Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Помин чудес
© BostoneSash9 мин. Страшные истории RAINYDAY8 21-05-2020, 15:30 Источник Принял из ТК: Helga
***
Уж не знаю, почему, но одним из самых ярких "маскотов" моего детства являлась передача "Поле чудес". Наверное, оттого, что бабушка- ярая поклонница интеллектуального шоу, не упускала практически ни одного выпуска, а я, сколько себя помню в ту пору, всегда крутился где-то рядом. Даже когда я уже подрос, мы не изменяли этой скромной семейной традиции, и добрый шутливый голос Леонида Аркадьевича был привычным фоном для любых вечерних дел. Я учил уроки, читал книги, что-то мастерил или просто рисовал под аккомпанемент ПЧ, и до сих пор, стоит мне открыть любой старый выпуск, как я словно переношусь в ту пору, переживая то самое уютное и умиротворяющее чувство снова. Во всяком случае, так было до определенного момента.
Я практически не помню предшественника Якубовича- безвременно ушедшего в 1995 году Влада Листьева- мне тогда было четыре года, поэтому воспоминания хаотичны и абстрактны: едва мелькает на задворках памяти портрет усатого мужчины, который показывали целый день по ящику, бабушкины возгласы в телефонную трубку кому-то из подруг: "Листьева убили, слышала?" и какая-то мрачная похоронная служба в студии Поля Чудес. Поймите, я воспринимал это, как должное, к тому же, телевидение первой половины 90-х было и без того полным трэшем, можно было смело ожидать подобных постановок по поводу общей трагедии, так что я до недавних пор не придавал значения гробу, стоящему на барабане.
Полтора месяца назад у меня было отвратительное настроение из-за некоторых проблем на работе- да и в личной жизни все катилось под хвост коту. Вымотавшись за день от тщетных попыток хоть как-то поправить свое положение, я устало нырнул под одеяло, и уже был готов провалиться в целебный сон, оставив мозг "на автопилоте", как в моей голове стали всплывать те самые теплые образы детства. Мне становилось спокойнее, я расслаблялся, и уже совсем перед тем, как заснуть, перед собой увидел старый телевизор в бабушкиной комнате, барабан Поля Чудес, и двух его ведущих- одного на привычном месте, другого- в черном гробу. Я едва ощутил тревожное чувство от иррациональности этого неприятного элемента в общей картине, как провалился в сон. На следующий день, разговаривая с матерью по телефону, я упомянул о странном "ритуале". Мама помолчала. Я понял, что она пытается понять, не выпил ли я лишнего перед тем, как позвонить ей. Я ей рассказал, как я помню тот эпизод из своей жизни, и вместе мы пришли к выводу, что я просто объединил два воспоминания в одно- репортаж с прощальной церемонии и выпуск ПЧ, посвященный памяти ведущего. Вечером я решил и в самом деле немного выпить и порыться в воспоминаниях. Мне пришлось изрядно накидаться, чтобы уснуть- чем больше я вспоминал, тем больше деталей добавлялось к траурному образу. Я вспомнил белую кружевную кайму по борту гроба, вспомнил, что было всего два игрока, и они даже отгадывали буквы, но самое главное- я вспомнил ощущение страха. Страх от того, что рядом сидела моя бабушка, которая с не меньшим ужасом смотрела передачу, но она впредь никогда не упоминала об этом дне, словно ничего не было. Будь она еще жива, она смогла бы дать какие-то ответы.
На следующий день я решил отправиться к своему другу и наставнику Жене. Евгений Васильевич был на двадцать лет старше меня, но у нас сложились дружеские доверительные отношения еще с тех пор, как я пришел в радиотехнический кружок, будучи еще школьником, где он преподавал. Женя в свое время работал в региональной ТВ-студии, и, раз уж интернет не дал мне ответов, то больше обращаться мне было не к кому. Мы тепло поприветствовали друг друга, он предложил зайти, и мы целый час рассуждали о всякой технике, да и просто говорили "за жизнь", потягивая прохладное пиво. Наконец я, отставив пустую бутылку в сторону, решился рассказать ему о цели своего визита. Васильич внимательно выслушал меня- я наблюдал, как он мрачнеет с каждым сказанным мной словом.
- Да не смотри на меня так, Жека. Приснилось двадцать с хреном лет назад, а я тут гоню сижу. Жека просто молча пялился на меня. Потом тяжело вздохнул.
- Знаешь, Пашка, я это... март был вроде, девяносто четвертого года... Ну да, ну да... Я тогда на вышки собирался уходить...- Васильич бормотал себе под нос, вспоминая. По моей спине пробежал недобрый холодок.
- Это, Пашка. Иди-ка ты домой, хватит пива с нас на сегодня, я спать хочу. Иди, спасибо, что зашел.- Женя вытолкал меня за дверь, я успел различить в его глазах то ли испуг, то ли злость. Это мне уже совершенно не нравилось.
Летний вечер был душным, тяжелым. Тучи мух носились в вязком зное, норовя залететь в рот или глаз, дворовые собаки лениво валялись в детской песочнице. Воздух пах грязью, чем-то кислым и отвратительным, вечернее время не обещало никакой прохлады. Уже неделя прошла с тех пор, как я был у Евгения Васильича- мы так и не созванивались, я старался поменьше думать о своих детских воспоминаниях, посвятив все свои усилия решению рабочих проблем. Сидя на лавочке, я курил и копался в телефоне, пытаясь найти номер одного из наших инженеров, чтобы договориться о паре мелочей, которые бы стали окончательной точкой в моей трудовой реабилитации. Листая контакты, я остановился на одном: "Жека". С минуту, наверное, я размышлял- стоит ли сейчас ему звонить? Конечно, я нажал "вызов". Сперва гудки, потом до боли знакомый голос- он казался взволнованным.
- Пашка! Здравствуй, мой хороший! Я тебе собирался звонить уже, да ты сам это...
- Жека, здоровы были, здоровей видали. Ты как?
- Живой, живой. Слушай, ты ж это... умеешь вроде на компьютере с пленкой работать?
- С какой пленкой?- не понял я.
- Пашка, слушай внимательно. У меня пленка есть. Ну это... кассета вроде как, только не под видик, а ну... в общем, я аппарат тебе дам, и кассету, а ты уж подумай сам...
- Да что за кассета, ежкин кот?- до меня начало доходить.- Где ты ее достал?
- Паш, давай ты заберешь, посмотришь, что можно сделать, а там поговорим?- Жека сбросил звонок.
Твою мать. Я вскочил с лавочки, будто к ней электричество подключили. Через полчаса я уже был у Васильича дома, держа в руках какую-то кассету невиданного мной раньше формата, и, судя по всему, проигрыватель для нее- с кучей ручек и штекеров. Надпись на передней стороне гласила: «Ампекс ТВРЕГ-900», сверху был загрузочный отсек, спереди – небольшое табло. Какая-то профессиональная штука, и стоила, наверное, дофига в свое время.
- Вот, Пашка, это... ну разберешься короче, не дурак. Если не ошибаюсь, там тот самый выпуск, но пленка сильно потрепалась, а ты это... короче, компьютерщик, вот. Ну может, чего и найдешь интересного, сам я не стал возиться. Это... позвони, короче, как что, ага?
- Ага...- ошарашено ответил я.- Откуда, Жень?
- Ну это... старые, короче, знакомства. Ну и повезло, да. Ой, короче, не все равно, не? Это... меньше будешь знать- долго будешь это… жить короче, вот. Мы перекинулись еще парой фраз о повседневных делах, обменялись новостями, после чего я отправился восвояси.
Была уже поздняя ночь, когда я расположился со всем оборудованием перед компьютером. Старые, искореженные детским восприятием воспоминания кружились в голове, порождая странную смесь из чувства любопытства, неясной тревоги и надежды – надежды увидеть самый обычный выпуск передачи, хотя внутренний голос настойчиво требовал оставить эту затею. Сейчас я жалею, что не послушал столь ценный совет, но разве оставить такую загадку неразрешенной, когда решение – прямо в руках, было возможно? Разобравшись с установкой кассеты и включением магнитофона, я стал разбираться с вариантами подключения его к телевизору. Новый Samsung напрочь отказался понимать древний Ампекс, пришлось возиться с подключением на TV-тюнер в компе. После всех манипуляций с перемоткой кассеты, выставления режимов и прочих танцев с бубном, мне удалось получить картинку, но помехи были слишком сильные, чтобы хоть что-то разобрать. Я различил кусок заставки с логотипом телекомпании «ВИД», лица каких-то людей, даже узнал молодого Якубовича – но это была лишь пара кадров. Я понял, что придется сперва оцифровать ролик, потом только пытаться что-то поправить. Потратив еще добрых минут сорок на подбор оптимальных настроек, я запустил граббинг с тюнера, и пошел делать себе кофе. Потом последовала очистка от шумов, подбор фильтров и прочие мелочи видеореставрации. В итоге у меня на рабочем столе лежал файл с «тем самым» эпизодом. Я ощутил, как волнение наполняет меня до кончиков пальцев, снова пришло ощущение детства, но вместо привычной гармонии я чувствовал послевкусие настоящего ужаса. Что за черт? Сейчас я запущу файл, и все встанет на свои места, вновь обретет рациональность и развеет весь этот бред пьяной кобылы, который по неясным, но вполне объяснимым причинам появился среди моих детских воспоминаний.
Я дважды кликнул на файл. Комп подвис, но файл все же запустился. Отрегулировав колонки, я откинулся в кресле. Шумы особо никуда не делись, но видео все же стало различимым, к тому же – хоть и частично, вернулся звук. Фоном оставался статический шум, но он не резал слух, и был почти незаметен. Сперва был только треск. Потом появилось изображение. Я вздрогнул, когда началась старая заставка – тот скачущий мяч и страшные удары. Появилась маска и мужской голос сказал: «телекомпания ВИД…» голос замолк на пару секунд. На заднем фоне послышался тихий вздох. «…представляет». Началось главное вступление «Поля чудес»: поползли по экрану белые линии, образовывающие трехмерное квадратное поле, но разноцветные фигуры в клетках не появились. На фоне играла печальная оркестровая музыка- так тихо, что я едва ее различил. Когда я увидел заглавную надпись, мне стало не по себе. «Помин чудес». Что за черт? Я невольно сжал руки в кулаки. Надпись пропала, появился портрет Листьева с траурной каймой и находился на экране полторы минуты, к фоновому треску добавился звук, будто кто-то дышал в микрофон. Потом произошел резкий переход – Леонид Аркадьевич, студия, зрительские места были почти пустые – пара человек в строгой черной одежде, и все. И зрители, и Якубович выглядели расстроенными, было видно, как новый ведущий собирался с мыслями, но не спешил начинать. В кадре не было барабана или игрового стенда с клеточками – она показывала то Якубовича, то мрачных зрителей.
- Дорогие телезрители! – было заметно, что видеоряд отстает от звуковой дорожки. – сегодня ушел из жизни (почему «сегодня», черт возьми? Они не могли сделать передачу в тот же день!)- наш дорогой усопший Владислав Николаевич Листьев… Речь была долгой, было видно, что Якубович на самом деле убит горем, его голос дрожал и иногда казалось, что он вот-вот не сможет сдержать слез. Иногда звук почти полностью пропадал, или становился тише шума, так что не все слова можно было различить.
- мы будем помнить…. заслуги… отечественное телевидение… осталась супруга Альбина… трагедия… лифт… падение… высоты… смерть.. Стоп, причем тут лифт? Якубович делал явный акцент на этом слове. Я отмотал немного назад, сделал погромче и подключил наушники. С третьей попытки я различил:
-… осталась супруга Альбина. Страшная трагедия произошла ночью, причиной послужил неисправный лифт, в котором не оказалось пола, когда Владислав вошел в него на пятом этаже. Падение с такой высоты оказалось фатальным, это поистине жуткая смерть… Я ощутил, как погружаюсь в какой-то сюрреалистичный мир. Какое падение, какой лифт без пола? Было убийство, бедного человека застрелили в подъезде! На всякий случай я остановил запись и переключился обратно на колонки, ибо шум стал невыносим на такой громкости. На всякий случай залез в «википедию». Убийство, вечер, все верно. Ладно, посмотрим, что дальше будет.
- … и сегодня… поминальная игра… первая …ойка игроков в студию! – Якубович сказал это не торжественно, как обычно, а почти злобно, отвернувшись от камеры. В полной тишине в студию вошли две женщины, обе в черных платьях, одна из них – девушка лет тридцати, держала черный платок у лица, глаза ее выглядели заплаканными.
- …сегодняшней… игры…-тут звук пропал полностью, и какое-то время я смотрел видео в полной тишине. Вроде все шло более-менее своим чередом, Якубович что-то спрашивал у одной, потом у другой, появились клеточки – угадывали какое-то слово из девяти букв. Игра шла, как обычно, стали появляться буквы: «Ж», сразу за ней- «З». Пока я гадал, какое же слово может содержать такую очередность букв, появилась латинская «N». Предпоследняя. Это явно выходило за рамки постсоветского эфира. Не бывает такого, не может там быть английских букв. Я чувствовал, как страх буквально сочится из монитора, а когда звук все же вернулся – я вскрикнул. Судя по всему, старшая из игроков, полноватая дама лет сорока, передавала приветы родным.
- …папе, бабушке из Смоленска – Курчатовой Анне Николаевне, дедушке Федору, а еще племяннику Максимке, он в пожаре погиб… вроде всех помянула…- Я ощутил, как волосы на голове дыбом встали. По какой-то причине я не мог оторваться от просмотра – быть может, мне просто было страшно встать и выключить свет. Я просто смотрел, как эта инфернальная версия любимой с детства передачи уничтожает мою психику. Якубович попросил даму назвать букву.
- А? – скорее спросила, чем ответила она.
- АААААаааааааааааааааааааааа…- ведущий протянул эту букву, обернувшись в камеру, и глядя сквозь экран мне в глаза. Из-за качества видео казалось, что вместо рта у него – черный провал на лице, это было жутко. Его «а» было скорее похоже на треск вертолетных лопастей, чем на человеческий голос. Я ощутил, как вместе с креслом словно проваливаюсь в холодную, липкую пропасть.
- Такой буквы не бывает! – крикнул он на женщину, которая в ужасе поднесла руки к лицу. Тем не менее, на табло появилась буква «А», но с какой-то завитушкой сверху, как у «Й». Ход перешел к первой участнице – она с ужасом на лице поглядывала куда-то в сторону барабана. Как ни странно, сам барабан так и не показали ни разу за все это время, хоть прошла большая часть игры. Якубович (хотя я сомневаюсь, что это был на самом деле он), видимо, попросил ее крутить колесо. Она повиновалась, и все просто молча стояли, потупив взгляд, пока Леонид Аркадьевич не сказал:
- Сектор «крест» на барабане!
И тут наконец камера взяла общий план. На барабане, крутясь вместе с ним, стоял лакированный черный гроб, внутри все было устлано белым, кружевная кайма была аккуратно завернута за края стенок ящика, внутри кто-то лежал. Игроки и ведущий перекрестились, девушка помоложе зарыдала. Другая выглядела так, будто находится на грани, и тихо произнесла, что хочет назвать слово. Леонид Аркадьевич злобно глянул на нее, сам подошел к табло и открыл оставшиеся буквы.
NСКĂЖ3НN3
Экран сразу же действительно исказился, раздался хор из рыдающих голосов, Якубович бросил микрофон и подбежал к гробу. То же самое сделали все – игроки, зрители, даже оператор, бросив камеру. Камера упала набок, и были видны только ноги людей – они забирались на барабан и плакали, кто-то кричал. Видео стало сильно зависать, громкость плача была невозможной. Потом камеру подняли и в кадре сразу появился Якубович с перекошенным от гнева лицом. Он заорал прямо в камеру:
- Вы так же в гробах будете лежать проклятые!
Тут же все пропало, осталась лишь заставка в виде надстроечной таблицы. Сквозь нее проступило новое изображение – на пару секунд, но я понял, что это – фото человека в гробу: он выглядел так, будто действительно упал с невероятной высоты, был весь в гематомах, голова кровоточила, половина черепа была сплющена и его содержимое растекалось по подушке. Это был не Листьев. Последнее, что я помню- раздался женский вопль, и экран потух, как и мое сознание.
Я очнулся утром. Техника была выключена, голова раскалывалась, тошнило, а вчерашние события казались не то дурным сном, не то чьим-то идиотским розыгрышем. Я включил комп. Файл так же был на рабочем столе, но он не запускался, выдавая ошибку «неверный Лист». На других плеерах он показывал «ошибку кодека», «файл поврежден» и прочие вариации. Магнитофон показывал только ровные помехи, сколько я не пытался хоть что-то выжать из него. Не в силах больше находиться дома, я направился к Васильичу.
- Ну как, Пашка, это… вышло? – Евгений Васильевич выжидающе смотрел на меня. Я решил, что не буду рассказывать ему о вчерашнем. Нет, ни за что.
- Да не, Жека, пленка размагнитилась совсем, одни помехи.
Мы помолчали. Кажется, он понимал, что там помехами дело не ограничилось, но я благодарен ему, что он не стал выпытывать.
- Ну и хорошо, что помехи. Выбрось это… ну, кассету, а то чо? А то это… вы вон, диски все, диски…
- Васильич, диски тоже устарели уже.
- Тем более выбрось тогда. Водку будешь?
Отказываться я не стал. Мы крепко выпили, и Васильич, придвинувшись ко мне, словно нас могли подслушать, зашептал:
- Там, Пашка, как оно… я ж перед эфиром их это… проверять должен был, да. Ну проверил, и вот то самое увидел, и гроб, и все. А потом хотел кому показать – а нет ничего, чистая кассета. А потом прислали нужную запись, говорят, что ошиблись – не ту пленку отправили, дураки. А оно вон как. И не верил никто, эти… ну, короче, говорят, что допился я, Пашка. А я не то, что бы, но… Короче, никому не надо знать это. Точно одно знаю – в этот… в эфир мы это не пускали, Пашка. И, стало быть, пленка была еще когда этот… Листьев-то живой был. Не знаю я, Пашка, не знаю. И тебе знать не советую. Мало знаешь – много это… живешь, короче.
3 775 просмотров
8 комментариев
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
