем времени занимало около 35 минут, но в моей новой, ускоренной реальности, это заняло несколько дней. Несколько дней. Да я только от кабинета и до лифта шёл около часа! Хотя я бежал как мог, законы биомеханики были сильнее меня. Я не могу заставить ноги двигаться со скоростью, соответствующей скорости моего мозга. Такой разрыв между телом и разумом не позволял мне правильно оценивать положение тела в пространстве, а соответственно, реагировать на окружающую обстановку. По сути, я стал неповоротливым гигантом. Я неверно рассчитал свою скорость и врезался в стену у лифта со всей силы. Несмотря на то, что я видел, на каком расстоянии от меня находится стена, я не смог вовремя остановить и отдернуть палец, нажимая на кнопку лифта, поэтому я ткнул в неё слишком сильно. Слишком. Было очень больно. Если бы мой мозг работал в нормальном режиме, я бы чувствовал боль секунд тридцать, но в моём состоянии, это длилось минут 30-40.

Поездка на лифте была отвратительной. Часа четыре — или пять — я спускался на семь этажей, разглядывая стены лифта.

Я добежал до метро — честно, это было даже весело. Несмотря на то, что я двигался супер-медленно для себя, я всё равно мог выбирать, куда ставить ноги, как двигать руками и как поворачиваться. Спустя два квартала я приспособился к этому дисбалансу между разумом и телом, а потом я словно протанцевал всю дорогу до метро, лавируя между людьми на тротуаре и уклоняясь от проезжающих машин с зазором всего в несколько дюймов (читай: минут).

Где-то час я спускался по эскалатору, бежал по платформе, а потом невероятно скучал все шесть минут, пока дожидался своего поезда. Конечно, в отличие от лифта, тут было на что посмотреть, но это успело мне наскучить. Надо было взять с собой тот томик Моби Дика.

Мой поезд с рёвом подъехал к станции. Обычный скрип тормозов метро, достаточно высокий, в моём скоростном восприятии превратился в длинный низкий звук, что-то вроде монотонного соло на тубе. На три октавы ниже стал звучать не только визг тормозов поезда метро, но и все остальные звуки, почти на грани неслышимого. Я не мог слышать голоса, они стали намного ниже воспринимаемого диапазона частот. Мне удалось услышать плач ребёнка в вагоне метро — её вопли замедлились так, что напоминали мне пение китов. Другие резкие звуки вроде гудков машин или дребезжания грузовиков, проезжающих по колдобинам, стали глухими раскатами отдалённого грома.

Ещё в центре исследований я мог разговаривать с сотрудниками и отчётливо слышать их, но сейчас это стало невозможным. Действие лекарства только усиливалось.

В этом чёртовом поезде я провёл несколько дней. Несколько. Дней. Слушая китовые песни кричащего младенца и соло на тубе тормозов. Несмотря на то, голоса вышли из диапазона воспринимаемых мной частот, запахи я чувствовал так же, как и раньше: я отлично чувствовал запах тел, вонь тормозов поезда, ароматы пердежа и другие замечательные запахи вагона метро.

Наконец я добрался до своей квартиры. Пробежка от порога до большой комнаты на всей скорости ощущалась как медленный спуск по водам ленивой реки.

Я был так рад наконец-то оказаться дома. Как минимум, тут было чем заняться. Я схватился за “Сто лет одиночества”, которую недавно начал, и дочитал её. Я листал страницы так быстро, что порвал часть из них, но несмотря на такую скорость, я всё равно листал больше, чем собственно читал. Прошло три минуты с моего возвращения.

Потом я залипал в интернете (господи, современные компьютеры включаются просто вечность), но интернет был раздражающе медленным. Новая страница грузилась около часа — а у меня уходила доля секунды, чтобы её прочитать. Сотни прочитанных статей из ленты — и ещё три минуты. Всего.

Я начал читать книги из своего списка “обязательно прочитать”, и прочитал две. Прошло ещё четыре минуты.

Может быть, если я посплю, эффект лекарства пройдет? Но к сожалению, часть мозга, отвечающая за восприятие, которую ускорило лекарство, не отвечала за сон. Несмотря на то, что я не спал несколько дней (как это ощущалось), моё тело всё ещё считало, что сейчас 1:25 дня, и оно не хотело спать.

Несмотря на это, я попробовал заставить себя уснуть: пошёл в спальню (неспешная 45-минутная прогулка через всю квартиру) и бросился на кровать (как перышко опустился на матрас), закрыл глаза и лежал часами (минут 10 реального времени), пока не сдался. Сон не шёл. Всё шло к тому, что несколько дней — или даже недель я буду заперт в этой замедленной тюрьме.

Так что я принял Золпиден[1]

От ощущения того, как таблетка и вода, которой я запил таблетку, двигаются внутри горла, меня тошнило. Мешающий дышать комок, как улитка ползущий вниз по пищеводу.

Я прочитал книжку. Прошло 10 минут. Прочитал вторую. Восемнадцать минут с момента приёма Золпидена. В ярости я швырнул книгу через всю комнату — она медленно и изящно пролетела по воздуху, как лист на ветру, и врезалась в стену с едва слышным долгим гулом — это был первый звук, который я услышал, казалось бы, за часы — а потом соскользнула на пол, утонув, как шлёпанец в воде. Гравитация явно не изменилась с утра, законы физики оставались прежними. Сошло с ума только моё восприятие времени, а это значит, что я могу измерять эффект лекарства, опираясь на скорость падающих вещей. Учитывая то, как долго книга скользила к полу, я понял: эффект лекарства всё ещё усиливался.

Я прочитал журнал. Включил телевизор. Разочарованно порассматривал каждый кадр видеоряда, словно слайд-шоу. Выключил телевизор.

Почитал ещё немного. Я прочитал первые два тома “Истории англоязычных народов” Черчилля — не то что бы лёгкое чтиво. На самом деле читалось отвратительно, но учитывая то, взять другую книгу с полки заняло бы несколько невыносимо скучных часов, просто сидеть и читать Черчилля было лучше. Ну или хотя бы ненамного хуже.

Прошло 35 минут с приёма Золпидена. Я лёг на диван, закрыв глаза. Время шло. Вдох — многочасовой процесс. Время шло. Выдох — ещё несколько часов.

Я. Не. Мог. Уснуть.

Нужен был новый план. Я решил пойти обратно в исследовательский центр, где мне дали это лекарство. Вдруг у них есть что-то, что может побороть такой побочный эффект. Ну или какое-нибудь снотворное, чтобы я просто проспал всё время, пока действие не пройдёт.

Я вышел из квартиры настолько быстро, насколько смог — несколько часов по моим ощущениям, и даже не стал закрывать дверь. Это бы заняло слишком много времени.

Вниз по лестнице (намного быстрее, чем на лифте, если бежать), через вестибюль и наконец-то наружу. Будто длинный день в офисе.

Вниз по улице, лавируя между прохожими. Наверное, им казалось, что я двигаюсь с нечеловеческой ловкостью. Первый пролёт лестницы, ведущей вниз в метро. Лестничная площадка. Ко второму пролёту. И вот тогда Золпиден подействовал.

Мне не захотелось спать. Совсем. Наоборот, наверное, действие Золпидена смешалось с действием того экспериментального лекарства, которое я принял утром. Я бежал по лестнице вниз, двигаясь замедленно, но всё равно ощущая движение, а потом — бац! — всё остановилось.

Скучный гул улицы, шум метро исчезли. Меня окружала идеальная тишина, подобной которой я никогда не слышал. До действия Золпидена моё ощущение времени замедлилось, наверное, раз в сто. А после — в тысячи раз. Каждая секунда длилась дни. Даже движение глаз, любая попытка перевести взгляд, ощущалась как медленное скольжение по полю зрения.

Весь день я учился ходить, бегать и прыгать с учётом того, что мой мозг работает в сотни раз быстрее тела, но после замедления, которое мне придал Золпиден, контроль над телом стал практически невозможен. Я упал с лестницы. Несмотря на то, что я замер посередине шага, я абсолютно не мог контролировать свои мышцы. Мысленно я командовал ноге двигаться вперёд — это занимало часы, а потом назад, если мне казалось, что я промахнусь мимо следующей ступеньки. Часы уходили на то, чтобы скорректировать то, насколько согнута моя щиколотка, и часы — на то, чтобы согнуть её по-другому, если с первого раза не получалось.

Несмотря на все мои попытки, я подвернул лодыжку на следующей ступеньке. Замедление ни капельки не смягчало боль. Несколько часов беспрерывной боли в подвёрнутой ноге. Должно быть, нервные сигналы о боли, которые поступают в мозг, работают не так, как нервы в ушах. Звуки растягивались во времени, понижаясь до невозможности их воспринять, а боль не менялась с течением времени. Прошло много часов возрастающего давления на подвёрнутую ногу, пока я переносил на неё вес. Часы нарастающей боли.

Я заваливался вперёд, не в силах контролировать своё медленное тело. Целые дни прошли, пока я скользил вниз, пытаясь развернуть корпус так, чтобы не удариться головой о землю. У меня получилось — я ударился плечом. Сначала я даже не почувствовал удара, но давление нарастало, как нарастала боль — час за часом. Плечо не выдержало и вылетело из сустава одним бесконечным рывком. Несколько дней спустя я остановился, свернувшись на земле и глядя в полоток. Плечо до сих пор болело так же сильно, как и в момент удара. У меня было достаточно времени, чтобы подумать обо всём на свете во время этого падения. Если каждая секунда длилась как день, каждая минута реального времени занимала годы. Даже если действие лекарства закончится через два-три часа, для меня этот кошмар будет длиться несколько веков.

К моменту, когда я упал на пол, у меня был план. Надо добраться до платформы и броситься под поезд.

Я попробовал встать на четвереньки, но переоценил силу, с которой нужно было повернуться, и перекатился на спину. Плечо болело уже несколько дней и просто молило о пощаде. Вторая попытка — я упал лицом вниз, пытаясь понять, как контролировать тело, которое двигается медленнее, чем растёт трава. Несколько недель бесплодных попыток — и я наконец встал на колени. Если мне удалось встать на четвереньки с таким трудом, без сомнения, идти или бежать мне не удастся. Так что я пополз — я пополз по станции метро, неделями наблюдая за недоумевающими людьми вокруг меня, прополз под турникетом и на эскалатор.

Эскалатор в час пик двигался со скоростью ледника, сползающего в море. Пока я спускался по нему, я рассматривал переполненную людьми платформу. На табличке, отслеживающей движение поездов, было написано, что следующий поезд прибудет через 20 минут. Двадцать минут — это целый год для меня. Мне придётся торчать на станции метро целый год, ожидая смерти. Я сполз с эскалатора, несколько дней разглядывая обеспокоенные лица офисных работников. Мне удалось доползти до скамейки и свернуться рядом с ней, пытаясь найти такое положение, чтобы не беспокоить больное плечо.

Но положение дел ухудшилось, насколько это было возможно.

Замедление на ступеньках было всего лишь началом взаимодействия экспериментального лекарства и Золпидена. А сейчас они начали взаимодействовать в полную силу. Я моргнул — и за этим последовали годы темноты. Слуха у меня уже не было, но моргая, я лишился и зрения. Годы абсолютной темноты и тишины, заполненные только болью в повреждённом плече.

Мой ускоренный мозг заполнял пустоту от сенсорной депривации как мог. Со мной говорили голоса, они пели на несуществующих языках. Узоры, лица, цвета мелькали перед моими закрытыми глазами. Я вспомнил всю свою жизнь — и придумал себе другую. Я забыл английский. Я впал в отчаяние. Молился Богу. Стал Богом. Я создал новую вселенную в своём воображении и оживил её. И так снова, и снова, и снова.

Глаза открывались с медлительностью тектонических плит. Недели — слабое мерцание, недели — проблеск света, недели — узкая щелочка, через которую я мог рассмотреть платформу метро: лодыжки пассажиров недалеко от меня и объявление на другой стене.

Я достал телефон из кармана — действие, которое заняло десятилетия. Как я могу описать эту невыносимую скуку? Даже боль в плече не сравнится с ней. Я подумал каждую мысль, которая могла бы прийти ко мне в голову, уже не по разу. Объявление на стене напротив не менялось и лодыжки людей не двигались. Совсем. Скука была настолько насыщенной, что казалось, её можно потрогать, как будто каменные и металлические обручи сжимали мой мозг. От этого невозможно было сбежать.

Что я мог поделать? Если я брошусь с платформы, не дождавшись поезда, который меня собьёт, я не умру. Я испытаю бесконечную боль, сильнее, чем от падения с лестницы, но скорее всего, кто-нибудь добренький спасёт меня до прибытия поезда, и я не смогу ничего сделать, когда поезд на самом деле появится.

Моё страдание будет бесконечным.

Значит, надо дождаться поезда, чтобы броситься прямо под него. Когда он собьёт меня, я буду чувствовать, как меня разрывают на части веками до того, как я умру и всё это наконец-то закончится. Я прожил сотни жизней у этой скамейки. Моя душа намного старше любого человека, кто когда-либо жил на Земле. Большая часть моей жизни — это вспышки боли в вывихнутом плече, лежание на платформе метро и наблюдение одного и того же: объявления и чьи-то ноги.

Этот пост — мой план Б. Моя последняя молитва. Моя авантюра. Несколько жизней я провёл, печатая этот пост, надеясь, что кто-нибудь прочитает его и убедится в том, что мои страдания надо прекратить. Кто-нибудь, кто сейчас на этой платформе. Кто-нибудь, кто найдет мужчину, лежащего около скамейки, который недавно полз вниз по эскалатору. Кто-нибудь, кто убьёт этого мужчину как можно быстрее. Выстрел в висок.

Если вы вооружены и находитесь на станции метро Гленмонт — пристрелите меня.