дьявол прилип комне в субботу.

Он залес ка мне вголову, заставил убить маму и я был напуган. я не хател убивать. Но дьявол пытался управлять мной как куклай заставлял брать ножи, бить себя па пальцам если я отказыволся убивать. Я любил маму и бабушку и брата младшага, их он тоже заставлял убить.

У меня поднялась температура, голова очень болела и голос стал другой. чужой. Этот голос говорил всякие гадасти и страшные штуик и от нево всем делалось плохо все плаколи и я тоже плакол.

Миня привязали к батарее и включили телек там выступал страшный дядька. Ма звала его бесновидечий и он изганял дьяволов но мой не хотел ухадить. тагда я громко имного повторял нетнетнет чтобы дьявол ушол и я его не слушал и сильно ругался на ниго и еще пил горькую водку. Я бливал с нее зато дьявол становился слабее и почти не мучал и я ужэ обрадовалчя сильно…

но потом дьявол прилип к маме. и бабушке. и брату

ко всем прилип…

Митенька, 33 года.

***

На рассвете они наткнулись на мертвеца. Тот болтался в петле. Прямо за лесом, который пожрала осень, оставив после себя черные скелеты.

— Эй, Чу, — Макс толкнул старшего брата-тугодума, — я сниму мертвеца, а ты лови. Понял? Чтобы никто…

Макс обернулся на лес. Привиделось, что огромное паучье тело упало с дерева, затерялось в кустах.

— Чтобы никто не услышал. Без шума. Понял? Кивни.

Брат-тугодум хотел что-то сказать, но Макс уже забрался на нижнюю ветку. Достал нож, срезал веревку.

Чу поднял руки, точно сдался кому-то, но мертвеца не поймал. Тот с влажным шлепком ударился о землю, и противный звук будто по всему лесу разнесся, застрял где-то в глубине, повторяясь раз за разом.

— Идиот, — заругался Макс. — Я что сказал?

— Я испугался, — всхлипнул брат, тут же схватил камень, норовя разбить себе пальцы. — Он мне улыбнулся…

— Он мертв, придурок. — Макс отобрал у тугодума камень. — Не может он улыбаться.

Сказал и сам не поверил. По телу пробежали мурашки, неприятный холодок родился в животе, противной гусеницей пополз выше, к сердцу.

Макс оглянулся на лес. Не покидало чувство, что с каждой минутой черных деревьев становится больше, точно они живые, чувствуют людей. И все ближе подбираются. А где-то среди них призраками снуют демоны, различимые только краем глаза …

— Переворачивай, — велел Макс тугодуму. — Вот так, ага. Помнишь, как отличить недавно умершего от тех, кто уже давно?

Чу поскреб ногтем кожу мертвеца.

— Лицо серое. Язык не… не желтый. Кожа еще мягкая. И вены… вены…

— Не черные, — подсказал Макс.

— Не черные, — послушно повторил брат. — Недавно умер, да?

— Верно, — кивнул Макс, высыпав на ладонь горстку черной соли.

Сам украдкой оглянулся на лес. И… не смог вспомнить, кого он боится, куда идет и зачем. Удушающей волной нахлынула паника, сдавила легкие, иголочками загнала страх под кожу.

— Чу, — простонал он, закрыв глаза. — Кто я?

— Ты — Макс, мой брат, — испуганно затараторил Чу. — Мы бежим с мертвого Урала, ищем поселок чертей, чтобы… чтобы…

— Ну? — повысил голос Макс.

— Чтобы избавиться от демонов. Мой хочет, чтобы я сам себе навредил!

Тугодум снова потянулся за камнем, но Макс не дал.

— А твой демон, он… он память кушает. Воспоминания высасывает. И ты потом не помнишь ничего.

Кушает… высасывает…

С трудом, но собрал крупицы воспоминаний. В памяти, как утопленник, всплыл огромный мускулистый Варяг, он учил давать отпор демонам, которые к человеку прилипли, показывал, как правильно класть черную соль в рот мертвецам. А еще он дал им какую-то вещь. Маленькую, но важную. Она поможет от демонов избавиться. Но что это за вещь, Макс не мог вспомнить.

Что еще… что еще…

Точно! Варяг, кажется, наставлял, что даже если умер человек, демон, к нему прилипший, еще живет. Заставить мертвеца ходить не может, сил столько у демона нет, а вот улыбаться заставить вполне способен. И даже петь, когда его в гроб положат. И еще… если в первый день после смерти демона в покойнике черной солью разбудить, он твое будущее может рассказать. А если через два или три дня разбудить? Это уже не получалось вспомнить.

Но, слава Варягу, паника отхлынула. Иголочки перестали вонзаться под кожу. Макс унял дрожь. Открыл рот мертвецу, высыпал ему в глотку черную соль.

— Я боюсь, — прошептал Чу.

— Прекрати, — разозлился Макс, вспомнив, что они

демоны

чувствуют страх. Это он помнил. А имена и лица родных и друзей из прошлой жизни нет. Демон пожрал их, оставив черную дыру, через которую утекали другие воспоминания.

Солнце мутным желтком выглянуло из-за леса, застряло среди деревьев, словно те ухватились за него своими лапами-ветками и не отпускали. Тут же к солнцу прилепились серые тучи, похожие на пиявок, начали высасывать свет. Варяг, кажется, рассказывал, что демон так же прилипает к человеку и сосет из него силы…

Брат-тугодом вскрикнул, попятился от мертвеца. Макс и сам выругался, когда здоровенный покойник с закрытыми глазами хрустнул костями и сел. Улыбнулся, обнажив черные зубы.

— Коли сеешь злость и ложь, до луны не доживешь, — прохрипел мертвец.

И упал на землю безвольной куклой.

— Сука, — простонал Макс, — сука, нет-нет-нет!

Память (или демон прилипший) издевательски подкинула забытый ответ. Если разбудить мертвеца, умершего больше дня назад, он накличет беду. А то и смерть.

В лесу раздался мерзкий вороний грай, больше напоминающий смех кого-то, кто давно утратил человеческий облик. Закрыв уши руками, Чу заныл:

— Зубы черные, гнилые… я забыл… забыл… тогда он не свежий, а старый… беда, беда.

И принялся бить себя кулаками по голове.

Огромного роста, небритый и нестриженый, брат-тугодум напоминал персонажа какого-то фантастического фильма. Который так же ревел и урчал. Как же его звали? Чу… Чу…

— Чубака, — вспомнил Макс. — Ты похож на сраного Чубаку.

— Я не Чубака, — заплакал брат. — И не Чу! Не говори так! Я Митя! Твой брат! Старший…

— А мозгов у тебя, как у Чубаки, — злобно ответил Макс. — Или как у Чу. Ты хоть помнишь, зачем мы в этот чертов… поселок идем? Я все забыл.

Брат вытер слезы, глянул тревожно на пахнущего паленой шкурой мертвеца, будто тот мог подслушать и всему миру их тайну разболтать.

— Не чертов поселок, а поселок чертей.

— Я понял, не тупой. Так зачем?

— Проказу найти.

— Чего? Болезнь, что ли?

— Нет, человека.

— Ну? И?

— Проказа — это человек… в нем демон не живет, погибает. Найдем, ритуал проведем, из тебя демона выгоним, а демон прилипнет к проказе и умрет. И моего демона… так же…

Мозг нехотя подкинул полузабытые образы. Костер. Черный огонь. Крики. Угрозы. Изрытое болезнями лицо Варяга. Рисунки. Слова…

— И где искать проказу? — Макс потер виски, пытаясь отогнать тупую пульсирующую боль в голове. — Поселок… наверное, большой… А этот… — он кивнул на мертвеца, — нам сказал, что не доживем до заката.

Чу задрал рукава своей грязной бежевой куртки, зачем-то показал волосатые руки.

— Ты писал. У себя.

Макс скинул рваный тулуп. Так и есть. На костлявых руках проступали отдельные слова.

Бомба…

Проказа…

Через лес…

Твой брат…

Север…

Пой в гробу…

Слова эти никак не складывались в цельную картинку, которая могла дать ответ или что-то подсказать. Был еще на запястье рисунок чего-то, смутно похожего на гроб. И рога. Но что все это значило?

В лесу хрустнула ветка, что-то упало.

— Там, — прошептал Чу, глядя за плечо Макса. — Я... мне кажется, дерево ожило.

Потом глянул на рюкзак, брошенный братом, увидел нож, облизнулся.

— Идем, — заторопил Макс, стараясь не смотреть на лес.

Надел тулуп, подобрал рюкзак, закинул в него высыпавшиеся банки и игрушки, слона и зайца. На всякий случай спрятал нож подальше. Мельком глянул, с какой стороны у ближайшего дерева растет мох. Хорошо, хотя бы это воспоминание, отпечатавшееся на подкорке еще в детстве, демон не сожрал. Он вообще школьные знания почти не трогал. Видимо, считал их бесполезными. Или невкусными.

Тропинка, петляющая среди зарослей крапивы, вела куда-то вниз, в овраг, где стелился утренний туман. С высоты чудилось, что это призрак громадного змея ползет в низине, спешит в свою нору, пока его не настигло солнце.

— Слова, — Макс перечислил все, что было написано у него на руке, — о чем они тебе говорят?

Чу надул губы, изображая, видимо, как он глубоко задумался.

— Твой брат — это я.

— Охренеть не встать, — закатил глаза Макс. — И как я не догадался. Твой демон тоже память ест?

— Нет. Я просто… просто я…

— Тугодум, — закончил Макс.

Чу обиделся и замолчал, больше говорить не захотел. Первым выбрался из оврага, проследил за туманом, махнул рукой вдаль, где в осенней дымке едва различались очертания заводских труб.

— Туман как змея. Ползет. В поселок чертей. Там он. На севере.

На этот раз Макс не стал насмехаться над братом. Попросил осторожно:

— Расскажи про Варяга. Что он делал? Чего рассказывал?

Чу вздохнул.

— Много говорил, но я мало запомнил.

Он вдруг заметил и поднял лежавший на земле осколок стекла. Хотел себя по венам полоснуть, но брат одним ударом выбил осколок.

— Вспомни, — с нажимом сказал Макс. — От этого жизнь зависит. Наша.

— Он говорил, что все наваждение. И что есть место, где нет демонов. Он черную соль дал. А еще он тебя сжигал.

Вспомнилась духота, слепая паника. И слова, похожие на песню.

— Чу, а зачем Варяг меня сжигал?

— Обряд, — сказал тугодум. — Долго, больно, страшно. Ты не помнишь, ты забыл. А я помню, как ты кричал. И пел в гробу.

От одной мысли, что его заперли в гробу, Макса передернуло.

— Смотри, — заметил Чу, подобрав что-то с земли, — листок. Мальчик пропал.

С объявления на них смотрел улыбчивый лохматый ребенок. Многие слова на бумаге стерлись, Макс разобрал только отдельные: «очень веселый… родители плачут… ждут дома…»

— Его, наверное, тоже демоны замучили, — потер Макс глаза.

На долю секунды привиделось, что у ребенка на фото выросли рога.

Чу не ответил. Глядя вперед, он показал:

— Поселок чертей.

И Макс сразу понял, почему его так называли. И понял, почему у него на руке рога нарисованы. На самом подступе к поселку, по бокам от дороги, кто-то врыл в землю два огромных столба, похожих на рога. Будто и не въезд в поселок, а ворота в ад, за которыми

черти

только смерть и разруха.

— Не хочу туда, — заканючил брат-тугодум. — Страшно…

— Успокойся, — ответил Макс. — Тихо себя веди. И все будет…

Он чуть сам не вскрикнул, когда разглядел впереди мертвецов, висящих на опорах ЛЭП. Тела медленно покачивались на ветру, напоминая старые елочные игрушки. И стоило подойти ближе, как Макс разглядел, что мертвецы улыбаются. Жутко, неестественно. Словно кто-то неведомый своими костлявыми пальцами упорно растягивал гнилые рты в ухмылки.

— Не смотри, — велел он Чу. — На дорогу вон, туда зырь…

Сказал и сам пожалел. За поворотом дорога оказалась завалена деревянными гробами. Одни открыты и забиты землей, сухой крапивой, грязной водой, в которой плавали дохлые птицы. Другие гробы закрыты, в них кто-то скребся, шевелился, стонал. И даже… пел.

— Поселок чертей, — прошептал Чу. — И черти нас встречают.

Вернулось неприятное чувство, что кто-то невидимый бредет следом за ними. Большой, лохматый и сильный. Он гипнотизировал, не давал повернуться, побежать прочь. Он не позволял страху окончательно завладеть рассудком. И он почти незаметно подталкивал вперед, не давал стоять на месте.

Каждый гроб, казалось, таил в себе ловушку. Наверняка те, кто шевелился внутри закрытых, ждали, когда незнакомцы забредут подальше, в центр паутины. А уже потом те, из гробов, выскочат, вцепятся, разорвут на части.

— Мне мертвец помахал, — тихо сказал Чу, едва не сбив Макса.

Ему и самому чудилось всякое нехорошее. Не покидало чувство, что с каждой секундой гробов становится больше. Стоит отвернуться, как они появляются на дороге и…

— Не могу пойти дальше, — прошептал Макс. — Не могу. Мне… страшно.

— Это наваждение, — вспомнил вдруг брат-тугодум. — Все наваждение. Черная соль.

— Что соль?

— Помогает.

— Как? — не понял Макс.

Обрывки воспоминаний шевелились в мозгу, но то были жалкие объедки, которые после себя оставил прилипший демон.

— На язык, — показал себе в рот Чу. — Демон ослепнет. Ненадолго. Мы пройдем.

— Уверен?

Тугодум снова показал себе на язык, подавился своей же слюной. Макс, стараясь не поднимать глаза на мертвецов, высыпал щепотку черной соли себе в ладонь. Еще щепотку дал брату.

— Если умрем, я тебя на другом свете достану и горло перегрызу, — пригрозил он Чу.

Тот торопливо слизал черную щепотку с ладони, поморщился.

— Жжется, — захныкал он, — жжется!

И, упав на колени, словно в молитве какому-то неведомому божеству, ударился лбом о грязный асфальт и выблевал черную слизь.

— Твою… на хрен… мать! — перепугался Макс. — Ты как, жив?

Чу не ответил. Поднялся, срыгнул. И, словно пьяный, поплелся в сторону поселка.

— Э-эй. Подожди!

Он догнал тугодума, заглянул ему в глаза. Отпрянул, испугавшись.

Глаза у Чу были закрыты.

— Эй, слышишь…

Брат резко подскочил, схватил Макса за руку. Разжал ему кулак, пальцами взял щепотку соли и насильно запихнул в рот Максу.

Шершавые пальцы оцарапали небо. Соль оказалась кислой, под языком зашипело, горло обожгло, точно кислотой. Жжение опустилось по пищеводу, осело в желудке. И Макса вырвало тоже.

Мир вокруг почернел, утратил краски. Черное солнце вдруг стало зубастой глоткой, которая со свистом высасывала свет и тепло. Черные тучи принимали пугающие очертания каких-то доисторических тварей с кучей щупалец. Заброшенные дома и разрушенные гаражи сделались гробами, в которых копошилось такое же липкое и черное. Живое.

Максу казалось, кто-то снял с него морок и явил настоящий мир, каким он стал после появления демонов. Откуда появились демоны, он не помнил. Но отчего-то ясно понимал, что никуда демоны не уйдут, пока не умрет в муках последний человек. Тогда демоны съедят деревья, дома, горы и даже солнце. И ничего не останется, только чернота. Один огромный черный демон, которому нет конца…

Его толкнули в бок. Макс упал, кубарем скатился куда-то вниз. Руки и лицо обожгло, рот наполнился горькой слюной.

— Не умирай, — раздался совсем рядом голос Чу. — Не умирай, братик.

Он с трудом разлепил глаза. Чернота отступала нехотя, будто сам демон, к нему прилипший, уползал обратно в свою незримую нору.

Макс прокашлялся, огляделся.

Вокруг заросли крапивы. На их границе огромная свалка, посреди которой странный алтарь. Жуткое лицо, собранное из мусора: гнилой еды, грязных пакетов и рваной одежды.

— Чу-у-у, — простонал Макс. — Помоги!

Тугодум, стоявший на дороге у обрыва, торопливо перемахнул через ограждение. Споткнулся и кубарем скатился вниз. Обжегся крапивой и заплакал.

— Идиот…

Пришлось, превозмогая боль, поднимать и успокаивать брата, вести его под руку в сторону свалки. Кожа покрылась волдырями. Ожоги пульсировали, словно под красными пятнами бесновались маленькие пауки.

— Соль, — пробормотал Чу. — Помогло…

— Как? Помогла чуть не сдохнуть от этого…

Макс поморщился от боли.

— От этой черноты на хер.

Тугодум замотал косматой головой.

— Они…

Он показал в сторону дороги, где остались гробы.

— Наваждение. Они отпугивали. Чтобы мы не попали сюда.

Неужели это сделала та самая проказа, чтобы никто не мог попасть в поселок?

— А это кто? — Макс показал на алтарь и жуткое лицо. — Знаешь?

Чу вскрикнул, попятился назад.

— Это он…

— Кто «он»?

— Бесновидящий, — прошептал брат, точно боясь, что неживое лицо его услышит. — Это он гонял бесов. Но сам хуже бесов…

Макс не понял до конца, о чем толкует Чу. Но при одном взгляде на это жуткое лицо рождался неприятный холодок внизу живота.

Снова крупицы воспоминаний закружили в голове. Старый черно-белый телевизор. Душная комната. Рогатые силуэты за шторами. И желтое лицо, больше похожее на мумию.

«Бесновидящий?»

У него было невероятно худое тело, и чудилось, что ниже головы у него один скелет, спрятанный под одежду. Пальцы в серых перчатках чертили в воздухе неведомые символы, глаза смотрели-смотрели-смотрели, будто дыру в голове выжигали, а через нее всю радость высасывали.

Кажется, именно он, этот «бесновидящий», велел ставить перед телевизором банки с солью, заговаривал их («вдыхаю в них силу...»), заколдовывал. Соль чернела, а люди ее ели, клали на язык и рассасывали. Старушки втирали в больные суставы, наркоманы снюхивали, а детей заставляли пить воду с черной солью. Она прогоняла все хвори и недуги, делала здоровым.

На самом деле она была приманкой. Для демонов. Кажется, соль делала человека уязвимым, беспомощным. Липким. Настолько, что к нему прилипали демоны. Сводили с ума. Убивали. Заставляли старушек прыгать с балконов, наркоманов протыкать себе глаза иглами, а детей бросаться под колеса грузовиков…

— Надо сломать алтарь, — решился Макс, с трудом прогнав почти забытые образы из головы. — Сжечь. Дотла.

Нашел в кармане отсыревшие спички. Перемахнул через мусорные кучи, приблизился к жуткому «лицу». И застыл в нерешительности.

У самого алтаря в маленькой яме лежал мертвец.

Ребенок.

Тот самый, чье улыбчивое лицо они видели на листовке с заголовком «Пропал».

Ребра у мертвеца торчали наружу. Ноги были сломаны и вывернуты под немыслимыми углами. Один глаз кто-то выколол, и тот вытек красной густой массой, застыл на щеке.

А еще кто-то написал у него на лбу «проказа».

— Это он… и есть? — выдавил Макс. — Проказа?

Чу заглянул в яму, ахнул, закрыл глаза, запричитал:

— Его нет, его нет…

Тугодум подобрал ржавую банку из-под пива, попробовал полоснуть себя по горлу, но так сильно дрожал, что выронил банку.

Макс выругался.

— Дошли, сука. Изгнали демонов, сука.

Отчаяние навалилось каменной глыбой, пробудило злость, желание все крушить. Макс поднял с земли камень, швырнул в лицо из мусора. Принялся срывать один за другим пакеты, словно кожу сдирал. Не прошло минуты, как он разрушил алтарь, ногами раздавил гнилые фрукты. И только тогда немного успокоился, осмотрелся.

— Ненавижу, — прошептал он. — Ненавижу…

Чу снова заплакал. Упал на колени, закрыл голову руками, боясь, что брат и его разорвет на части.

Показалось, будто в окнах ближайшего дома кто-то бродит. Может, это лишь солнце мазнуло по разбитым стеклам своим бледным светом.

— К чертовой бабке все, — сказал Макс, вынимая почти пустой коробок с черной солью. — Чу, достань мелкого из ямы.

Тугодум только громче завыл, затряс головой.

— Никакой от тебя пользы.

Достал сам хрупкое тело. От него не пахло гнилью, оно не вызывало страха или отвращения. Скорее грусть. И тоску по старому времени, почти забытому, но такому уютному и безопасному.

Макс высыпал черную соль мертвецу в рот. Убрал коробок. Подождал. Ничего не произошло. Малец не поднялся, не улыбнулся, не накликал беды.

— Твари, — прошептал Макс, опустившись на землю, прямо на мусорные пакеты. — Ненавижу.

Чу вскрикнул.

Мертвец поднял голову. Повел носом. Невзирая на сломанные ноги, встал. Что-то тихо сказал. И пошел.

— Куда он? — удивился Чу. — Мальчик, ты куда?

Догадка озарила уставший мозг.

— Что он сказал? — спросил Макс у брата. — Ты слышал?

Глядя вслед мертвецу, Чу повторил замогильным голосом:

— Я тебя найду, сказал. Хочу играть, сказал…

Спотыкаясь о грязные коробки, маленький мертвец брел в сторону дороги, где жались друг к другу бетонные коробки.

— Эй, — понял Макс, — а ведь он нас может привести. К проказе…

Какое-то шестое чувство подсказывало, что малец наверняка ведет их в ловушку, там притаились десятки (или сотни) мертвецов, охочие до человеческого мяса. Макс твердо решил, что повернет обратно, как только почует настоящую опасность. Брата предупреждать не стал, чтобы тот еще больше не раздражал нытьем.

— Не отставай, — поторопил он Чу, стараясь держаться от мертвеца подальше, но и не терять его из виду.

Малец брел, натыкался на стены, бился головой, падал, вставал. Обходил дома, брел дальше, снова натыкался. Как лунатик. Или зомби, которого влечет чей-то потусторонний зов.

Ожидая худшего, Макс вертел головой по сторонам. Но все казалось спокойным, если не считать, что поселок был мертв. Целиком. На сушилках для белья висели посиневшие трупы, в витринах магазинов кто-то выставил мертвецов, вырядив в окровавленные лохмотья.

Изредка попадались надписи, выведенные на стенах то ли краской, то ли кровью.

«Мы для них всего лишь разовые сосуды для веселья»

«Бога нет. Его убили и съели»

«Живем во время перемен. А демоны — это и есть перемены»

Еще встречались рисунки счастливых семей, которым дорисовали рога. И рядом с каждой семьей демон. Черный, с десятком щупалец и глазами, похожими на кровоточащие раны.

Чу почти всю дорогу шел, закрыв глаза, приговаривая какую-то детскую скороговорку.

— В глаза страху не смотри, слово черт не говори…

— Дурень, — сказал Макс. — Там люк открытый, не упади.

И, пока тугодум сам в него не спрыгнул, помог обойти дыру в земле.

Маленький мертвец привел их к школе, двухэтажной кирпичной громадине с обугленными стенами и полуразвалившимся крыльцом. Вход стерегли два гипсовых уродца. Мужчина без головы и забрызганная кровью девочка без руки. У основания статуи кто-то переделал слова «Время перемен» в «Бесы перемен».

Малец пересек узкий двор, уткнулся в маленькую железную дверь, едва различимую среди увядших кустов крыжовника.

— Стоять, — приказал Макс тугодуму.

Обошел статуи. И застыл в нерешительности.

Потому что опять почти все забыл.

Варяг. Обряд. Мертвец. Проказа. Бесновидящий.

— Да отвяжись ты, — сказал он демону, сидящему внутри.

На этот раз не страх, а злость затуманила рассудок. Он пошел, побежал к мертвецу. Напролом, через кусты крыжовника. Ободрал руки, но даже не поморщился. Схватил мертвеца за шиворот, оттащил от двери. И только потом увидел надпись на двери: «Бомбоубежище № 13».

Задрал рукав, прочитал «бомба…».

— Здесь, — сказал он тугодуму, который топтался поодаль. — А что здесь?

— Проказа? — робко спросил Чу.

Но что такое проказа, Макс вспомнил с трудом. Потянул на себя дверь, та открылась с протяжным скрипом, похожим на крик боли.

— Эй, — Макс зачем-то позвал маленького мертвеца. — Иди.

Но изуродованный мертвец так и стоял, сам превратившись в статую-истукана. На слова и толчки не реагировал.

— Иди, — сказал Макс брату-тугодуму.

Тот испуганно попятился, упал в кусты крыжовника, искололся, заплакал.

— Сдохни уже и не мучайся, — только сильнее разозлился Макс.

И сам шагнул в темноту бомбоубежища.

Пахнуло сыростью и травами. От запахов закружилась голова, рот наполнился горьковатой слюной. Полоска света, протянувшаяся от двери призрачной ковровой дорожкой, высветила лежащее в глубине подвала обугленное тело. Невероятно огромное, длинное. Не человек, а великан.

Макс выждал немного, сделал еще пару шагов в темноту.

Никто не напал на него. И на части не разорвал.

— Эй, — осторожно позвал Макс. — Проказа, ты здесь?

Ответом была тишина. Не покидало наваждение, что в темноте стоит еще один великан. Но вместо ног и рук у него паучьи лапы. И он только караулит, когда же человек перейдет черту света и шагнет во мрак…

— Эй! — завопил вдруг Чу, да так громко, что у Макса душа ушла в пятки. — Эй! Проказа! Мы к тебе! Выходи! Демонов изгонять! Э-э-эй!

Эхо заметалось по подвалу бешеным зверем. Почудилось, что это вовсе не подвал, а громадный тронный зал, где собрались призраки, души умерших жителей.

— Эй! Проказа-а-а! — не унимался тугодум, поочередно хлопая в ладоши и ударяясь головой о железную дверь. — Ты где? Выходи! Мы к тебе-е-е! От Варяга…

— Замолчи… — Макс наконец пришел в себя.

Он схватил Чу за руку, втащил внутрь.

— Не ори ты так, мало ли кто услышит. И… придет.

От криков тугодума заложило уши, а от темноты почему-то заболели глаза, навалилась слабость. Он не сразу заметил тень, которая метнулась у выхода, не уловил шелест кустов. Опомнился, когда свет померк, а в дверях появился призрачный силуэт.

— Ты… — изумился Макс.

Перед ним стояла девочка-статуя. Без руки. И забрызганная кровью.

— Вы мертвы, — тихо сказала она.

И этот мягкий детский голос был страшнее, чем улыбающиеся мертвецы, черные гробы и бесновидящий, собранный из мусора.

Потому что голос не спросил. А словно зачитал приговор.

— Не мертвы, — выдавил из себя Макс. — Мы ищем… хотим демона изгнать. Не желаем… зла. Ничего не сделаем.

Она исчезла так же быстро, как и появилась.

— Я мертв, — зачарованно повторил тугодум.

— Ты идиот.

Макс выскочил наружу, зажмурился от яркого света. Девчонки и след простыл, словно она была миражом, явившимся усталому мозгу.

Отчаяние удавкой затянулось на шее, застучало по вискам раскаленными молоточками. Макс скинул рюкзак, открыл его в надежде найти то, что приманит, вернет девочку.

Какой же предмет давал им Варяг?

— Не знаю, слышишь ли ты, — заговорил он, потроша карманы, — мы пришли от Варяга… он нам дал… сказал, где тебя искать. Сказал… ты поможешь, изгонишь демона. Сейчас…

Гнилые фрукты, консервы в банках, сырые носки, сломанные игрушки…

Все не то. Предательская память не желала давать ответы или подсказки, которые могли бы вернуть, убедить проказу, что они не враги.

— Чу, — едва сдерживая слезы, позвал Макс. — Ты помнишь, что нам дал Варяг? Я помню, он дал… вещь… а какую… не могу, не вижу.

Показалось, тень метнулась через двор. Но когда он поднял глаза, никого не увидел.

— Я не помню, — ответил тугодум, сев рядом. — Он давал. Показывал. Но я… я забыл.

Макс швырнул пустой рюкзак о стену, схватил консервы и запустил их в статую. Разглядел на земле игрушки: синего слона с большими ушами, крокодила с гармонью, деревянного зайца с черной банкой.

Слона он бросил в темноту подвала, надеясь, что та подавится. Крокодила поддел ногой, пнул в кусты. А зайца…

— Не трогай, — велел голос за спиной. — Это мой.

И Макса словно парализовало.

— Мы не хотим зла, — прошептал он, боясь пошевелиться, — прости, если напугали. Забирай игрушку, если…

Он едва моргнул, а заяц пропал. На долю секунды в глазах потемнело. И снова никого.

— Варяг… он нас попросил…

— Он никому не давал зайца, — сказал ледяной голос прямо над ухом, — никому, даже мне. Вы украли зайца. Кто вы и зачем пришли…

Он боялся повернуться, он боялся, что она испепелит одним взглядом, стоит ему посмотреть на нее, разорвет изнутри, стоит пошевелиться. Кажется, Варяг говорил: «Она не поверит, она не захочет». Варяг учил, как завоевать ее доверие. Только вот нужные слова стерлись из головы, как следы на песке. И остались одни его обещания: «Она точно поможет, она сможет».

— Никто не может сюда попасть, — продолжал ледяной голос, и слова его были пропитаны угрозой, как ядом, — вам нельзя, но вы обманули наваждение, обошли ловушки.

— Мы съели черной соли, — ответил Макс, дышать становилось все труднее, словно его душили, — нам Варяг велел съесть и…

Голова взорвалась от боли, в глазах потемнело, внутренности обожгло холодом, проклятая девчонка вытягивала из него силу и жизнь.

Где-то рядом испуганно залопотал тугодум:

— В глаза страху не смотри! Слово черт не говори… в глаза страху не смотри… слово черт… не говори…

Боль прекратилась. Ледяной голос обратился к Чу:

— Как… что ты сказал?

— Это от сглаза! — крикнул тугодум. — Чтобы демоны не трогали! И ты не тронешь! Не трогай брата!

Макс упал на колени, захрипел.

— Это мои слова, — дрожащим голосом произнесла проказа, — Варяг пел их мне, когда я не могла уснуть, боясь демонов. Только мы знали песню.

— И мы, — промычал тугодум. — Он нам сказал, когда демонов выгонял. Запер в гробу, заставлял петь… хотел прогнать, но не смог… не выдержал. Или демоны его порвали, или… или…

— Сердце, — вспомнил Макс, — он говорил, у него слабое сердце. Оно не выдержало.

Тугодум хотел сказать что-то еще, но Макс, боясь, как бы Чу не ляпнул лишнего, торопливо продолжил:

— Мы долго искали Варяга, очень долго. А он сам нас нашел. Мы не такие, как остальные, наши демоны не такие… опасные. Но они мучают, не дают жить. Варяг… я только помню, он хотел найти место, куда демоны не смогут добраться, увезти тебя.

— На север, — зачарованно произнес детский голос.

— И он нашел его, — закивал Макс. — И рассказал. Но я… мой демон, он ест воспоминания и прячет их от меня. Надо прогнать его, чтобы вспомнить. Обещаю, слышишь… если поможешь, мы отведем тебя на север. Туда, где нет демонов.

— Я не хочу без него…

Возникло глупое желание заглянуть проказе в глаза, но ее снова след простыл, только Чу удивленно вертел головой по сторонам.

— Он сказал, там другие, — вдруг пробормотал тугодум.

— Другие? — переспросил Макс.

— Такие же проказы, — кивнул тугодум. — Я вспомнил. Они там.

— А мама? — неожиданно спросил детский голос.

— И она, — соврал Макс в надежде, что убедит ее.

Послышалась возня. То и дело в окнах школы мелькали не то призраки, не то хищные тени, напоминающие голодных псов. Вот-вот хозяин спустит их, жаждущих крови. И они набросятся на незваных гостей.

Когда девочка появилась в дверях подвала, Макс вздрогнул, но остался на месте.

— Варяг сказал ждать, — молвила она. — Считать луны. Тринадцать, вот столько я насчитала. Он говорил, что пройдет тринадцать лун и он вернется. Найдет дорогу на север и вернется. А вернулись вы. Варяг заколдовал это место, чтобы демоны его не видели, а люди с демонами сюда не пришли. Их рога…

Она показала туда, откуда пришли Макс и Чу.

— Отпугивают. И гробы. И мертвецы. Демоны ненавидят проказ, хотят нас всех убить. Они не могут нас себе подчинить. А мы можем их убить. Надо только вынудить в нас проникнуть. А потом все. Они как в кислоте растворятся. Демонам такое не нравится, демоны присылают сюда людей, чтобы меня убить. Но никто не может пройти через ловушки. Только вы смогли, вы пришли.

Когда она закончила, Макс уже забыл начало разговора. Но слова, что крутились на языке с самого начала, он помнил.

— Варяг сказал, что тут… демоны тебя не могут тронуть. А туда, куда мы тебя отведем… демонов нет. Совсем. И тебе не придется прятаться. И бояться. Обещаю.

Проказа ответила не сразу. Погладила обрубок своей руки. Оглянулась на мальчика-мертвеца, который так и стоял у стены.

— Я вам помогу. Но вам это не понравится.

В груди неприятно кольнуло. Возникло чувство, что так уже было. И в прошлый раз ему (или демону) тоже не понравилось.

Тугодум заскулил, попятился. Увидел на земле камень, подобрал, прицелился себе в глаз.

— Перестань. — Макс выбил камень из рук Чу. — Мы уже почти… а ты все портишь!

— Привяжи его, — посоветовала проказа, — чтобы не мешал.

Макс так и сделал. Огляделся по сторонам, нашел веревку. Объяснил Чу, что это ради его же безопасности. Привязал брата к забору. Сам все это время гадал, сколько же лет маленькой проказе. На вид не больше десяти. Но говорила она как взрослая. Макс бы не удивился, если бы узнал, что ей лет двадцать, а то и тридцать. Помнится, кто-то рассказывал, что они, проказы, застревают в том возрасте, в каком их впервые коснулся демон. Коснулся и погиб, пробудив ту силу, которую бесновидящий с экрана телевизора и называл проказой. Раковые клетки, что необходимо истребить, вот как он говорил. И раз за разом повторял «вдыхаю в вас силу…», и своими черными глазами, как раскаленными паяльниками, будто душу прожигал…

— Надо развести костер, — велела проказа. — Осталась черная соль?

— Мало…

— Покажи.

Он достал коробок, отдал его девочке.

— Этого хватит. Должно хватить на одного.

— Одного? — Макс оглянулся на привязанного тугодума, который повторял строчки про чертей. — А он?

— А он — твоя проблема, — жестко ответила проказа. — Может, найдешь для него еще черной соли. Может, убьешь. Решать тебе. Скорее…

Она посмотрела на небо, покрывшееся серыми тучами-пиявками. Сквозь редкие просветы выглядывало солнце, отчего эти самые просветы напоминали едва зажившие раны, которые сочились желтоватым гноем.

— Не нравится мне все это, демоны чувствуют меня, беспокоятся. Их много. Все больше. Кто знает, многих ли удержат ловушки Варяга.

Макс представил тысячи черных теней, кружащих над поселком вороньей стаей, готовой в любую секунду опуститься, обглодать их до костей. Содрогнулся, заспешил.

— Что надо делать?

— Разведи костер.

— Костер… Ладно. Понял. Любые дрова пойдут?

— Дрова? — Проказа усмехнулась. — Дрова не нужны. Нужен мертвец. Разведешь черный костер в его внутренностях.

— Где я найду его? — возмутился Макс.

— А этот тебе зачем? — показала пальцем проказа.

Мальчик-мертвец так и стоял покорным щенком, точно ждал своей участи.

— Убить… его?

— Он уже мертв. Положи его на спину. Вспори брюхо. Разведи огонь.

Макс стиснул зубы. Просто повалить мальца на землю, закрыть глаза, провести ножом. И дело с концом…

— Это ты его убила? — спросил он, чтобы время потянуть, пока искал нож, выкинутый из рюкзака.

— Я пожалела его, — ответила проказа, чертя непонятные символы на асфальте. — Бродил и плакал где-то там, за оврагами. А я впустила. Думала помочь. Но не успела. Демон его убил быстрее, чем я спасла. А проклятый демон так и остался внутри.

— Это демон то лицо… бесновидящего из мусора сделал?

— Наверное.

— И самого мальца он изуродовал?

— Наверное.

— И ведь он запомнил, как тебя найти. Привел нас сюда.

— Зря я его потрогала. Демон запомнил. Вон даже… на лбу написал.

— Погоди, а он не опасен? Для нас и… для тебя? — засомневался Макс. — Ну… демон, который в нем после смерти… остался.

— После смерти человека демон в нем насовсем застревает. Не бойся, не выскочит, не укусит.

Последние слова она произнесла шутя, но от них Макса бросило в жар. В голове появилось еще больше вопросов. И самый главный: а кому вспорол брюхо этот малец, чтобы развести свой костер? Ответ, кажется, всплыл сам собой. Вспомнился огромный обгорелый великан, лежащий в глубине подвала.

— Режь скорее, — поторопила проказа. — Не бойся ты его.

Макс тронул мальчика за плечо.

— Слышишь, эй. Я тебя положу…

Самому стало стыдно за такую глупость. Он выставил ногу, толкнул мальца, чтобы тот споткнулся и упал. Наклонился, заглянул в мертвое лицо.

— Извини…

Как назло, вспомнилась листовка. «Очень веселый… родители плачут… ждут дома…»

Зажмурившись, Макс вспорол детский живот. Тоненькой струйкой потекла черная кровь. Желудок взбунтовался, в ноздри ударил резкий запах, похожий на мочу.

— Прямо в животе… — просипел он, зажимая нос. — В животе огонь разводить?

Проказа посмотрела на него с насмешкой.

— Я пошутила про костер в мертвеце. Крепко же тебе память поели. Вон, за крыльцом, пепелище. Там и дрова. Разводи огонь, кидай в него мертвяка. И там рядом… увидишь. Инструмент для тебя.

Стараясь не глядеть на маленького мертвеца, Макс взял его на руки, понес. Чу, привязанный к забору, смотрел с испугом, непониманием.

— Это чтобы нас спасти, — пробормотал Макс.

И вспомнил, что соли осталось на одного.

Пепелище напоминало черный нарыв на теле двора. Земля вокруг почему-то была влажной. Ноги вязли, как в трясине. Макс положил мальца в центр пепелища. И вскрикнул, когда тот пошевелился.

— Круг символами очертила, — доложила проказа, — за него твой демон не вырвется. Не сможет. Ослепнет, испугается. Придется в меня вселяться, раз я в круге. У тебя все готово? Поджигай.

Непослушными пальцами он достал коробок, высыпал соль на рану мертвеца. Обложил его дровами, поджег.

— А что за инструмент? — осмотрелся он.

И неприятный холодок пробежал по спине.

Невидимый со двора, за крыльцом лежал гроб. Черный, обугленный по краям. Но целый.

— Маловат, — выдавил Макс, чувствуя, что мысли словно туманом обволакивает.

— Поместишься, не беда, — ответила проказа. — Быстрее неси, ставь в костер. Вот так… аккуратнее. Чтобы огонь… да аккуратнее!

Гроб был на удивление легкий. Сырая обивка пропахла потом и мочой. Крышка была покрыта царапинами, пятнами крови.

— А почему именно гроб?

— Дерево легко заговорить. А тебя в гробу легко удержать.

— И как? Думаешь, получится?

Макс не узнал свой голос, точно за него говорил демон. Или кто пострашнее.

Проказа или не услышала, или сделала вид.

— Ложись. Я тебя заколочу. Чтобы не выбежал, не набросился. Как мой голос услышишь, плачь, кричи, пой…

— Что петь? — не понял Макс.

— То, что мне пел Варяг, — вздохнула проказа, оттесняя его к черному ящику. — Только не замолкай. Демону не давай успокоиться.

От костра совсем не пахло. И от гроба теперь тоже. Макс поспешно лег. Вздрогнул, когда услышал под собой хруст костей. И совсем уж затрясся, когда мир исчез под деревянной крышкой.

Каждый удар молотка отзывался в голове взрывом боли, тело бросало то в жар, то в холод. Лицо покрылось испариной, от духоты Макс начал задыхаться.

— Долго еще? Мне дышать нечем…

Ему не ответили.

Под самым боком трещал костер. Чудилось, что черные языки уже подбираются к коже, обжигают, разъедают его…

А потом он услышал голос. И слова, совсем незнакомые. Каждое слово острым ножом вонзалось в шею, застревало, а следом уже вонзалось новое, не давая опомниться.

Он закричал. Так громко, что почти сразу охрип. Но не замолкал. Вторил незнакомым словам, перекрикивал, срывался на визг, на плач, на истерический смех.

В какой-то момент понял, что это не он кричит, не он смеется. И тогда сделалось совсем дурно. И тогда он запел. Спасительные строчки всплыли в памяти:

— В глаза страху не смотри, ничего не говори! В глаза-а-а страху… не смотри-и-и-и… ничего… не говори-и-и…

Перед глазами взрывались красные раскаленные шары, рассыпались, сотней осколков вонзались прямо в зрачки, резали, убивали. И с каждым осколком он снова и снова испытывал, переживал страшную боль, вываливался за какую-то незримую границу, где только липкий душный мрак, где чернота гудит и раскаляется до такой степени, что разъедает границы светлого, человеческого, рационального, а с другой стороны ее разъедают пороки, ложные боги, ложные молитвы, тысячи лет невежества, и вот уже чернота обретает форму, вываливается за границу восприятия липкой заразной массой, проникает в каждую щель, заменяет собой каждую клетку и…

Все прекратилось. Затихли слова, утихла боль, отступила липкая чернота. Перестали взрываться красные шары, перестал трещать огонь под боком. И память… она возвращалась. Медленно, нехотя, словно в голове ленивый дворецкий бродил по ее лабиринтам и неспешно срывал черную вуаль со всех воспоминаний.

Проказа. Север. Трубы. Поселок. Лес. Мертвецы. Демоны…

— Я жив, — прошептал Макс.

Пошевелил руками, ногами. Чувствительность возвращалась медленно, отзывалась неприятным покалыванием по всему телу.

Снаружи послышался скрежет. Кто-то тяжело дышал, пытался открыть гроб. С огромным трудом выковыривал гвозди. Макс принялся колотить в крышку изнутри, как мог, коленями и локтями, сбивая их в кровь, шипя от боли. Только бы скорее, только бы выбраться из этого душного ящика…

— Спасибо, — выдохнул он, увидев бледное лицо проказы.

Та с трудом стояла на ногах.

— Демон… — прошептала девочка. — Слишком сильный. Долго не выходил… не хотел… погибать…

Макс выбрался из гроба, споткнулся, упал на колени. От свежего воздуха кружилась голова, школьный двор превратился в тошнотворную карусель.

— Ты как? — спросил он, когда «карусель» замедлилась. — Жить будешь?

— Буду, — ответила проказа, едва не упав. — Молодец твой брат.

— Мой брат? — не сразу вспомнил Макс, в голове все еще клубился туман.

— Я его отвязала, чтобы помог. Тебя вытащить. Не испугался, не убежал. Помог. Освободил тебя…

— Брат, — зачарованно произнес Макс, ища взглядом тугодума. — Чу.

И наконец нашел.

— Твой брат — молодец, — повторила проказа.

— Это не мой брат, — ответил Макс.

И не успел ничего сделать, как тугодум подскочил и вонзил нож девочке в спину. А потом в шею. И снова в спину.

— Кто ты? — Макс еще не понял, что произошло. — Где мой брат?

И вспомнил сам, где. Возле леса. Тот самый мертвец, которого они нашли на рассвете, до этого три дня бродив по кругу, пока Макс не забыл, что он сам убил брата, пока демон не съел его воспоминания, а здоровяк, притворившийся братом, не научился изображать тугодума.

И мертвого Варяга он тоже вспомнил. Как отбирал черную соль и заветную игрушку, как три дня и три ночи мучил его, бил и убивал, выпытывая, где находится та самая проказа, как к ней попасть, как заставить ее помочь.

Все вспомнил…

— Я обещал, — тихо сказал он, глядя в остекленевшие глаза девочки, все еще не до конца понимая, что натворил. — Обещал. Отвести ее на север. К остальным.

— Нет остальных, — произнес совсем другим голосом здоровяк, притворявшийся его братом. — Никого. Всех проказ убили. Она…

Здоровяк плюнул на мертвую девочку.

— Она последняя была.

— Нет, — прошептал Макс. — Нет…

Кожей почувствовал чье-то липкое прикосновение.

— Не надо, — взмолился Макс, легким снова не хватало воздуха, снова жгло внутренности, как тогда, когда…

дьявол прилип…

— Нет… только не снова…

Здоровяк оскалился.

— Не хочешь? Больно?

— Не хочу, — прошептал Макс.

По щеке скатилась слеза.

— Хорошо, — кивнул здоровяк, неспешно поднял нож. — Ты помог. И твой демон. Убедили, ослабили ее. Ты сделал, что должен. Теперь ты свободен. И я… я вдыхаю в тебя силу

вдыхаю в вас силу…

— И новую жизнь.

Здоровяк ударил в самое сердце. И два его черных глаза прожгли Максу душу. Сил хватило, чтобы вдохнуть. А выдохнуть не получилось.

И вот так, на вдохе, он и упал. Разорвал какую-то незримую границу. Соскользнул в самую черноту. Она прилипла, присосалась голодной пиявкой.

И вдохнула в него новую жизнь.