По образованию я филолог, полжизни отдал институту и никогда бы не подумал, что всё потеряю. Не буду томить тебя подробностями моего краха, это очень грустно и совсем неинтересно. Скажу так: с кафедры меня выперли по надуманной причине.

В сторожа заделался не сразу, сначала подрабатывал простым учителем, потом репетитором, но ни с тем, ни с другим не справился, видно, возраст уже не позволяет терпеть детские выходки.

Специально искал вахту, лишь бы подальше от города и на большой срок. О деньгах не беспокоился, их у меня скопилось прилично. Всё дело было в душе, день ото дня она разрывалась на части, горячими всплесками разбрызгивала внутри меня тоску. Я ставил себе цели на день, но ничего не выполнял. Впадал в апатию из-за чувства вины от безделья, и в этой апатии ленился ещё больше. На помощь пришла соседка, сказала, что может помочь устроиться сторожем на старую ферму. Свела меня с каким-то мутным мужиком, по выражению лица и по стилю в одежде похожим на типичного «братка» из девяностых. Этот рудимент владел ЧОПом.

К началу октября меня привезли на место работы. КПП, ответственность за которое целиком и полностью ложилась на мои плечи, состояло из ворот и сторожки, похожей на тепловоз без колёс. График — сутки через двое. Сменяю человека в полдень, часа в четыре приезжает трактор, открываю ему ворота, пропускаю, закрываю, к вечеру приезжает комбайн, повторяю тот же алгоритм.

Прошлый сторож, на смену которому я пришёл, по словам начальника «куда-то подевался». Но меня, идиота, это совсем не смутило, всё-таки тут работал ещё один человек, да и это жуткое «подевался» я расценил как «запил и не вышел на работу», а не «пропал без вести».

По назначению на ферме использовались только гаражи. Колхоза здесь не было уже лет как тридцать. Обстановка вокруг была, мягко сказать, очень угнетающая. Одной стороной территория фермы прилегала к лесу, с трёх других была окружена полями.

Первое время я не высовывался из сторожки. Там были все удобства, от биотуалета до телевизора с двадцатью каналами. Но потом скука силком вытащила меня на улицу. Я, нарушая устав добропорядочного сторожа, бывало, отходил от фермы метров на двести и бродил по сухому жнивью под серым осенним небом. Снимал со спины поцарапанную двустволку, выданную начальством, представлял себя охотником, шпионом на месте посадки вертолёта, солдатом Красной армии — в общем, ребячился. По территории самой фермы начал ходить чуть позже, она почему-то отталкивала меня. Средь полуразрушенных коровников и свинарников носилась жуткая тишина. Отличительно пугающими мне казались заброшенные здания администрации. Из звездообразных дыр в разбитых окнах выглядывала матовая чернота, а сорванные с петель двери, наискось поставленные в косяк, манили к себе, умоляли отодвинуть себя и войти во мрак, точно затаившиеся внутри старожилы желали рассказать какую-то старинную байку об этих местах.

Но более всего меня завораживал элеватор, поросший мхом и находившийся в аварийном состоянии. В нем будто срастались воедино плоды человеческого труда и беспощадность матери-природы. Не найди я в этой громадине что-то прекрасное, наверное, не было бы всего этого ужаса. Ведь прогуливаясь рядом с ним однажды вечером, я услышал этот странный собачий лай.

Сначала тело покрылось гусиной кожей, потом в руки скользнула двустволка. Я прислушался и определил, что животное находится за элеватором. Двинулся туда, боясь, что шелестом пожухлой листвы спугну или наоборот, спровоцирую собаку. Но на улице её не оказалось. Прямо за элеватором я обнаружил деревянный амбар с железной, что было крайне странно, дверью. Подёргал ребристую скобу, служившую ручкой, — заперто. Потом, осмотревшись, заметил, что все петли покрыты сварочными швами.

Постучал прикладом по двери, и от неожиданности немного отстранился. Из амбара донёсся лай. Он звучал глухо и протяжно, перемежаясь с частым дыханием, словно истощённая собака, имеющая человеческий рассудок, жалобно просила о помощи.

Я обошёл строение, искал щель между досок, хотел посмотреть на несчастное животное. Но старые, выгоревшие на солнце доски плотно жались друг к другу, не давая мне заглянуть внутрь.

Сердце моё сжалось от тоски, странный лай травил душу. Я вернулся на КПП, позвонил начальнику, объяснил ситуацию.

— Из амбара лает, — говорю, — ума не дам, как она туда залезла.

В трубке что-то недовольно пробурчали, а потом строгий голос заговорил:

— Ещё один… Дядя, тебе что поручено? Сиди на КПП, нехрен по территории шляться, не мешай волкам охотиться.

В горле застряла горькая обида, весь вечер я просидел в тишине, а к ночи мне вдруг стало очень жутко. Грудь разрывалась от произошедшей несправедливости, казалось, своим бездействием я согрешил страшнее, чем если бы из жалости пристрелил больную и обездоленную собаку.

При свете настольной лампы засыпалось плохо, но без него было ещё хуже. Мой сон походил на хмельной транс, обрывки мыслей переплетались с лоскутами снов, проецируя на зелёные стены сторожки пугающие человекоподобные фигуры. И вдруг по ушам ударил хруст треснувшего стекла. Я не сразу пришёл в себя и чуть не упал в обморок, спустив ноги с кровати. В слепящем свете лампы блестели осколки разбитого окна.

Всё ещё бившийся в треморе, я взял двустволку, обулся и вышел на улицу.

Территорию освещал единственный прожектор, прилаженный на крыше сторожки. Его света не хватило, чтобы дойти до амбара, поэтому я решил вернуться за фонарём. Но стоило мне переступить порог, как в голову ударила проснувшаяся паника. Кинулся к окну и увидел на земле, с той стороны, следы крупных собачьих лап.

Дальнейшие мои действия могут показаться тебе безрассудными, но мне, изъеденному изнутри, всё виделось вполне логичным и закономерным. Я ещё раз набрал начальнику, разбудил его, срываясь на крик, рассказал, что на ферме происходит откровенная чертовщина.

Он неожиданно умолк, а потом спокойно заявил, что отправит ко мне своего человека.

— Сиди в сторожке, не уходи никуда! — командовал начальник в трубку.

Но такой расклад меня не устроил, эмоции взяли верх, и я решил действовать быстро. Нашёл среди хлама в сторожке багор с пожарного щита, накинул пальто, взял ружьё с фонарём и обходным путём, через мусорку, пошагал к амбару. Поддел железным крюком доску, затем другую, ударил по ним ногой и, проделав в стене дыру, направил в темноту луч фонаря.

Сначала в глаза бросилась большая дыра в потолке, я удивился, а потом медленно опустил взгляд и увидел в бледном свете цинковый гроб. Внутренности мои точно измололи в труху, сердце растворилось в ней, оставив после себя лишь болезненные импульсы. Я почувствовал, что вот-вот лишусь чувств, но всё-таки заставил ватные ноги сделать пару шагов. Скрипучий деревянный пол был усыпан соломой, верхний слой её был слегка влажным и слегка подгнил, но внизу она осталась сухой, и при каждом шаге, шуршала на весь амбар.

В углу, прямо под дырой в потолке, аккуратной грудой были сложены бледные кости, покрытые трещинами. Жуткий гроб, стоящий в центре, был пуст, а крышка — изогнутая цинковая пластина — валялась в чистом от соломы месте, на прогнивших половых досках. Я задел эту крышку ногой, пластина дёрнулась и издала знакомый звук, принятый мною за протяжный лай.

Внутри всё оборвалось. Я усомнился в своей нормальности, выскочил из амбара, прижался спиной к ближайшему дереву и, схватившись за сердце, пытался отдышаться. Звук собственного дыхания напомнил мне о ещё одной детали здешней чертовщины. В первый раз, когда я пошёл на лай и приблизился к амбару, то явственно услышал частое дыхание. В онемевшее от ужаса тело будто выстрелили ледяной дробью. В тот момент лишь хлипкие доски отделяли меня от неведомого нечто. Теперь же оно проделало себе дыру в потолке, выбралось наружу и пошло искать сторожа, потревожившего его покой.

Я стоял неподвижно. Внутренние голоса спорили между собой, один вопил, что нужно уносить ноги, второй скулил, что нельзя даже шевелиться, иначе зловещий обитатель цинкового гроба обнаружит меня. О последствиях такого обнаружения думать было страшнее всего, неизвестность всегда будоражит кровь лучше любого омерзительного монстра. На душе становится спокойнее, когда ты видишь, как он бродит в поисках тебя, но никак не может найти. Но пока ты не встретился с ним, то он, считай, повсюду, притаился и смотрит горящими глазами из тёмного угла или рассматривает твою медленно седеющую макушку, прилипнув к потолку.

Я обронил фонарь. Несколько минут простоял неподвижно, прижав к груди двустволку. Потом в тишину, в которой моё тревожное дыхание звучало громче всякого крика, ворвался гул приближающейся машины. Вновь получив контроль над онемевшим от ужаса телом, я кинулся за элеватор, мимо гаражей к сторожке. На мгновение замер у поворота, точно парализованный от пугающей мысли: что если это и не машина вовсе, а гул амбарного нечто?

— Алё, — закричал хриплый мужской голос, — бедолага, ты где?

Что только не рисовало воображение, когда я, прикрыв рот ладонью, чтобы не закричать, выглядывал из-за угла. Самым ужасным был неописуемый монстр, питающийся страшными мыслями и с точностью воспроизводящий любые человеческие голоса.

— Эй, это ты? — вновь крикнул кто-то. — Давай в машину, бегом… Мать твою, уйди от меня.

А потом он вдруг взвизгнул, захрипел и будто забулькал, захлёбываясь.

Я упёр приклад в плечо, сжал зубы, выскочил к сторожке и взял движущуюся фигуру на прицел. И пяти секунд не прошло, как мои ноги несли меня обратно к элеватору. Человек очень странное существо, иногда он целыми днями не может запомнить нужную информацию, а иногда ему хватает пять секунд, чтобы в памяти навеки сохранился один кадр. Будь я художником, то сейчас бы с лёгкостью изобразил эту сущность: огромные мясистые руки, уходящие корнями под тёмно-зелёную гимнастёрку, отбрасывали в сторону обезглавленное тело невысокого мужичка. В свете прожектора были отчётливо видны толстые узловатые ноги, похожие на собачьи, и пе;гая голова.

Когда руки мои ослабли, и двустволка едва не упала на землю, тварь обернулась. Хвала всем высшим силам, что луч прожектора не бил в мою сторону и, видимо, неслабо слепил выбравшегося из цинкового гроба монстра. Его взглядом можно было замораживать людей, превращать их в камень, а потом так же легко испепелять. Но жуткие огромные глаза были самым безобидным из увиденного мной на его лице. Оно напомнило мне морду собаки-мутанта, вытянутую, но покрытую бледно-жёлтой человеческой кожей. Не заметив меня, существо подняло с земли окровавленную голову и, раскрыв пасть, жадно вцепилась в неё зубами. Омерзительный хруст и звук лопающейся плоти привёл меня в чувства, я развернулся и побежал.

Ломиться через забор и сматываться по полю было чистым безумием, я боялся, что не смогу спрятаться в жнивье и быстро выдохнусь. Также я не собирался возвращаться к сторожке и рисковать жизнью, пытаясь подстрелить монстра. Всего два неудачных выстрела — и конец. Озлобленное нечто порвёт меня, как порвало приехавшего мужика.

Тогда я решил обойти ферму вдоль забора, добраться до леса и скрыться там. Но стоило мне обойти амбар и двинуться в нужном направлении, как неподалёку со звенящим хрустом разбилось что-то стеклянное. Холодный пот выступил на лбу, тысячи голосов зашептали в моей голове: «Оно уже на мусорке, оно идёт за тобой».

Я ускорился, побежал. Но уходить в лес не решился, мои планы пошли прахом. Ориентироваться среди деревьев и кустов без фонаря было слишком рискованно, особенно удирая от мерзкой твари с собачьей мордой, которая, видимо, обладает отличным собачьим нюхом.

Свернул налево, рванул к зданию администрации, ползком забрался внутрь. Коридор, пол которого был завален хламом всех мастей, сквозь разбитые окна освещался прожектором от сторожки. Я выбрал самый тёмный угол, присел, взял ружьё наизготовку.

Тварь не заставила себя ждать, она несколько раз прошмыгнула мимо окон, скользнув по освещённым стенам чёрной тенью. Потом я услышал хруст. Гусиным шагом проковылял до окна, аккуратно выглянул. Монстр не церемонился с добычей. Обезглавленного мужичка он держал на руках, выедая по очереди то левую, то правую сторону. От увиденного тошнило, внутри меня будто растекался кипяток. Изголодавшаяся тварь ускорялась, с энтузиазмом пожирая остатки, и издавала пробирающий до самых костей звук: животное рычание и радостный человеческий хохот. И вдруг её пиршество нарушил писклявый рингтон моего мобильника.

В секунду я швырнул его на пол и отстранился от окна. Существо зарычало громче. Шлепки быстрых лап о землю совпадали с частыми ударами моего сердца. Я быстро шёл к двери, не находя в себе сил побежать. Тварь тем временем высадила окно и, судя по звукам, принялась выламывать деревянную перегородку рамы между стёклами. Грохот и рык наполнили здание, заглушив все прочие звуки. Я будто утопал в болоте, еле-еле переставляя ноги, сбивался, когда выползал наружу в дверном проёме, дрожал всем телом, пятясь за угол и не сводя глаз с омерзительного туловища, наполовину забравшегося в разломанное окно.

Я не рискнул выстрелить, бить нужно было наверняка, в голову, но этот шанс я упустил, когда покинул здание, а попадание в спину могло лишь разозлить существо, учуявшее свежее мясо.

Погоня не столько выматывала меня физически, как морально. Каждый шаг приходилось осмысливать, иначе скованное ужасом тело отказывалось шевелиться. Но остановка грозила неминуемой смертью, последней надеждой было недоеденное тело у сторожки, я надеялся, что тварь вернётся к нему, прежде чем вновь пустится за мной.

Серое предрассветное небо давило на меня своей непомерной тяжестью. Каждое дуновение ветра отзывалось болью в горле. Я залёг в мусорной яме, совершенно обессиленный и с ужасной одышкой. Прошло совсем немного времени, но ты, наверное, представляешь, какой вечностью оно мне показалось.

Услышал шаги, с опаской выглянул. Тварь рыскала по территории, держа в руках покрытые ошмётками свежей человечины кости, из-за чего не могла до конца наклониться к земле и взять след. А я выжидал, пока она скроется за строением, и медленно зарывался под смердящие мусорные пакеты по плечи, молясь, чтобы запах сбил тварь со следа.

Вскоре рассвело. Когда солнце осветило верхушку элеватора, тварь вдруг замерла и качнулась, как пьяная.

Я в ужасе задержал дыхание, покрепче сжал ружьё, готовый в любой момент подскочить и пальнуть в собачью морду.

 Но существо не спешило ко мне, оно потупилось, медленно поплелось на своих собачьих ногах к амбару, увидело проделанную мной дыру, залезло внутрь, погремело цинковой пластиной и умолкло.

Тогда я решился на совершенно глупую авантюру. Каждый день с тех пор корю себя за это, проклинаю свой страх и разум, подбросивший безумную идею. Но мне было до дрожи в поджилках страшно, что на следующую ночь монстр продолжит поиски.

Нетрудно догадаться, что я решил уничтожить чудовище.

Исполнить замысел оказалось намного проще, чем казалось изначально. Я выждал некоторое время, подкрался к амбару, заглянул в щель, увидел недвижимое существо, торчащее из цинкового гроба и укрывшееся пластиной, как одеялом.

Наступил решающий момент. Если мои наблюдения были верны, то спящий монстр теряет силы на солнечном свете, и теперь побег через поле казался хорошей идеей.

Я разулся, чтобы делать меньше шума, и стал шаг за шагом, чуть слышно прочищая себе путь в шуршащей соломе, подбираться к гробу. Любое неверное движение могло стать последним, от спящей и еле дышащей твари веяло могильным холодом.

Глаза мои застилали слёзы, каждая клеточка измученного тела напряглась перед долгожданной кульминацией. Я направил оружие на торчащую из-под пластины макушку, сделал глубокий вдох и нажал на спусковой крючок.

Глухой щелчок эхом отозвался в тёмных углах амбара, ружьё не выстрелило.

Я оторопел, стал задыхаться от духоты и одновременно дрожать от морозного испуга. Голова до боли втянулась в плечи, вспотевшие ладони скользили по оружию, босые ноги, казалось, обросли соломой и стали частью проклятого амбара.

Существо отодвинуло цинковую пластину, приподнялось, лениво посмотрело на меня. Клянусь, что чёртова собачья морда растянулась в улыбке, оголив кривые зубы.

Я дёрнулся назад, но остался на месте, точно буксующий автомобиль. Крик застыл в горле, уверен, что лицо моё выглядело ничуть не лучше этой ухмыляющейся физиономии. Тварь, разгибая конечности, пыталась вылезти из гроба, и всё это время сверлила меня жуткими глазами, похожими на волдыри, налитые гноем.

Мысли путались, собственная жизнь словно стала мне безразлична. Но отважное подсознание билось до последнего, посылая один единственный сигнал: «Беги!»

И вдруг разом на меня обрушилось отрезвление. Я поднял ружьё и выстрелил ещё раз, — снова осечка! Меня охватило безумие. Прикладом треснул тварь по морде, кинулся на улицу, по пути достал из кармана зажигалку и, пока озлобленное чудище еле переставляло собачьи ноги в лучах утреннего солнца, поджёг солому в некоторых местах. Вместе с соломой вспыхнуло моё пальто, его пришлось сбросить.

Я выпрыгнул на улицу, кинулся к забору, перемахнул хлипкое прясло, без оглядки побежал через поле и остановился только возле автобусной остановки близ какой-то деревни.

В городе завалился спать и проснулся уже поздним вечером. Сразу выпил, скурил полпачки «Беломора». А к середине ночи стало не по себе. Я сидел рядом с окном. Услышал шум с улицы, выглянул во двор и увидел её, мерзкую обугленную тварь, что скособочившись, рыскала между лавочек и клумб. Огонь не забрал её в иной мир, она озлобилась и начала поиски. Весьма успешные. В ту ночь ей чудом не удалось забраться в мой подъезд, не могу даже предположить, что её остановило. Я следил за ней, как помешанный, и видел, как под утро она ломала дверь заколоченного ларька. Наверное, искала себе новое местечко для ночлега.

В обед следующего дня, когда во дворе было много людей, я вызвал такси и уехал на вокзал.

Мне очень тяжело, до сих пор всё не уложилось в голове. Не сомневаюсь, что монстр с отличным нюхом, успешно отыскавший мой двор, найдёт меня и в другом городе и в другой стране. Разве что за океаном найду покой.

***

Когда рассказчик закончил свою историю, я спросил у него:

— Значит, всё это время вы бегали с пустым ружьём?

— Что? — недоумённо переспросил он.

— Две осечки, — ответил я, — странно как-то. Скорее всего, ружьё просто никто не заряжал.

На следующей станции я сошёл, мой спутник проводил меня испуганным и немного печальным взглядом, так смотрят безнадёжно больные пациенты на врача, ставящего страшный диагноз.

Его дальнейшая судьба мне неизвестна.