Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Призраки Неотпразднованного Рождества
© German Shenderov8.5 мин. Страшные истории archive 15-05-2019, 18:21 Источник Принял из ТК: rainbow666
Снег был мокрый и липкий, он забивался в деловые туфли, оседал на тонкое черное пальто — дешевая подделка под кашемир, только не греет. Снег оседал на волосах, превращаю идеальную прическу в гадкое подобие морского ежа. Снег был повсюду, забивался в водостоки, размазывался по асфальту, превращаясь в гадкую жижу, отражая радостно светящиеся, украшенные к Рождеству витрины кафе и магазинов. Все они были уже закрыты, и все, что у меня оставалось — это пол-бутылки джина и пластиковая карточка с оголенным счетом. Ах да, и еще, конечно, кольцо — его покупка и оголила карточку. Обручальное кольцо стоимостью в четыреста евро. Первым порывом было выбросить его к чертовой матери, но, к счастью, здравый смысл возобладал над яростью. Чертова шлюха! Интересно, как давно он к ней ходит? Месяц, два? А может быть, год?
Перед глазами до сих пор стоит картина — этот урод с членом в одной руке и презервативом в другой, и эта тварь, натянувшая одеяло на сиськи. И что мне оставалось делать? Накинуть пальто и уйти навсегда из этой квартиры и из ее жизни. На последнюю наличку я купил бутылку джина и вот теперь, я бесцельно слоняюсь по улицам чужого мне города, объятому рождественской лихорадкой.
∗ ∗ ∗
Зачем я отпросился пораньше с работы? Черт меня дернул уйти пораньше, заскочить в ювелирный магазин, сам дьявол мне нашептал эту ерунду с предложением руки и сердца. Кому я собирался себя отдать? Твари, которая меня ни во что не ставила, смеялась за моей спиной и трахалась, трахалась, трахалась с кем попало. Джин неприятно жег горло, сливаясь с яростью, которая жгла меня изнутри. Лицо было мокрым — то ли от слез, то ли от снега.
Я любил ее больше жизни, я боготворил ее и вот теперь, я ей не нужен. Совершенно. Ну, то есть, абсолютно. Не нужен был, наверное и раньше, иначе бы она не позволила так себе поступить.
Меня зовут Эндрю, и меня больше нет.
Свет гирлянд на деревьях резал глаза, витрины вырезали темные пятна на сетчатке, я не видел перед собой ничего, и лишь парк манил своей тьмой и тишиной. Улицы были безлюдны — все сидели дома в окружении своих родных и близких, праздновали Рождество. Я мог быть одним из них, рано или поздно я бы сидел и заворачивал подарки, чтобы положить их под елку для детей, которые могли оказаться вовсе не моими.
Ворота парка были закрыты. Черная чугунная ограда возвышалась передо мной, как врата Эдема, закрытые для таких никому не нужных отщепенцев, как я. Штыки оград, точно черные клыки, угрожающе дырявили ночное небо, грозя расправой незваным гостям. Я был одним из них.
Перелезть через ограду мне стоило порванных брюк и дырки в плаще. Спрыгивая, я зацепился полой плаща, ударился головой об ограду, выронил бутылку и шлепнулся в жуткую слякоть. Кажется, падая, я повредил ногу, потому что опираться на нее было нельзя. Хромая, я двинулся к центру парка, к «нашей», а теперь только моей скамейке, где раньше мы провели немало солнечных деньков, улыбаясь, смеясь, целуясь и думая, что у нас целая жизнь впереди. Целая жизнь вместе. Наивный идиот и лживая сука!
Я вышел на мокрый гравий под свет фонаря и осмотрел себя. Да уж, теперь даже любой бродяга выглядит опрятнее. Теперь мой внешний вид соответствует моему внутреннему состоянию. Но легче от такой гармонии не становится.
И где-то вдалеке дрожало оранжевое пятно. Я не мог разглядеть ничего из-за слез, грязи и снега, поэтому просто пошел на свет. Веселые голоса впереди манили меня — казалось, еще пару шагов вглубь парка, и я окажусь в уютной гостиной у камина, в окружении друзей и родственников, буду попивать обжигающий и сладкий глинтвейн, разворачивать подарки и вручать их.
Я уже слышал треск поленьев, пьянящий аромат гвоздики и корицы щекотал мои ноздри, парк казался лишь сном, а гостиная словно становилась реальней. А потом я споткнулся и видение пропало. Кажется, я пришел к лежбищу бомжей.
Вокруг костра, над которым аппетитно побулькивало какое-то варево с сильнейшим алкогольным запахом, расположилась прямо на грязной слякоти весьма разношерстная компания. Тощий человечек, покрытый пятнами сажи, сидел у самого пламени, время от времени запуская руку в костер, вынимал оттуда уголек и держал его в пальцах, пока тот не гас. Рядом с ним сидела бледная девочка лет семи в тонюсеньком платье — непонятно было, как она выносила этот мороз. На земле лежала миловидная девушка в ужасно грязном и рваном свадебном платье и, кажется, дремала. Было и много других странных персонажей, а венчал круг у костра невероятно тучный мужчина, который весь, казалось, состоял из живота. Он жадно глодал вычищенную до блеска кость, и каждый раз его натренированной челюсти удавалось отыскать кусочек мяса.
— Здорово, народ, — помахал я рукой, пытаясь привлечь внимание компании бродяг. Кажется, хоть Рождество я встречу не один. — А я тут выпить принес.
— Согреемся, — одобрительно пророкотал толстяк в центре, удивительным образом не прекращая тщательно обыскивать кость языком. — Присаживайся, гостем будешь! Звать тебя как?
— Эндрю, — ответил я. Фамилию уличным бродягам, да еще таким странным, я называть не торопился.
— Эндрю? Вот так просто? — вскочил неожиданно прыткий и вертлявый человечек с угольками.
— Вот так просто.
— А я Расмус Углежог, приятно познакомиться, — он протянул мне чумазую ладонь, и я несколько поколебался прежде чем пожать ее — впрочем, мой новый знакомый не подал виду. — А это Малышка Андерсон, Спящая Невеста, Рыцарь Руперт, Дагмара Два Сапога и Болвар Большое Брюхо, старшой наш. Ты присаживайся, присаживайся.
Я не заметил как оказался меж мрачным типом по кличке Рыцарь Руперт, который молчаливо выдергивал из-под одежды невесть откуда взявшуюся там солому, и Спящей Невестой, которая вблизи оказалась еще красивее. Кто-то сунул мне в руки почти раскаленную металлическую кружку с варевом из котелка, и я чуть было не пролил содержимое на голову спящей девушки.
— Ну, рассказывай, Эндрю, какими судьбами в наши, так сказать, угодья? — громко и отрывисто вопросил Болвар и с легкой угрозой надул красные лоснящиеся щеки — мол, смотри мне тут.
— Да, несложная история, в общем-то, — начал было я, но тут со всех сторон посыпалось «Выпей, выпей!» и я сделал глоток. Ни в какой фантазии, ни в каком сне я не мог себе представить подобный вкус. В городском парке, в мятом и измазанном сажей котелке над костром из пластиковых стаканчиков и газет грелась настоящая амброзия. Это был не просто лучший глинтвейн из всех, что я пробовал — это оказалась настоящая концентрация всего вкусного, что могло быть в напитке. До горечи ароматная гвоздика, легкое пощипывание от корицы на языке, вкус яблок, от которого перед глазами вставали картины плодоносящих деревьев, и вино — не из тех, что чопорно катают на языке надменные сомелье, но то, которое могла варить твоя мама в детстве и давала тебе попробовать лишь каплю — и та самая капля была самым вкусным, что ты когда-либо пил.
Теперь у меня в руках была целая кружка этого счастья. Тепло разлилось свинцовой тяжестью по конечностям и пыльным мешком ударило по голове. Сердце, которое до этого беспорядочно металось в грудной клетке, и нервные окончания, дрожавшие от злости и напряжения, будто усталые птицы упали и блаженно уснули, давая отдых моей измученной душе.
— Как я и сказал, несложная история, — повторил я и был вынужден прерваться: стало необычайно тихо — прекратились чавкающие звуки со стороны толстяка, перестала дрыгать ногами Дагмара, и даже Расмус Углежог наконец сложил руки на коленях. Все они внимали мне, и я приободрился — им было не все равно.
— Мы познакомились в колледже, нам обоим было по восемнадцать или около того. Я знал ее и раньше, но мы как-то не замечали друг друга. А там, на какой-то вечеринке, я увидел необыкновенной красоты девушку. Пригласил ее потанцевать, потом позвал ее погулять. Конец весны, звезды, мы держались за руки, болтали обо всем на свете.
— А ты похоже тот еще болтун, — язвительно бросила пацанка Дагмара Два Сапога и закинула ногу на ногу, да так изящно, что я даже залюбовался. Природу ее прозвища я тут же увидел — вся ее одежда была истрепана до полного отсутствия цвета и формы, но высокие кроваво-красные ковбойские сапоги на ее ногах выглядели так, будто их минуту назад сняли с витрины. Впрочем, если не обращать внимания на затертые до дыр джинсы, ноги у нее тоже были что надо.
— Цыц, Даги, не смей перебивать нашего гостя. Все твои истории мы уже слышали, — замахнулся костью (да сколько же он ее будет глодать?) Болвар Большое Брюхо.
— Молчу-молчу, — смиренно подняла руки рыжая чертовка.
— Действительно, тут-то как раз рассказать особо нечего. Мы вместе доучились, а там я и предложил ей съехаться. Мы нашли квартирку тут неподалеку, — неопределенно махнул я рукой, ведь и правда уже не зная, в какой стороне от нас она находится, — В общем, съехались и там душа в душу. Я работал, она все больше сидела дома — мечтала стать художницей. Просила меня несколько раз побыть натурщиком, я все как-то времени не находил. А потом работа пошла в гору, дали интересный проект, подружился с шефом, стали вместе ездить в клубы. Ничего такого, просто выпивали вместе. А она, гнилая натура, по себе людей судит. Ну и пошли ежедневные скандалы, что она меня дома не видит, что я непонятно где и непонятно с кем по ночам шляюсь. А я вот что скажу — не доверяет тот, у кого у самого рыльце в пушку, верно говорю?
— Верно, верно, — поддакнул Расмус, остальные промолчали.
— Вот и я говорю — не давала суке покоя ее натура гнилая. В общем, вкалывал я как окаянный, собирался на свадьбу копить. Кольцо вот купил, — и в доказательство своих слов я извлек из кармана коробочку. Оживленно, не просыпаясь, заворочалась Спящая Невеста, придвинувшись ближе ко мне и положив мне руку на колено. Я слегка дернулся — рука у нее была ледяная. Не двигайся она только что — предположил бы, что девушка околела.
— И прихожу я сегодня домой — с букетом цветов и кольцом. Дурак! Специально пораньше с работы отпросился. Захожу домой, и угадайте, что я вижу? Торчит в комнате мужик и попискивает: «Милая, ну давай может, как всегда, без него? Или в попу, как раньше?» Сука! А меня она через «черный ход» ни разу не пустила! Ну, психанул, конечно, цветами ее по лицу отхлестал. Мужика трогать не стал — он-то ни при чем тут.
— Да зассал он просто! — не унималась Даги Два Сапога.
— А пускай и зассал! — рявкнул я в ответ, — Какая теперь разница? Нету у меня теперь ни гордости, ни планов, ни дома, ни невесты.
В этот момент девушка, дремавшая у костра, вскочила и вперилась в меня холодными голубыми глазами.
— Так значит у тебя нет невесты? — медовым голосом спросила она, положив обе руки мне на колени и приближаясь губами к моему лицу, — Так я буду твоей невестой. Стань моим женихом. Я буду ублажать только тебя и так, как захочешь, — Спящая Невеста медленно провела язычком по губам, и во рту у меня пересохло. — Я буду пускать тебя и в рот, и в задницу, и в лоно, и куда захочешь, и спереди и сзади, и сверху и снизу, в радости и в печали, в болезни и в здравии, и никто не разлучит нас…
Она почти было прикоснулась своими губами к моим, и я был вовсе не против, когда вновь раздался грозный окрик Болвара:
— Невеста! А ну-ка прочь от нашего гостя! Чего тебе не спалось?! Ляг и лежи спокойно!
Я еще не отошел от возбуждения, а девушка, как маленький обиженный зверек свернулась клубком у моих ног и снова вроде бы уснула.
— Да, Эндрю, непростая у тебя ситуация. Что делать будешь? — спросил гигант на правах старшего.
— А не знаю… Что мне теперь делать? Моя жизнь разрушена… И никто не даст мне теперь другой жизни. Вернусь домой, выкину эту суку и повешусь к чертовой матери.
— Знаешь, не лучший это выход, Эндрю. Уж я-то знаю, — подал голос Расмус-Углежог.
— Верно-верно. Куда торопиться? Все равно все всегда заканчивается одинаково, — авторитетно произнес Болвар Большое Брюхо и как-то не в тему ткнул пальцем в свой необъятный живот.
∗ ∗ ∗
— Для таких слабаков, как ты, и есть эта прекрасная ночь. Эта волшебная возможность все исправить. Ночь Рождества, — лежа на спине и дрыгая ногами пропела Даги.
— Как исправить? Что тут можно исправить? Вы что, рождественских комедий пересмотрели? — истерично вскричал я и вскочил на ноги, облив остатками глинтвейна Спящую Невесту, та даже не шевельнулась. И тут, стоя на ногах, я увидел вдали среди деревьев медленно приближающуюся фигуру и застыл.
∗ ∗ ∗
В ночной тьме, покачиваясь, медленно, шаг за шагом, к нам приближалось существо. В нем было не меньше шести метров роста. В нос ударила густая вонь, как от старого козла, а на зубах заскрипел уголь. Мелодичный звон сопровождал каждый шаг тяжелых копыт, что взрывали промерзшую землю, будто кайло. В свете костра поблескивали тяжелые цепи, опутывавшие существо, а на стыках блестели бубенцы. Среди густой, словно жуткий черный туман, шерсти поблескивали хищными красными угольками глаза твари.
— Вот его попроси, он может помочь, — с насмешкой пискнула Даги, которая, похоже, тоже была слегка напугана.
— Ч-ч-что это за тварь?! — истерично вскричал я.
— Крампус, — не поворачивая головы, ответил Болвар Большое Брюхо.
Для создания такого размера, Крампус двигался удивительно быстро. Я и моргнуть не успел, как гнилое дыхание чудовища устремилось мне в ноздри. Его морда была прямо перед моим лицом. Если бы я захотел, я мог бы его поцеловать, не двигая головой. Теперь лишь один единственный глаз сверлил меня взглядом, от которого мне становилось не по себе. Одновременно отовсюду раздался хриплый, с подвываниями, шепот:
— Чего ты хочеш-ш-шь? — вопрос, звучавший почти по-человечески, скатился до змеиного шипения. Я набрался храбрости и выпалил прямо в морду этой твари:
— Я хочу чтобы этой суки никогда не было!
И я осознал, что кричу в пустоту. Никто передо мной не стоял. То что я принял за глаз было далеким сиянием чьего-то костра вдалеке. И я пошел на свет.
Вокруг костра, над которым аппетитно побулькивало какое-то варево с сильнейшим алкогольным запахом, расположилась прямо на грязной слякоти весьма разношерстная компания.
∗ ∗ ∗
— Здорово, народ, — помахал я рукой, пытаясь привлечь внимание компании бродяг.
И я сел рассказывать свою историю.
— В общем, когда я поступил в колледж, я был молод и глуп. Связался не с той компанией, начал долбить «мутный». Штука не из дешевых, скажу я вам. Ой, а ни у кого спички не найдется? — попросил я. Молчаливая маленькая девочка, кажется, Малышка Андерсон, протянулся мне огромную каминную спичку. — Так вот, штука не из дешевых, пришлось в итоге и самому бодяжить и толкать. Как-то я плохо продался и задолжал одному из поставщиков. Он сделал вид, что простил, а потом сдал меня, как сука последняя. Я сел на семь лет. Выпустили за хорошее поведение. Родители делают вид, что меня не знают, выгнали из дома. Друзья не желают со мной общаться. На работу не берут. Да и не умею я особенно ничего… Вот теперь так и повелось, то под мостом, то в парке…
А потом вдалеке появился огонек и я пошел дальше.
Вокруг костра, над которым аппетитно побулькивало какое-то варево с сильнейшим алкогольным запахом, расположилась прямо на грязной слякоти весьма разношерстная компания.
— Здорово, народ, — помахал я рукой, пытаясь привлечь внимание компании бродяг.
И я сел рассказывать свою историю.
— В общем…
— Эй ты, Эндрю Окаянный, ты в прошлый раз первым был, теперь другим уступи, — сурово оборвал меня Болвар Большое Брюхо.
— Да скучная у меня история, и вы сто раз слышали, — потянулась Спящая Невеста.
— Нет уж, дорогуша, традиция такая, сказывать надо, — суетливо увещевал ее Расмус Углежог.
— Ну, коль традиция, то слушайте: родилась я в бедной семье одного сапожника. Мать при родах умерла, отец на семилетие сиротой оставил. Так меня всем селом и выхаживали — кто на ночь приютит, кто за работу мелкую покормит. А раз приехал к нам юноша — хорош собой и богат. Сразу мы друг друга заприметили. Хотел он свататься — да некому — сирота же я. Так он меня взял и с собой увез. А родители его меня сразу невзлюбили — говорят, нечего юноше из хорошей семьи в жены сироту без имени брать. Но мой жених был непреклонен — свадьбу хотел в аккурат после Рождества сыграть. Сдались его родители и комнату мне отдельную определили. И в ночь на Рождество опоили меня так, чтобы я уснула сном беспробудным, да вынесли меня на порог перед домом. Так я во сне к утру и околела.
— Добрая история, — погладил Болвар свое брюхо.
— А моя и того добрее будет, — сказал Расмус Углежог и начал свой рассказ. — Был я простым углежогом — работа трудная, но добрая. Шел я ночью на Рождество добрым людям уголь принесть, да тут морозы ударили, и пурга поднялась. Остался я ночью один в лесу. Ну и — есть грех такой — поджег уголек один, чтобы согреться. Чувствую — мало — второй поджег. А там и третий. Сжег я весь уголь, а все равно мерзну. Ну не будь дурак, одежку скинул да весь в костер залез — так и согрелся, не мерзну больше совсем…
Так я ходил от костра к костру, рассказывал свои истории и слушал чужие. И никогда я не слышал, чтобы Болвар рассказывал свою историю. И к очередному костру пришел я, грязный и оборванный, и спросил:
— Болвар Большое Брюхо, а какова твоя история?
— Мою историю, Эндрю Окаянный, ты знаешь сам. Расскажи ее.
И я рассказал. Рассказал о том, как обиженный глупец пришел в лес к тем, кого не знал и пожелал того, чего не знал. И пожалел о своем желании, и скитался, и мерз неприкаянный много лет. И Болвар Большое Брюхо сжалился над глупцом и съел его вместе с его страданиями.
— Это добрая история, — сказал Смерть Ненасытное Брюхо, и меня больше не стало.
1 130 просмотров
0 комментариев
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Комментариев пока нет
