Старенькая соседка из нашего дома поведала моей маме, что когда пришла похоронка на отца, ей было четыре годика. У неё была сестра постарше на три года. В те военные годы люди на заводах работали по полторы-две смены. Мать приходила домой только ночевать, валилась с ног. Дома накапливалась грязная посуда, кастрюли, а мама мыла их пару раз в неделю, сама же находила силы только на приготовление пищи.
Так вот, в один прекрасный вечер мама приходит и спрашивает:
— Зачем же вы сами мыли посуду? Вы ж не умеете, перебьете все!
А дети отвечают:
— Мама, а это не мы, это папа помыл!
Мама чуть со стула не свалилась.
— Ах вы, врушки такие! Ишь, чего придумали, ничего святого нет для вас!
Тут девочки и рассказали ей, что никакие они не врушки, что днем позвонил в дверь папа, они увидели его в глазок и сильно испугались, им стало страшно, ведь мама говорила, что он убит, а он все звонил и звонил. Но папиного гнева боялись, видно, больше. Пришлось впустить. Папа зашел молча, младшую сразу на руки взял, носил по квартире (точь-в-точь, как делал всегда это при жизни), но ей было дико страшно, она сидела на его руках вся съежившаяся (маленькая, а все-таки понимала, что тут что-то не так). Когда он ее носил и проходил мимо старшей дочки, то старался ее ущипнуть (именно так он с ней поступал и при жизни). Потом пошел на кухню, убрался там и перемыл всю посуду. За все время не проронил ни слова. После этого открыл дверь и ушел.
Мама, выслушав девочек, залилась вся слезами. Сказала — бедный ваш папочка, как же он жалеет вашу устающую маму, если даже с того света приходит помогать! Мама рыдала, хотя сама никак не могла объяснить случившееся. Ошибки же быть не могло, папа действительно был убит и захоронен, были свидетельства очевидцев, близких их семье людей. А спустя несколько дней, когда вновь накопилась посуда, папа снова пришел и снова носил младшую на руках по квартире, старшую щипал и потом прибирался на кухне. И снова ничего не говорил. Если девочки что-то спрашивали, то он только молча улыбался. Его визиты повторялись время от времени, уже нечасто, но всегда в отсутствии матери. Девчонки тряслись от ужаса, им всегда было страшно. Но тем не менее всегда его впускали, не могли ослушаться родителя.
А спустя какое-то время рано утром по их улице шли демобилизованные раненые солдаты — их привезли откуда-то, и все они в ужасном состоянии — настоящие скелеты, грязные, жутко изможденные. Может, это были освобожденные из плена или концлагеря, просто девочки толком не поняли или забыли со временем — помнят только, что женщины из разных домов разбирали их к себе на побывку. Вышла и их мать тоже, и ее внимание привлек самый последний солдат. Он из всех был самый-самый несчастный, весь перебинтованный, но самое главное — все были в сапогах, а он вообще босиком шёл. У неё аж сердце защемило. Мама подбежала к нему и повела в свой дом. Первым дело вымыла его, перебинтовала, накормила, уложила отдыхать, постирала его одежду и ушла на работу.
Следующим утром он должен был уходить. Мама дала ему в дорогу хлеба, но самое главное — отдала ему папины сапоги, которые держала как память об отце. В ближайшую ночь она увидела покойного мужа во сне. Он ей сказал всего одну фразу: «Вот теперь я спокоен».