Стрингер » Страшные истории на KRIPER.NET | Крипипасты и хоррор

Страшные истории

Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
{sort}
СЛЕДУЮЩАЯ СЛУЧАЙНАЯ ИСТОРИЯ

Стрингер

© Владимир Сулимов
17.5 мин.    Страшные истории    Hell Inquisitor    19-06-2021, 09:34    Источник     Принял из ТК: Radiance15

За время поездки Олег Разула, который сидел на заднем кресле пассажирского фургона «фиат дукато» с мешком на голове, насчитал двадцать пять остановок — очевидно, на светофорах и пересечениях дорог. Когда автомобиль сделал двадцать шестую остановку, чутьё шепнуло: приехали. Сердце Олега забилось сильнее.

На улице грохотнули металлические ворота. Фургон проехал ещё немного — шелест шин по асфальту сменился хрустом гравия — и, наконец, закончил путь. Водитель заглушил мотор.

— Вот мы и на месте, — подтвердил догадку Олега его спутник. Олег не ответил, дожидаясь, когда тот снимет с него мешок. В его работе успех во многом зависел от того, насколько ты терпелив… и насколько кажешься покладистым.

Он услышал шаги снаружи. Где-то совсем далеко с надрывом перелаивались собаки. Шаги приблизились и стихли у фургона. Спутник Олега то ли хмыкнул, то ли вздохнул и стянул с него мешок. Дышать сразу стало легче.

В салоне было темно. Гладко выбритое лицо сопровождающего, белое и будто напудренное, маячило у левого плеча Олега, как луна, всплывшая в полночь со дна колодца.

— Вы большой молодец, — похвалил луноликий. — Иные владеют собой не столь хорошо.

Его звали Борис — точнее, Брат Борис, вот всё, что Олег о нём знал. Члены Церкви Круга Неразмыкаемого в общении между собой исключали такие свойственные непосвящённым вещи, как фамилии. Или, например, рукопожатия.

— Я не из пугливых, — наверное, его вид говорил об обратном. Олег весь взмок под проклятым мешком. Чтобы его слова звучали убедительней, он адресовал Брату Борису самую бодрую улыбку из своей коллекции улыбок.

Боковая дверь отъехала в сторону. Олег поморгал, чтобы привыкнуть к чахоточному свету затянувшегося бабьего лета. Лучи заходящего солнца били прямиком в салон. У Олега возникло непривычное, почти мистическое ощущение, словно всё вокруг, и он сам, застыло на стоп-кадре плёнки, которая в следующий миг рванёт вперёд с бешеной скоростью и последствиями, о которых лучше не знать.

Он спрыгнул на гравий и огляделся.

Забор из белого кирпича опоясывал двор, просторный и полностью лишённый каких-либо примечательностей, призванных создавать чувство уюта. Вдоль забора было припарковано несколько малолитражек. Все они пустовали. В центре двора высился двухэтажный особняк, который выглядел так, будто к его постройке приложили руку подрядчики, всю жизнь возводившие крепости и фортификационные сооружения. К не знающим краски стенам дома жались чахлые, бледные кусты шиповника. Немногочисленные окна были маленькими и непрозрачными, как в общественной бане. Олег прикинул, насколько непросто будет отыскать потом здание, у которого отсутствуют приметы. Или отсутствие примет уже само по себе примета?

Церковь Круга Неразмыкаемого.

Олег посторонился, чтобы дать выйти Брату Борису.

— Вот-вот начнётся, — произнёс человек, встречающий их возле машины. Его голос звучал укоризненно, но лицо было лишено всякого выражения. Это придавало ему сходство с гигантской личинкой насекомого, притворяющейся человеком.

Водитель хлопнул дверью и, не оборачиваясь, направился к дому. Олег взглянул на часы. Поездка заняла всего сорок минут — а он думал, что раза в два больше.

— Московский траффик, — кротко откликнулся Брат Борис и представил встречающего. — Брат Евстигней. Это… — он указал на Олега, но тот опередил:

— Олег, Жаждущий Истины.

Он выдал очередную улыбку, на которую Брат Евстигней никак не отреагировал.

— Истина открывается всем, кто ищет, — ответил сектант. — И всем, кто достоин. Так говорит Глашатай Давид.

На этот раз в его тоне Олегу послышалась угроза, но, поскольку для неё не было никаких оснований, он списал всё на расшалившиеся нервы.

Брат Евстигней взмахом руки пригласил следовать за ним и, не дожидаясь, зашагал к дверям особняка, скорее, напоминающим ворота небольшого частного бомбоубежища. Олег принял приглашение. Замыкал процессию Брат Борис.

На ступенях Брат Евстигней распахнул — не без усилий — дверную створку и пропустил Олега вперёд.

— Все сомнения останутся за этим порогом, — Брат Евстигней не говорил, а изрекал. — Сегодня ты в этом убедишься.

«И почему это звучит как: “Оставь надежду, всяк сюда входящий”?» — подумал Олег. Тревога мохнатой сороконожкой шмыгнула по его позвоночнику и свилась на плечах.

Учитывая ситуацию, определённое волнение оправдано, сказал он себе и шагнул в плохо освещённую, тесную прихожую. Сектанты последовали за ним. Хлопнула дверь, и Олег услышал поворот ключа в замке.

 

* * *

 

С тоталитарными сектами Олег Разула имел дело дважды за одиннадцать лет своей работы в журналистике. В обоих случаях его статьи послужили основанием для возбуждения уголовных дел. Это было предметом особой гордости Олега. Когда Димка Тэлин спросил его, чем вызвано такое пристрастие, тот недолго раздумывал над ответом. Олег не имел личных счётов к сектантам — никакой матери, ставшей фанатичкой и лишённой родительских прав, никакой девушки, бросившей его ради служения очередному мессии. Дело заключалось в его острой, до болезненности, нетерпимости ко всему, что, по мнению Олега, толкало цивилизацию назад. В этом проявлялся его идеализм. Алексей Пиманов однажды назвал Олега Доном Кихотом от журналистики, с той лишь разницей, что герой Сервантеса совершал подвиги во имя Дульсинеи, а для стрингера дамой сердца была сама профессия. Он был женат на журналистике. Примерно так Разула и ответил своему другу детства, ныне капитану МВД Дмитрию Тэлину, который иногда «сливал» ему кое-какую информацию (чаще всего это происходило за распитием виски). В некотором смысле у приятелей образовался симбиоз — оба выполняли разные части одного дела, борясь, каждый по-своему, с негативными явлениями общественной жизни.

Так вышло и на этот раз. Когда содержимое бутылки уменьшилось наполовину, Димка сиплым полушёпотом поведал Олегу о Церкви Круга Неразмыкаемого.

— У нас были обращения, — сказал Тэлин, теребя съехавший галстук. Они зависали в одном из баров с громкой музыкой, где по пятницам делали скидки на алкоголь. — Мы среагировали, но результатов никаких. Так ни к чему и не подкопались. Только там делишки определённо тёмные.

— Ухватил, — сказал Олег, чьи глаза заблестели не только от выпитого. — Покровители в верхах?

— А бывает по-другому? — ответил вопросом на вопрос Димка. — Отбор там, по слухам, крутой, хотя непонятно, по какому принципу гребут. На статус точно не смотрят.

Разбегающимися буквами Олег написал на салфетке: «Церковь Круга Неразмыкаемого» и хмыкнул. Названия сект всегда его забавляли. Это, по крайней мере, было лучше, чем «секта бога Кузи», но в целом не отличалось оригинальностью — бесталанная попытка аферистов выразить представление о некоем таинстве, лексический уродец, рассчитанный на публику впечатлительную и невзыскательную.

— Мозги там промывают конкретно. Трудно будет подлезть, но если возьмёшься, помни: ты мой должник.

— Я как раз в поисках новой темы для журналистского расследования, — сказал Олег. — И кажется, этот поиск уже завершён.

— Тогда за удачу, — Димка плеснул в стакан виски, и приятели выпили. — Ох, прибавишь ты нам работы.

— А по какому поводу у вас были обращения? — уточнил Олег, со смаком прожевав апельсиновую дольку. Тэлин насупился.

— Граждане пропадали, — ответил он нехотя. — Ты понапрасну не рискуй. Слышь? Знаю я тебя.

— Спасибо за предупреждение, — улыбнулся Дон Кихот от журналистики. — Лучше посоветуй, с чего начать.

Вот так, спустя две недели изысканий, он и очутился на заднем сиденье «фиата дукато», где Брат Борис надел ему на голову чёрный, пахнущий мышами колпак.

 

* * *

 

Пройдя по безлюдному коридору, где выстроившиеся в ряд закрытые двери провожали пришельцев угрюмыми взорами, они спустились по узкой лестнице, едва не задевая макушками лампочки, которые свисали на проводах с низкого сводчатого потолка. Ещё на ступенях до Олега донёсся невнятный ропот, в который мощно врывался глас проповедника.

Вместительное помещение под домом, в котором проводилась служба, скорее, напоминало театр или элитный клуб, над внутренним убранством которого поработал дизайнер, питающий слабость к тёмным оттенкам красного. Со стен ниспадали тяжёлые бархатные занавеси цвета венозной крови. За аскетичным, без лишних деталей амвоном утопала в тени вишнёвая портьера, натянутая по углам и оттого похожая на сморщенные в ухмылке губы великана. Из-за портьеры размеренно раздавался приглушённый гул гонга. Стоял крепкий запах благовоний, от которого у Олега сразу участился пульс.

Зал был полон людей. Они походили на стаю слепых пещерных рыб, что обитают в чёрных, не знающих света водах. Это пустое, зачарованное выражение на лицах Олегу случалось и прежде видеть в других сектах. Паства толпилась у возвышения, устремив остановившиеся взоры на амвон и невысокую фигуру на нём.

— Глашатай Давид, — благоговейно шепнул Олегу Брат Борис, после чего всё внимание переключил на происходящее.

Глашатай Давид выглядел совсем юным. Его миловидную, почти кукольную внешность несколько портил жирный блеск щёк, словно перед выступлением молодой человек усердно натирал их блинами. На нём было длинное складчатое облачение наподобие рясы серого цвета, лишённое каких-либо признаков религиозной символики — как и окружающий интерьер. Глашатай вещал:

— Пути мирские есть пути греха. Люди ходят ими и полагают это правильным. Но когда болезнь вдруг отбирает здоровье, когда смерть уносит близкого, когда наступает нужда и лучший друг отворачивается — каким вопросом задаются они первым делом? — За что?! Вот этот вопрос! И ответ на него: грех! ГРЕХ! О, этот ответ мало кто способен принять! Ведь люди считают, что злословить о соседе — это пустяк, а не грех. Они считают, что гневаться на брата своего — пустяк, а не грех! Да! Одиноки в миру, но не одиноки во ГРЕХЕ! Люди отказываются признавать, что из маленьких грехов состоит огромная пирамида ГРЕХА, попирающая МИР!

У него был лёгкий акцент — даже не акцент, а, скорее, выговор, выдающий в нём иностранца. Во время выступления Глашатай Давид порой делал резкие движения руками, будто разучивал новый танец или участвовал в рэп-батле.

— Три года назад и я был таким. Я вёл жизнь праздную. Клубы, беспорядочные связи, мотовство… НАРКОТИКИ! Заполнял этим пустоту внутри себя, но я был слеп. Я не знал, что заполняю пустоту СКВЕРНОЙ! Я погибал. Я уже погиб. И тогда меня нашла Истина. Предвечный Творец узрел меня из Пространств и, посчитав достойным, ниспослал свою Благодать. Великое чудо, ЧУДО, что я смог принять Её. Так я был спасён! С тех пор я имею счастье нести дар Благодати вам, — лучезарно улыбаясь, он простёр руки к пастве.

Перед поездкой сюда Брат Борис забрал у Олега смартфон, пообещав вернуть после службы, но портативная камера размером с точилку для карандашей по-прежнему лежала в кармане куртки стрингера. Олег украдкой осмотрелся. Адепты были полностью поглощены речью. Он спрятал камеру в ладони, скрестил руки на груди и начал запись.

Глашатай Давид двинулся вдоль занавеса походкой стендап-комика, — самого набожного стендап-комика в мире.

— У Предвечного Творца много имён. Вы хотите услышать первое из них?

— Хотим! — по-солдатски рявкнули три дюжины ртов.

— Имя это — Истина! — Глашатай Давид воздел руки к потолку, и Олег обратил внимание на его неестественно длинные пальцы. Их тени суетливо перебирали складки занавески. — А что наиболее противно Истине?

— Ложь! — откликнулась паства.

— И что самый страшный ГРЕХ пред ликом ИСТИНЫ?!

— Ло-ожь!

— Вы ненавидите ГРЕХ?!

— Да-а-у!

Пастырь вернулся за аналой. На его лбу выступили капельки пота.

Олег и сам вспотел. В зале было влажно и душно. Он привык к благовониям и сейчас начал ощущать другой, пробивающийся сквозь них запах, который нравился ему ещё меньше. Благовония, призванные скрыть этот запах, лишь подчёркивали его.

Запах вызвал в памяти Олега репортаж, который он делал на заре своей журналистской деятельности. Некий торчок забрался в ванну и вскрыл себе вены. Наркоман жил один и никто его не хватился, пока вонь не просочилась на лестницу. Квартиру вскрыли, труп увезли, но жижу из ванны так и не слили. Дверь опечатали. Июль, жара… К тому времени, как квартиру вскрыли повторно, миазмами пропитался весь дом. Ванна оказалась полна чёрной вязкой плесени — извращённой жизни, эволюционировавшей из смерти. Несколько лет эта картина преследовала Олега по ночам. Как и зловоние. Иногда ему снилось, что в ванне лежит он сам.

И вот воспоминание вернулось.

— Грешники повсюду, — продолжал Глашатай. — Даже в этих стенах. Но те из них, кто оказался здесь, имеют надежду спастись. И я хочу сказать этим Жаждущим Истины: Предвечный Творец любит вас! Я ЛЮБЛЮ вас! Очистите сердца покаянием, дабы приняли они Благодать. Ибо нет места Истине в сердце ЛЖЕЦА! Станьте нашими Братьями и Сёстрами! Станьте частью Круга! Скованными одной цепью. Связанными одной целью.

Обычно лидеры сект несли свою галиматью как под копирку, но к последним словам Олег оказался не готов. Сдерживаясь, чтобы не фыркнуть, он даже огляделся, не поддержит ли его кто из собравшихся, однако не увидел на лицах и намёка на улыбку.

— Сегодня особенный день, — заговорил Глашатай умиротворяюще. — Сегодня, друзья, Предвечный Творец одарит Благодатью тех Жаждущих, кто достоин. День Чудес, — и внезапно он закричал так, что на шее вздулись вены: — Вы желаете ЧУДЕС?!

Они желали. Ещё как.

— И вы их получите, — снова успокоился выступающий. Он как будто сделался чуточку выше. Исчезла пухлость щёк, а с ней и юношеская миловидность, проступили скулы. Олег нахмурился. Похоже, решил он, первое впечатление насчёт внешности Глашатая обмануло его.

— Служители ложных богов сулят вечное блаженство в посмертии взамен на страдания в жизни земной. Не напоминает ли это вам торговых представителей, предлагающих сомнительную сделку с отсрочкой исполнения? — Презрительная усмешка. — Предвечный Творец дарует своим чадам бесконечную жизнь во благе ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС! Вы узрите, — Глашатай сделал театральную паузу. Присутствующие, казалось, забыли дышать. Глашатай, сдвинув брови, всматривался в толпу. С ударом гонга он выкинул руку перед собой в жесте выбора.

— Жаждущая Инна!

На амвон взошла крупная женщина лет тридцати с парой чёрных девчачьих косичек. У неё были некрасивые очки в дешёвой пластмассовой оправе. Глашатай взял женщину за плечи и развернул к толпе. Тут Олег в первый, но не в последний раз за вечер усомнился в ясности своего рассудка. Как он успел заметить, женщина была высока, но Глашатай возвышался над ней на полголовы.

«Он растёт», — произнёс холодный голос в голове Олега — голос незнакомца.

— Жаждущая Инна, — обратился пастырь интимным тоном. — Поведай нам о своём Изъяне.

Инна уставилась в пол.

 — У меня наследственная близорукость, — пискнула она. — Минус семь. Она прогрессирует.

Глашатай Давид сочувственно кивал на каждое слово, а Олег не мог не думать о его тонких паучьих пальцах, смакующих мясистые плечи женщины.

— Готова ли ты принять Благодать?

— Да… — сорвалось с её пухлых губ. — Да, о да.

— Тогда ты знаешь условие. Покаешься ли ты перед Кругом в своём самом страшном Грехе? — спросил Глашатай ещё тише, но так, что услышали все.

Инна медлила.

— Ибо нет места Истине в сердце, где живёт Ложь, — увещевал Глашатай мягко, но настойчиво. — Нет места Благодати в голове, где поселился Грех.

Инна зажмурила глаза и сделала шаг вперёд. Она решилась.

— Когда я была девочкой, я подсматривала за родителями, как они делали секс, — по толпе пронёсся вздох. — Я вожделела… Я вожделела своего отца. Поэтому я слепну, — она всхлипнула. — Это наказание.

— Зрение вернётся к тебе, Инна, Жаждущая Истины, — сказал Глашатай кротко. Он притянул её к себе и поцеловал в щёку. Из-под век женщины потекли слёзы.

Затем Глашатай Давид порывисто отошёл в сторону. Повернулся спиной к толпе. Его голова упала на грудь. Он казался Олегу скверным ярморочным фокусником, однако зал замер в предвкушении.

Ударил гонг. Плечи Глашатая мучительно вздрогнули. Он поднял руки к груди и было похоже, что он пытается её расцарапать. Несмотря на эхо гонга в ушах, Олегу послышался другой звук — слякотный, рвущийся, как будто что-то лопнуло. Ванна, в которой умер наркоман, вновь предстала перед его мысленным взором. Плечи пастыря вздрогнули сильнее. Потом он повернулся, простирая к собравшимся правую руку. С его пальцев свисало нечто, напоминающее два длинных и плоских медицинских жгута. Они слабо шевелились. Зал ахнул.

Олег подвинулся, выбирая лучшее место обзора для камеры.

Не опуская руку, Глашатай направился к Инне. Та взирала на происходящее с выражением, которого Олег не мог угадать.

Когда Глашатай подошёл к женщине вплотную, «жгуты» принялись извиваться энергичнее. Просто колошматили воздух. В их движениях алчность сочеталась с целеустремлённостью. Взяв свободной рукой Инну за затылок, Глашатай поднёс «жгуты» к её лицу. Инна вновь зажмурилась.

— Один для мозга, — объявил Глашатай в перерывах между ударами гонга. — Второй для сердца.

Черви — эти полоски плоти являлись ничем иным, как червями — легко коснулись кожи женщины, будто пробуя на вкус. Распробовав, один паразит скользнул по губе Инны в ноздрю («Для мозга», — повторил Олег про себя и поёжился), другой шустро вполз в приоткрытый рот. Глашатай отпрянул.

Женщина издала испуганный вздох, больше напоминающий короткий крик. Её затрясло, будто через тело пропустили слабый ток. На подбородок скатился пузырик слюны. Краснота залила лицо. Глашатай пристально наблюдал за происходящим. Зал безмолвствовал.

Так продолжалось около минуты, после чего дрожь унялась, дыхание выровнялось. Инна несмело открыла глаза и часто заморгала. Её руки вспорхнули вверх. Пальцы обшаривали лицо. Она выглядела ошеломлённой.

А затем женщина сняла очки, и с её губ сорвались два слова:

— Я вижу.

«Ну, разумеется, — подумал Олег. — А мой автонавигатор говорит голосом Путина». Несомненно, женщина была подсадной уткой. Хотя, надо отдать должное, она великолепно справлялась с ролью прозревшей. Его такими фокусами не проведёшь, а вот остальных…

— Я вижу! — воскликнула она, и толпа взорвалась восторженными воплями. Жаждущая Инна (или уже Сестра Инна?) сорвала и принялась комкать в кулаке уродливые очки. О её недавнем приступе напоминал лишь румянец на щеках.

Под одобрительный шёпот она вернулась в зал, а Глашатай вызвал из толпы следующего «добровольца». Им оказалась миниатюрная костлявая девица, которая призналась в том, что брала «откаты» за совершение сделок на предприятии, на котором работала в отделе закупок. Трюк с червями повторился, поле чего новообращённая объявила о том, что мучавший её последние шесть лет артрит (ещё одна болезнь, наличие которой не определишь на вид), исчез. Олег представил, как Глашатай «исцеляет» кого-то от импотенции и демонстрирует пастве удачный результат.

Шутка не позабавила его, как он ожидал, а лишь усилила тревогу. Глашатай продолжал расти. Олегу всё труднее становилось списать это на ошибки восприятия. Он ясно видел, как растянулась некогда свободная одежда Глашатая. Давид превращался в Голиафа.

«Если он не остановится, то порвёт её, как Халк», — подумал он и тут же себя одёрнул. Люди не вырастают до размеров игроков НБА за полчаса. И за час не вырастают. Это всё…

«Ошибки восприятия», — отрезал внутренний голос.

Девицу с артритом сменил Жаждущий Яким — бородач с пропитой физиономией, — у которого отсутствовали пальцы на левой руке. Продемонстрировав всем свой Изъян, он сознался в лжесвидетельстве на судебном процессе по делу об изнасиловании несовершеннолетней. Если это признание было правдиво, отметил про себя Олег, то бородач заслуживал своё увечье. Ему сделалось любопытно, как выкрутится Глашатай, когда затея с исцелением инвалида провалится.

Глашатай, однако, не собирался отступать. Под удары гонга он проделал знакомые манипуляции, и — «Один для мозга, другой для сердца» — запустил червей в бороду и усы Якима. Глядя на их возню в спутанных, как проволочная спираль для посуды, волосах Жаждущего, Олег понял, что никогда больше не станет есть суп с лапшой.

Через рот и нос паразиты внедрились в Якима, после чего последовал приступ дрожи, который длился дольше, чем у всходивших на амвон до него. Сектанты пришли в оживление и стали закрывать Олегу обзор. Ему пришлось подниматься на цыпочки, как посетителю концерта поп-группы, которому фанаты, стоящие впереди, мешают видеть, что творится на сцене.

Когда взволнованное море сектантских голов на миг расступилось, Олег успел разглядеть, что из кисти руки Якима выпирает крупная опухоль каплевидной формы. Олег едва не выронил камеру. По правде, он совсем о ней забыл.

Наконец, Яким прекратил трястись. Он поник, будто дрожь отняла у него последние силы. В зале воцарилось молчание. Было слышно, как надрывно гудит вытяжка. Вдруг — это совпало с ударом гонга — Яким вскинул вверх левую руку, опять вызвав у Олега ассоциации с концертом: так рокер показывает залу «козу». Теперь этот жест при желании мог делать и Яким. У него появились пальцы.

Они казались негнущимися, инородными, их кожа была тонкой и розовой, словно на заживающей ране… и всё же, это были пальцы. Олег видел их так же ясно, как свои. Он перестал понимать, что происходит. Время сделалось вязким.

— Неиссякаема милость Предвечного Творца! — экзальтированно взвыл Глашатай. — Можете не верить словам, но верите ли вы своим глазам? Остались ли тут сомневающиеся?!

Олегу подумалось, что последняя реплика адресовалась ему.

«Галлюциноген, — нашлась с объяснением рациональная часть его сознания. — Они распыляют в подвале наркотик, какую-то психоделическую дрянь, из-за которой собравшимся легко внушить любую идею. Эту идею они затем визуализируют. Если ты посмотришь запись, то убедишься, что пальцы у Якима были с самого начала. Или вовсе не отросли. Всё это изощрённое ловкачество. Вдобавок оно попахивает уголовщиной. Во всех смыслах попахивает».

Эта догадка вернула Олегу почву под ногами. Время опять потекло своим чередом. Он настроился на просмотр следующей серии шоу: «Я врачую червями и Словом Господним!»

Четвёртого Жаждущего, которого пригласил Глашатай, звали Илья. Он покаялся в том, что навёл домушников на квартиру зажиточного знакомого. У Ильи был холецистит, и Олег даже ощутил лёгкое разочарование — представление не обещало быть столь наглядным, как предыдущее.

Но он ошибся.

Когда черви проникли в рот и нос Ильи, тот зажмурился и шумно сглотнул. Долгое время ничего не происходило. А потом парень открыл глаза, и они были полны крови, как у плачущего вампира. Он оглядел прихожан, и те отшатнулись — проявление неприязни, которое Олег ошибочно принял за испуг.

Илья начал кашлять. Кашель становился всё сильнее и сильнее. Адамово яблоко Ильи побагровело и набухло, как горловой мешок пеликана. По его телу пробежала судорога. Он протянул руку к Глашатаю, безмолвно взывая о помощи, но Глашатай проворно отшатнулся. На лице Глашатая читалось отвращение. Илья рухнул на колени, хватая себя за горло. Он мял его, как холодный пластилин.

— А, а, в, — произнёс он, открывая рот так широко, словно хотел выплюнуть нижнюю челюсть. Илью колотила крупная дрожь. — А, а. Ах!

Мысли в голове Олега устремились одна за другой со скоростью поезда «Сапсан», но ни одна из них не подсказывала решение ситуации. В полной прострации он продолжал снимать.

Илья попробовал подняться, но вместо этого его бросило вперёд, и парень упал бы, не выстави он руку. Затем он так сильно и резко запрокинул голову назад, что стал слышен хруст шейных позвонков.

— Он солгал! — хрипло взревел Глашатай. Его глаза потемнели от гнева, мокрые от пота волосы облепили виски. — Скрыл свой самый потаённый грех! Позор лжецу!

— Позор лжецу! — поддержал зал.

— Я каюсь! — Илья полз к Глашатаю, а тот непреклонно и бойко пятился. Визгливые признания начали сыпаться изо рта Ильи друг за другом: — Я травил ядом собак! Я вожделел мужчину! Я «стучал» на коллег! Я курил анашу! Я курил анашу в праздник!

— Поздно, — безжалостно отрезал Глашатай.

— Мама! Мама! Оу-ау!

Илья остановился, измождённый, и принялся издавать захлёбывающиеся мучительные звуки, словно собрался блевать. Он мотал неподъёмной головой из стороны в сторону. Шейный хруст повторялся снова и снова. С губы Илья свесилась и принялась раскачиваться длинная лента вязкой слюны.

— Я разрушил семью, — удалось произнести ему, и это были его последние слова. За ними изо рта Ильи хлынула густая жёлтая жижа. От неё поднимался пар. До Олега донёсся её жаркий и едкий запах. Пальцы Ильи конвульсивно вцарапывались в замаранный пол. Тёмные пятна пота расплывались у него под мышками и на спине. Жижа всё текла и текла изо рта несчастного. А потом полилась из ноздрей. И из ушей.

Казалось, этому не будет конца.

«Остановите это!». Олег подумал, что именно эти слова стоит произнести, что они правильные, что за ними последует развязка. Он так подумал… и промолчал.

Развязка наступила и без его слов.

Илья в очередной раз поднял распухшее, точно Луна в немых фильмах, лицо и невидяще уставился перед собой. В следующее мгновение его глаза лопнули, выстрелив всё той же жёлтой гнилью. Он рухнул. Его голова столкнулась с полом — звук удара был как у брикета замороженного масла, выпавшего из морозильника. Дрожь покидала тело.

Покинула.

Не Жаждущий, не Илья, а труп.

Состав из мыслей в голове Олега остановился — где-то на запасном пути, в заброшенном тоннеле, полном паутины, летучих мышей и запрещающих знаков.

— Предвечный Творец, Зодчий Плоти, Ваятель Грёз, Пастух наш, как всегда, уберёг Круг от лжеца, — объявил Глашатай Давид торжественно. В его голосе зазвучали басовитые нотки. — Хвала Предвечному Творцу!.. Уберите это.

Из-за портьеры за спиной Глашатая выскочили двое насупленных, напоминающих секьюрити парней в спецодежде и перчатках. Они проворно затолкали измочаленные останки в прорезиненный мешок и уволокли за занавес. Затем один из парней вернулся, чтобы накрыть тряпкой лужу скверны. Глашатай в это время брезгливо топтался с краю. Он не казался Олегу ни шокированным, ни сочувствующим.

«Ты по-прежнему считаешь это постановкой?», — спросил себя Олег. Он решил, что поразмыслит над этим, когда всё закончится. Способность думать возвращалась к нему, но мысли по-прежнему путались. Неизвестно, что за газ распылили в воздухе, но его действие усиливалось. Олег видел, как меняется лицо Глашатая. Кости его черепа плавились под кожей, принимая форму, далёкую от человеческих черт. Глаза почернели и выкатились. В них появились маслянистый блеск и бесстрастное выражение паука-птицееда.

— Сонмы Предвечных блуждают в бесконечных Пространствах! — возобновил проповедь Глашатай. Его баритон превратился в жужжащий бас. Но самая пугающая перемена произошла с его зубами. Они исчезли, и теперь из-под губ виднелись края грязно-серого мясистого клюва. Эта метаморфоза сделала речь Глашатая невнятной, а её туманный смысл вызвал у Олега лёгкую панику. — Древнее самого Времени! Они начали свой Путь до рождения Вселенной. Они продолжат Путь после её конца! Что движет ими?!

— Голод! — рявкнул зал. Олег вздрогнул.

— Чего же они алчут?

— Нести Истину!

— Благословенны те, кто впустит Истину в свои умы и сердца, ибо очистятся они от Греха и Плоть их будет процветать вовек. Плоть же нечестивых будет растерзана и употреблена! Да, вот, что их ждёт. Таков завет Предвечного Творца! Горе им! Ма-ах-лах!

 Ма-лах!

— У лжеца множество личин, — Глашатай подался вперёд, держась за края аналоя. Он полностью владел аудиторией. Даже Олег стал ощущать на себе это влияние. — Но ему не скрыться от пронзающего взора того, кто осенён Благодатью, ибо то — взор самой Истины.

Глашатай наклонился ещё ниже. Его одеяние распахнулось, оголив грудь. Увидев её, Олег понял, что сойдёт с ума, если не закричит.

Кожа на груди Глашатая была полностью покрыта влажными пурпурными волдырями с пятирублёвую монету каждый. Они не оставляли на груди живого места, поглотив даже соски. Вздутия надрывно пульсировали. Из каждого, как из тухлой виноградины, выглядывала головка червя; разглядев это, Олег впервые пожалел, что у него безупречное зрение.

Он не закричал.

— Я чую запах, — сказал Глашатай тихо и проникновенно. — И это запах Греха. Он душил меня на протяжении всей мессы. Среди нас нечестивец, друзья. Я слышу, как шуршат его лживые мысли. Как бегают его плутовские глаза.

Ладони Олега намокли. Тело начало стремительно наливаться свинцовой тяжестью.

— Вы тоже чуете? — молвил Глашатай с бесконечной печалью.

Теперь головы поворачивались в сторону Олега одна за другой, и внезапно он поверил во всё: и в Предвечных, ведущих свой нескончаемый поход через Пространства, и в их пронзающий взгляд, и в вечный голод.

Олег отступил на шаг. Он казался себе персонажем собственного дурного сна. На него смотрел уже весь зал. Десятки бледных окаменевших лиц.

Он развернулся и побежал.

Члены Круга Неразмыкаемого ринулись следом, как футбольные болельщики, преследующие одинокого члена соперничающего спортивного клуба, который забрёл на чужую территорию.

— Сердце и помыслы грешника нечисты, — посылал Глашатай вдогонку свои напутствия. — Ма-ах! Но Плоть грешника питает осенённых Благодатью. Предвечный Творец заповедовал: вкусите Плоть нечестивца, лишь сердце и мозг вырвите и бросьте долой!

Олег взлетел по ступеням, надеясь, что узкий лестничный проход ненадолго задержит толпу. Так оно и вышло. Хлопнув за собой подвальной дверью, он помчался по коридору, подгоняемый гневными возгласами и топотом множества ног. Его голова была полна слов, невнятных и нецензурных, из тех, которые он никогда не использовал в репортажах. Среди них неожиданно промелькнула целая фраза: «Бомба, а не сюжет!». Он засмеялся бы, если бы на смех хватило воздуха — и веселья.

Его отделяло метров пять до прихожей, когда из неё навстречу Олегу вышел водитель, который доставил их с Братом Борисом в этот храм безумия. Настоящий здоровяк, задевающий плечами стены. Он двигался с медленной грациозностью. В его руке был шокер. У Олега — мини-камера. Олег резко затормозил, сумел сохранить равновесие и юркнул в первую попавшуюся дверь сбоку. Водитель перешёл на бег. Его обувь грохотала, как ботинки Франкенштейна. Олег навалился на дверь и успел защёлкнуть задвижку. В следующую секунду дверь с треском содрогнулась. Он отпрянул и осмотрелся.

Олег очутился в самой большой ванной комнате из всех, виденных им когда-либо, и здесь было самое маленькое оконце, которое можно представить. В него не пролез бы и школьник.

И, тем не менее, Олег попытался.

Он вскочил на унитаз, распахнул окно и выдавил сетку. Просунул наружу руку и голову, ободрав ухо о раму, но дальше этого предела не протиснулся — плечо упёрлось в край проёма. Над той его частью, что оказалась на свободе, распахнулось тёмно-синее небо с далёкими оспинами звёзд. Олег слышал лай собак, а ветер с запахом шиповника облизывал его горящие щёки озябшим языком. Другая часть предательски удерживала его в плену.

Олег расплакался.

Ванная наполнилась грохотом, и он почувствовал, как в ноги вонзается множество твёрдых пальцев. Возможно, среди них были новые пальцы Брата Якима.

— Помогите! — закричал в наступающую ночь Олег, срываясь на жалкий визг. Он безуспешно старался удержаться за раму одной рукой, продолжая сжимать камеру в кулаке другой. Его грубо и резко втащили назад, завертели и он смачно приложился затылком о сливной бачок. Преследователи, обступившие Олега, смотрели на него сверху вниз. Он успел ощутить себя школьником, которого собираются избить старшеклассники, а потом, оттеснив других, над ним навис здоровяк водитель.

— Не надо, — панически взмолился Олег, увидев возле своей шеи шокер. Его дыхание рвануло вскачь. — Прошу. Прош…

Боль, которая последовала за разрядом, забросила все его мысли в наполненные молниями небеса.

 

* * *

 

Дальнейшее он осознавал смутно, как после нескольких стаканов виски. Его приволокли обратно в молельню. Сектанты, которые не участвовали в погоне, успели вытащить из-за занавеса громоздкую конструкцию в форме буквы П, грубо сколоченную из толстых деревянных брусьев. Её установили в центр помещения. В считанные минуты Олега привязали к ней за запястья и лодыжки при помощи кожаных ремней. Распяленный между перекладин, он напоминал вратаря, защищающего ворота. Закончив дело, сектанты отступили к дальней стене зала.

— Подношение! — воззвал Глашатай Давид, странно и бескостно изгибаясь всем телом. Слова клокотали в его глотке, как зелье в ведьмином котле. Тень от занавеса, которая накрывала Глашатая, не позволяла его разглядеть, что было даже к лучшему. Олег не желал видеть, каким станет его облик, когда метаморфозы закончатся.

Один за другим сектанты стали выходить вперёд. Они доставали из карманов или сумочек крупные куски щебня и выкладывали их на пол в нескольких шагах от дыбы. Олег отстранённо считал. Когда последний сектант выложил камень и вернулся к стене, на полу выросла куча из тридцати семи камней. Сектанты молча выжидали. Запах благовоний выветрился, и больше ничто не маскировало тошнотворные миазмы. Скосив глаза на свою левую руку, Олег выяснил, что ладонь раскрыта и пуста. Он потерял камеру. Это незначительное событие бесповоротно поставило его перед фактом, что хороший финал для него невозможен.

Удивительно, но это принесло Олегу облегчение.

Глашатай гаркнул что-то неразборчивое. В его возгласе смешались лай бешеного пса и карканье грифа: «Игэш-гэш-гэш!».

Толпа расступилась, пропуская новообращённых. Сестра Инна, Брат Яким и Сестра, чьё имя Олег не запомнил. Сестра Артрит. Они зачерпнули из кучи по пригоршне щебня и выстроились перед дыбой в линию.

— Воздайте ему! — нетерпеливо приказал Глашатай.

Первой камень бросила Сестра Инна. Кусок щебня размером со скомканную сигаретную пачку пролетел у виска Олега, чиркнув по кончику уха. Олег оказался настолько ошеломлён сюрреалистичностью происходящего, что даже не вздрогнул. Второй камень, пущенный Братом Якимом, врезался точно в правую бровь. В голове Олега расцвёл ядовитый цветок. Оцепенение, в котором он пребывал, исчезло. Бровь стремительно набухала, превращалась в древесный гриб, полный кипятка. Что-то горячее закапало на щёку. Олег заорал.

Меткий бросок — или его крик? — распалил новообращённых, и щебень посыпался градом — в плечо, в губу, в нос, в грудь, в живот, в пах… больше всего целились в пах. Особенно болезненными удавались броски Брату Якиму. Олег извивался и визжал. Удерживающие его ремни со скрипом вгрызались в кожу. Какая-то часть его агонизирующего, меркнущего сознания пыталась вести обратный отсчёт брошенным камням: тридцать один, тридцать, двадцать девять… На двадцати шести острый обломок, угодивший Олегу прямиком в лоб, обнулил счётчик, и в мозгу остались только случайно вспыхивающие цифры, как разрозненные фрагменты программного кода.

Вечность спустя всё закончилось.

Олег обмяк на перекладине. Он больше не чувствовал своё лицо, осознавая лишь, что оно стало какой-то неправильной формы. Содранный лоскут кожи закрывал глаз. В горле стоял медный привкус. Олег ощупал языком опухшие дёсны и установил, что лишился нескольких зубов. Их осколки царапали внутреннюю поверхность щёк. Желудок болел так, будто Олег выпил бензин и проглотил горящую спичку. Выстилающие пол каменные плиты возле дыбы были забрызганы кровью, точно Олег рассыпал из карманов мелочь алого цвета.

У него ушли все силы на то, чтобы поднять голову. Живот скрутило, подступила желчь, но Олег слишком ослаб для рвоты. Единственным здоровым глазом он наблюдал, как сектанты берут друг друга за руки и становятся в круг, заключая в него Олега и трёх его мучителей. Словно ребятишки вокруг новогодней ёлки. Словно колядующие, которые водят хоровод вокруг чучела Масленицы перед его сожжением. Олег бы заплакал, но сил не хватало даже на эмоции.

— Вкусите Плоти, дабы могли вы занять место в Круге рядом с Братьями и Сестрами! — проревел из своего угла Глашатай Давид… или то, чем он стал. В его голосе больше не было ничего человеческого.

В руках новообращённых свернули лезвия ножей. Отринув робость, распалённая истязанием, троица, оскалившись, подступила к Олегу.

Сектанты пели. Это было низкое резонирующее жужжание, складывающееся в мантры на неизвестном Земле языке Предвечных, всесильных и непостижимых. Брат Борис. Брат Евстигней. Брат Водитель. Прочие Братья и Сёстры. За миг до того, как ножи вонзились в его туловище, Олег увидел и понял, почему Круг называется Неразмыкаемым.

Руки сектантов срослись друг с другом. Их ладони, их переплетённые пальцы превратились в набрякшие узлы из мяса, кожи и костей, спаявшие всех в одно целое.

Вот оно, подлинное слияние тел и душ. Умов и сердец.

Олег обнаружил, что всё-таки способен изумляться… и восхищаться. Последнее явилось для Олега полной неожиданностью.

Когда новообращённые добрались до Олега и принялись за дело, он не закричал. Он так же продолжал глядеть поверх их голов и — восхищаться.

Он надеялся, что члены Церкви Круга Неразмыкаемого заметят и оценят его восторг.

И тогда он будет спокоен, что Плоть его да не пропадёт зря.


религия странные люди следствие необычные состояния странная смерть
1 957 просмотров
Предыдущая история Следующая история
СЛЕДУЮЩАЯ СЛУЧАЙНАЯ ИСТОРИЯ
0 комментариев
Последние

Комментариев пока нет
KRIPER.NET
Страшные истории