Произведение является художественным вымыслом и не преследует цели оскорбить или задеть чьи-либо чувства.

↑ I

Ах, как дивен благоухающий мой сад. И дети, прекрасные дети мои, все они созданы по образу и подобию моему. Так пусть же властвуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над зверьми, что живут на земле, и над самой землёй.

***

На кухне стоял кисловатый запах. Мошкара, облепившая грязные стены, немытую посуду с кусочками недоеденной пищи, сновала туда-сюда небольшими стайками, стоило только потревожить их. Армии тараканов маршировали по заляпанному бурыми пятнами полу. На пыльном подоконнике, слабо освещаемом закатным солнцем через задёрнутые шторы, примостился треснувший горшок с давно завявшей геранью.

За кухонным столом, застеленным старыми, пожелтевшими от жира газетами, сидел понурого вида мужчина и опрокидывал стопку за стопкой.

Завидев в дверном проёме какое-то шевеление он обернулся на источник движения и гаркнул.

—    Мира! Пойди сюда!

Из полутьмы коридора робко показалась маленькая, белокурая девочка лет девяти. Которая так и осталась стоять возле двери — на границе тёмного коридора и слабо освещённой кухни.

Её серые глазки с опаской поглядывали на силуэт отца, такого большого и дурно пахнущего.

—    Мира. — мужчина похлопал себя по колену, при- глашая девочку подойти поближе.

—    Сейчас, папа.

Девочка сделала неловкий шаг в пространство кухни, потом ещё один.

—    Чего плетёшься то? Кушать небось давно хочешь? — заплетающимся языком произнёс отец и плотоядно улыбнулся.

Мира отрицательно замотала головой, но живот предательски заурчал.

—    Давай не сцы, подходи поближе.

Подходить ближе не хотелось, но голод не оставлял выбора.

Девочка подошла к столу и, подхваченная крепкими, засаленными руками, уже через мгновение оказалась на коленях у своего родителя.

Мужчина, разгрёбши со стола разнообразные, дурно пахнущие свёртки, придвинул поближе к себе грязную, заляпанную чем-то бурым кастрюлю.

—    Сейчас будешь кушать супчик. — произнёс он и снял с кастрюли крышку.

В нос тут же ударил неприятный сладковатый запах. Живот скрутило и Мира зажмурилась, попытавшись отгородиться от окутавшего её смрада. Из глаз брызнули слёзы.

Отец лишь покрепче прижал Миру к себе, зачерпнул ложкой порцию жижи и поднёс её к личику дочери, которая без особого успеха пыталась закрыть нос трясущейся ладошкой.

—    Открывай рот! — прикрикнул он.

Девочка, захлёбываясь слезами, послушно открыла свой маленький ротик, в который тут же погрузилась порция неприятного варева.

—    Жуй тщательно. — мужчина ощерился гнилыми зубами.

Первую порцию Мира, не выдержав, выплюнула прямо на грязный пол, за что тут же получила от отца пощёчину.

—    Ах ты ж… У нас и так есть нечего, так ты ещё и последнее переводишь!

Он тщательно перемешал жижу в кастрюле и, выловив самый лакомый кусочек, поднёс очередную порцию к личику дочери…

Мира пережёвывала бесформенные, холодные комья у себя во рту, язык наткнулся на что-то мягкое и волокнистое.

«Мясо». — пронеслось у неё в голове.

Отец зачерпнул ещё одну ложку. Вместе с тем, влекомый подспудным желанием, свободной рукой обхватил дочь ещё сильнее, прижав её ближе.

«Папа снова будет делать больно. — отстранённо по- думала Мира, — нужно терпеть, нужно всего лишь немного потерпеть, как мама учила».

—    Молодец, Мирия. Хорошая девочка. — мужчина удовлетворенно булькнул. — скажи, а правда ведь у нас вкусная мама?

Этот момент оказался переломным в жизни девочки, вывернув её душу, и её представление об этом мире наизнанку.

***

«Я вышел на улицу, уличное покрытие представляло собой асфальт, который был мокрым, мокрым от дождя. Но, в отличии от большинства других людей, я любил дождь. Любил его как любит отец своего незаконно рождённого сына. В тайне, но горячо — с трепетом, охраняя это знание от посторонних глаз.

И в этот день небо рыдало горькими слезами, словно дитя, познавшее горе утраты. Но не волнуйся, сынок, я уже иду. Полно тебе плакать.

В городе нашем, в том, где я родился и вырос, бушевала война. N-ские захватчики вероломно оккупировали наши территории! Те территории, что исконно, из покон веков, принадлежали нашему народу. Многие уже потеряли в этой войне своих близких и родных, родителей и детей…

Разве мог я, патриот и примерный гражданин, безучастно смотреть на все те зверства, что чинят N-ские солдаты. Сердце моё обливалось кровью, снедаемое тоской и сожалением. Поэтому я, напитавшись решимостью и отвагой, вознамерился собственноручно покончить с творящимся вокруг кошмаром…»

Сзади прозвучал выстрел и тело храбреца, нафаршированное свинцом, рухнуло прямиком в свежую грязь.

Парочка молодых людей, в чёрных капюшонах на головах, подбежали к телу и стали ощупывать карманы мертвеца.

—    Петрушка, чего ты там копаешься, дурында? Шевели булками, обшмонали его и дёру! — молодой парень, лет двадцати на вид, уже успевший прикарманить себе бумажник, развернулся в сторону своей подруги, которая почему-то застыла над убитым ими человеком.

—    Салем, у него тут это… у него револьвер.    

—    Так хватай его и беги! — парень вернулся и, подхватив Петрушку под руку, стал оттаскивать её с места преступления.

Отбежав на достаточное расстояние Салем остановился и отпустил Петрушкину руку, которая безвольно повисла вдоль тощего тела девушки.

—    Ты чего, ало! — он пощёлкал пальцами прямо перед лицом подруги.

Та только неуверенно скукожилась всем телом.

—    Я так больше не могу… Раньше мы просто грабили пожилых и невнимательных, а теперь… теперь мы убийцы!

—    А сам то он не убийца разве? Вот это че у него было? — парень достал из кармана револьвер, который успел выхватить из Петрушкиных рук, прежде чем оттащить её от тела. — тут либо мы его, либо он нас!

Девушка опустила голову закрыв глаза.

—    Вдруг он был солдатом, а мы его…

—    А солдаты по-твоему не убийцы? — возразил Салем. — самые настоящие убийцы, прирождённые. Если солдат не убивает, то он не солдат, а обуза для страны. Поэтому мы тоже солдаты.

—    Но ведь он друг, а не враг!

—    На войне друзей нет. Все враги.

—    Даже мы с тобой, получается, враги?

—    Да ты чё, дурында… мы то знаем друг друга, а его мы не знали — вот он и враг. Вдруг он шпион N-ский?

—    А, понятно. — девушка одобрительно кивнула головой. — но если все солдаты должны убивать, то как понять, где хорошие, а где плохие?

—    Хорошие которые за нас, плохие которые против нас. — с издёвкой произнёс парень. — всё — 

—    прекращай. Голову не забивай всякой ерундой. Война заставляет людей совершать страшные вещи. В любом случае солдат вынужден убивать — это вынужденное убийство. Иначе его самого убьют и поминай как звали.

↑ II

Девушка сплюнула кислую субстанцию вместе со слюной на пыльную брусчатку и утёрла рот рукавом. Здоровый боров застегнул ширинку и бросил помятую купюру к её коленям.

Подняв взгляд, она посмотрела ему прямо в глаза.

—    Как же я люблю твои глаза. — произнёс он. — такие же пустые и холодные, как этот мир.

Он ухмыльнулся и, закурив, спешным шагом направился прочь по потрескавшейся мостовой, окутанной утренним туманом.

На секунду обернувшись боров окликнул девушку:

«Морена, я к тебе ещё зайду на неделе».

«Да… Морена. — подумала она, горько улыбнувшись, — это не было моим настоящим именем, но оно подходило мне гораздо больше».

Она подобрала мятую купюру с земли и, поднявшись, отряхнула колени.

«Как же я ненавижу своё настоящее имя, ровно, как и то дело, которым мне приходится заниматься. Но это единственное, что я умею делать… Единственное, чему меня научил отец, а мать научила терпеть».

Немного приведя себя в порядок, Морена вернулась обратно в переулок, на своё рабочее место, и вскоре к ней подошёл очередной клиент.

Это был высокий, статный мужчина в дорогом с виду деловом костюме. Девушка видела его тут впервые.

—    Здравствуй, девочка, — произнёс незнакомец, — какие красивые у тебя глаза. Как твоё имя?

—    Морена. — ответила она, разглядывая его лицо.

—    Какое прекрасное имя. А сколько тебе лет?

—    Девятнадцать.

—    Замечательно. Просто замечательно.

Мужчина начал судорожно копаться по карманам и вскоре выудил из одного из них бумажник.

—    Я надеюсь этого хватит, — он протянул Морене новенькую, будто только что напечатанную купюру.

Приняв от незнакомца деньги, она взглянула на них повнимательнее и ахнула — это была сотня.

«Обычно мне платили два, пять, ну может пару раз, в порыве невиданной щедрости, от какого-нибудь богатого удовлетворённого клиента мне удавалось урвать десятку. Но тут целая сотня».

—    Хватит. — кое-как, шёпотом, смогла ответить девушка.

Мужчина, обрадованный её ответу, весь засиял. Молча взял Морену под руку и повёл куда-то подальше, в тёмный и безлюдный закуток.

Найдя нужное место, в глубине переулка, он принялся расстёгивать брюки, приговаривая при этом: «Так. Сейчас-сейчас».

Наконец справившись с непослушным ремешком, незнакомец оголился и улыбнулся своей спутнице.

—    Ну что, Морена, давай-ка оборачивайся к стене передом, ко мне задом.

Девушка послушно развернулась и прижалась щекой к влажной стене закутка, прислонив ладони чуть выше головы.

Он придвинулся сзади и резким движением задрал подол её платья, после чего, так же резко, стянул с неё трусики.

«Грязь, грязь под моими ногами, грязь на моих пальцах, под ногтями. От неё уже не избавиться — она въелась в моё тело, в мою душу. Весь этот мир пропитан ею».

Мужчина дёрнулся, схватил Морену за руки и заломил их у неё за спиной.

«Грязь, все эти люди — грязь».

С радостным стоном он вошёл глубже.

«…я сама — грязь».

↑ III

Салем с опаской двигался по застланным туманом переулкам, изредка бросая взгляд на Петрушку, которая плелась следом за ним.

—    Ээ, нюня. — сквозь зубы выплёвывал он. — того и гляди свалится наземь.

Петрушка же просто следовала за ним хвостиком, не особо то заботясь о направлении движения.

Через неопределённое время Салем услышал где-то в ответвлении переулка, и чуть дальше — в тёмном углу, куда слабо проникал солнечный свет, какие-то странные звуки. Будто сипело раненое животное.

Притормозив Петрушку, он приложил палец к губам — жестом указав ей вести себя тише. И вот они, уже максимально сосредоточенные, тихой сапой стали подбираться к источнику шума.

Подойдя достаточно близко, ребята смогли понять, что звуки издавало не животное, а вполне себе обычный человек. Который периодически стонал и, по всей видимости, делал это не от боли.

Парень первым выглянул из-за угла, по направлению стонущего человека и, раскрасневшись, повернул голову обратно к своей спутнице. Та вопросительно уставилась на него, на что Салем лишь покачал головой, давая понять, что это зрелище не для нежных девичьих глаз.

Достав из сумки недавно украденный револьвер, он вновь направился на схватку со взрослым миром, оставив Петрушку сторожить тыл.

Зрелище было действительно не из приятных: огромный мужик в пиджаке и с голой жопой пристроился к низенькой, светловолосой девчушке, заломил ей руки и, как казалось со стороны, пытался вбить её в стену ритмичными движениями таза.

Салем направил револьвер в сторону здоровяка и взвёл курок.

Через мгновение по округе прокатился оглушительный звук выстрела.

Тело мужика обмякло, и вот-вот грозило придавить собою хрупкую девушку. Но парень вовремя подбежал и успел выхватить её из объятий гиганта.

Без лишних вопросов он крепко стиснул девичью ладонь и потянул её обладательницу вслед за собой, та только и успела, что натянуть обратно своё бельё.

Прихватив за собой Петрушку, вся компания двинулась на север, в сторону старой часовни. И только на пол пути, остановившись чтобы отдышаться, парень всё-таки решился обратиться к девушке.

—    Эй, слушай… — задыхаясь произнёс он. — А тебя как звать то? Я вот — Салем.

Девушка уставилась на него своими пронзительными серыми глазами, от чего Салему стало как-то неловко, и он, покрасневши, отвел взгляд в сторону.

—    Мореной меня звать. — девушка на мгновение задумалась. — а ты, Салем, чего это меня за собой потащил?

—    Ну как это чего!? — парень встрепенулся. — от насильника тебя спасал.

—    Так это мой клиент был. — отстранённо ответила белокурая девчушка.

—    Клиент…

Салем немного помолчал, а потом раскраснелся ещё сильнее.

Чтобы как-то разрядить обстановку в разговор встряла Петрушка.

—    А я вот Настя, но все меня Петрушкой называют.

—    Почему это Петрушкой? — Морена переключила своё внимание на новую собеседницу.

—    А вот почему. — Настя стянула с себя капюшон и из-под него, будто только этого и ждали, вылезли и сразу же встопорщились непослушные, кудрявые волосы.

—    И правда, как Петрушка. — со слабой улыбкой заметила Морена.

Сидя в окружении своих новоявленных друзей, Морена вдруг вспомнила своего последнего клиента — богатого и статного мужчину.

«А ведь у него в бумажнике наверняка была куча де- нег… Вот же глупый, глупый пацан». — вспыхнуло у неё в голове.

В это время Петрушка снова защебетала.

—    Но мне самой больше нравится, когда меня Петрушкой называют. Настя мне не нравится — так меня мама назвала.

«Мама» — от этого слова, произнесённого другим человеком, у Морены внутри всё сжалось.

—    Эй, ты чего! — хором произнесли ребята.

—    Мама… — их новая подруга скрючилась и держалась за живот.

—    Что с тобой случилось? Ты голодная? Есть хочешь? — Салем положил руку девушке на плечо.

Но белокурая девушка отстранилась, отмахнулась от него и бросилась прочь.

Но не успела она отбежать и десяти метров, как парень догнал её. И, как и в тот раз — в закутке безлюдного переулка, уцепился за её ладонь.

—    Отпусти меня, дурак! — металась она. — у него ведь были деньги!

—    У кого…? У кого были деньги?

—    У моего клиента! — прокричала Морена.

—    И ты из-за этого так рванулась, дурында? Девушка, резко дёрнувшись, бросила на него пронзительный взгляд. Такого взгляда Салем выдержать не мог.

«Да, это тебе не Петрушка». — он мысленно пожурил себя за опрометчивое высказывание.

Воспользовавшись замешательством парня, она вырвалась из его хватки и решительно зашагала на юг.

—    Но подожди, он же мёртвый. Я застрелил его! А выстрел был громкий — тебе нельзя туда возвращаться. Ничего хорошего тебя там явно не ждёт.

Морена замедлила шаг.

—    Пошли лучше с нами, у нас есть припасы. Там и тебе хватит! — крикнул Салем, подавшись вперёд.

Белокурая  девушка  окончательно  остановилась и развернулась в его сторону.

—    Хорошо, ты прав. Может не такой ты и дурак.

***

Зашедши в часовню, Морена удивилась тому, как уютно всё здесь было обставлено.

И хотя проходить внутрь приходилось через маленькое окно, поскольку входные двери были наглухо завалены досками, камнями, и каким-то мусором, подобный расклад был благом для её новых друзей — ведь не позволял проникнуть в часовню кому попало.

Ребят встретила хоть и потрёпанная временем, но довольна крепкая мебель: кушетка, стол и пара кресел.

—    А у вас тут довольно уютно. — заметила девушка присаживаясь на одно из кресел.

—    Морена, а тебе сколько лет? — Салем заинтересованно глянул на неё, зажигая свечку, стоящую на столе, и устраиваясь на кушетке.

—    Девятнадцать мне.

—    Ээ, малолетка.

После этих слов Морена недобро зыркнула на него, и поняв, что он снова сморозил что-то не то, Салем добавил: «А вы с Петрушкой ровесницы — ей тоже девятнадцать».

—    А тебе тогда сколько?

—    А мне семнадцать.

—    Семнадцать!? — Морена впервые, за их недолгое знакомство, рассмеялась. — так получается это ты здесь малолетка!

—    Ну а мне все говорят, что я выгляжу старше своих лет. — парень гордо выпятил грудь.

—    И действительно. Я тоже думала, что ты старше нас с Петрушкой, пока ты не назвал свой возраст. Выглядишь лет на двадцать.

—    Да, это я весь в отца пошёл. Он тоже с детства был большой и сильный. — парень напряг руку и понарошку поцеловал себя в то место, где должен быть бицепс. Хотя под объёмной кофтой было сложно распознать его телосложение.

После слов про отца Морена, секунду назад радостно улыбающаяся, снова вернула своему лицу отстранённое выражение.

Угадав, как ему казалось, суть подобных перемен, Салем спросил у неё: «Морена, а где твои родители?»

—    Мама умерла, когда мне было девять, а папа… — она немного помедлила, раздумывая. — он умер, когда мне было пятнадцать.

—    Прости… я не знал, мне очень жаль.

—    И мне тоже! — вклинилась Петрушка. — мы ж не знали, что ты сирота. Но мы с тобой в этом похожи — мы ж с Салемом детдомовские.

—    Да, наши родители живы, но бросили нас. Хотя лично я своих не виню. — буркнул парень.

—    А я вот виню, и ещё как виню! Мама у меня пьяница, вот папа от нас и ушёл. А потом она допилась до того, что меня от неё забрали. А еще назвала меня так по-дурацки — Настя. Что за имя такое дурацкое «Настя»… не люблю его.

—    Понимаю тебя, Петрушка, мне тоже не нравится моё имя.

—    С твоим-то что не так? — удивился Салем. — красивое имя — Морена. Необычное.

—    Это не моё настоящее имя.

—    Как...? А какое тогда твоё настоящее?

—    Мирия. Так меня отец назвал. Но это имя мне не подходит.

—    Ээ, приехали. Ещё одна. А у тебя-то что не так с отцом было?

—    Я тебе потом расскажу. — девушка вновь посмотрела Салему прямо в глаза, пристально — как много раз до этого.

—    Хорошо, потом так потом. — пробормотал он, опуская взгляд в пол.

—    Давайте лучше обедать! — наигранно радостным тоном прикрикнула Петрушка.

Ребята оживились: Морена стала оглядываться по сторонам, а Салем, встав с кушетки, направился в кладовую.

Вскоре он вернулся, держа в руках стакан воды и три корочки хлеба.

—    Дай, дай мне первый кусочек! — Петрушка тянула свои руки навстречу приближающемуся парню.

—    Куда? Первый кусочек Морене, в знак нашей дружбы.

—    Ну и ладно, не больно то и хотелось. — отворачиваясь произнесла Петрушка.

Морена приняла хлебную корку из рук Салема и жадно вгрызлась в неё.

—    Ого, голодная как зверь. Чуть руку мне не оттяпала. — в шутку заметил Салем.

Каждый из ребят взял себе кусочек, и все они, дружной компанией, ели чёрствый хлеб, по очереди запивая водой из стакана.

—    А давайте страшные истории рассказывать? — предложил парень, поставив стакан на стол.

—    Давай, давай! — оживилась Петрушка. — тогда ты первый рассказывай.

—    Хорошо. История будет называться «Мальчик-дерево».

Жил был мальчик, обычный такой мальчик. С родителями жил, в школу ходил и гулять любил. Особенно ему нравилось в лес ходить и там по деревьям лазить. И вот пошёл он однажды в лес, видит — дерево стоит, чёрное-причёрное, и кривое всё какое-то. Дай, думает, залезу на него. Полез, значит, и как закричит: «А-а-а-а».

—    Ой-и… — Петрушка подпрыгнула на месте.

—    Да ты погоди, пока ещё не страшно, — с усмешкой произнёс Салем. — вот, значит, закричал и смотрит на руку — а там заноза. Глубоко так в палец вошла. Мальчик с дерева этого спрыгнул и давай занозу пытаться вытащить. А та ни в какую.

Он её зубами подцепить пытается, а та только глубже ему в палец заходит. И щиплет ещё так больнюче, как будто заноза эта в палец ему вгрызается. Он подумал и решил её ногтями подцепить, и только вроде за кончик схватился, как та юркнула и ушла куда-то в глубь ладони.

Мальчик испугался, смотрит на руку свою, а там заноза ползёт под кожей. Совсем как червячок чёрный. Дошла до сгиба в локте и исчезла. Мальчик себя осматривать стал — нигде больше не видно занозы, и не чувствует ничего такого. Ну, думает, показалось, наверное, причудилось. Домой пришёл и никому рассказывать не стал. А то ещё подумают, что сумасшедший.

И вот прошло так пару дней. Мальчик со школы домой вернулся и уроки сел делать. Сидит, значит, пытается сосредоточиться, а не выходит никак. Мысли все про лес — так и тянет сходить туда, по деревьям полазить.

Ну нафиг эти уроки, думает, схожу прогуляюсь — и пошёл. Пришёл в тот самый лес, в котором пару дней назад по деревьям лазил. Смотрит, а того дерева кривого и чёрного нет совсем, даже пня нет… встал на то место мальчик и стоит.

И вот уже вечер наступил. Родители мальчика с работы пришли, а его и нет дома. Нигде нет. Перепугались они, стали звонить всем родителям одноклассников, расспрашивать, кто их сына видел — никто ничего вразумительного рассказать не может. Пришлось в полицию звонить. Те организовали поиски, стали людей во дворе расспрашивать, и одна бабка им рассказала, что, мол, видела, как мальчик в лес уходил. Полицейские вместе с родителями мальчика в этот лес пошли. Ходят, кличут — не отзывается никто. Час ходят, два ходят — безрезультатно. А на улице темень уже, ни черта не видно. Полицейские фонарики включили и водят лучами туда-сюда. И тут раз — попадается на свет силуэт детский. Обрадовались уже было, родителей подозвали. Потом присмотрись, а это какое-то дерево странное: низкое, чёрное и скрюченное всё. Ствол толстый, а ветки всего две торчат по бокам. Один полицейский подошёл к этому дереву, ткнул его носком сапога — кора твёрдая, как камень.

А тут уже и мать мальчика подошла к полицейским, а они столпились кругом — за их спинами ничего не видать. Женщина стала сына по имени звать. Кричит прям полицейским в спины: «Алёша!»

Те смотрят все на дерево, а оно вдруг как задрожит. Кора ближе к кроне треснула, потекла жижа бурая, образовалось что-то вроде дупла. Смотрят полицейские, а по краям дупла будто зубы лезут человеческие. И пока смотрели, дерево как забулькало, зубами заклацало и из дупла голосок послышался. Вроде детский, но при этом скрипучий, как будто сучья трещат:

«Ма-ма!»

—    Ой-и… мамочка… — Петрушка прижала колени к подбородку и легонько потрясывалась всем телом. — жуть какая.

—    И это должно быть страшным? — отстранённо заметила Морена. — а дальше то что было?

—    А дальше… мальчик-дерево съел всех полицейских, съел своих родителей и направился обратно в город, чтобы продолжить там своё кровавое пиршество.

—    Хорошо, тогда куда делось старое дерево, которое там стояло до мальчика и на которое он залазил?

—    Об этом история умалчивает. Возможно дерево ушло вглубь леса — в своё логово.

—    Не бывает такого.

—    Да ладно тебе «не бывает». Сама небось испугалась, а теперь храбришься, чтобы страх свой скрыть.

—    Не бывает, говорю. Если до мальчика там стояло такое же плотоядное дерево, то чего оно само не сожрало всех? Зачем ему вглубь леса то уходить?

—    Ну… — Салем задумался. — старым оно было, а тут в мальчика переселилась эта зараза. Старое дерево просто отмерло.

—    Ха. Это ты уже сейчас придумал.

—    Допустим сейчас, а что такого? Чего ты привязалась к моей истории?

—    Да потому что детская она, твоя история. В жизни есть вещи намного страшнее. А вы тут, — Морена бросила взгляд на Петрушку, — трясётесь со сказок для малышей.

—    Странная ты какая-то. Страшилки рассказываются, чтобы нервы пощекотать — для развлечения. Да и чтобы отвлечься от реального мира и его проблем.

—    Всё равно не страшно.

—    Давай тогда ты рассказывай, если лучше можешь.

—    Хорошо, расскажу.

Морена придвинулась ближе к краю кресла, и начала свой рассказ, обращаясь к Петрушке.

—    Скажи мне, Петрушка, чего ты боишься?

—    Ну… монстров всяких, призраков, демонов рогатых…

—    Нет, чего ты по-настоящему боишься?

—    По-настоящему…

—    Может ты боишься остаться одна, боишься стать ненужной?

Петрушка молчала.

—    Боишься, что тебя предадут. Боишься умереть в одиночестве: без друзей и близких, без мамы и папы?

Петрушка, казалось, совсем оцепенела, вжавшись в кресло. И только глаза её блестели в свете свечи.

—    Прекращай! — неожиданно строго произнёс парень.

—    А что, разве я не права? Ты ведь тоже боишься остаться один. Боишься, что тебя не поймут, не примут. Что все от тебя отвернутся. А ведь сколько в мире живёт таких людей, и каждый со своей, личной трагедией. И самое страшное, что после того, как они уйдут из жизни — никто о них даже не вспомнит. Никто не узнает, что носили эти люди в своих душах, потому что они были одиноки. Одиноки с рождения до самой смерти, даже находясь рядом с себе подобными. Одиноки потому, что никому в действительности не было до них дела.

—    Хватит… — Петрушка вся вжалась в кресло, скукожившись. И походила на маленького, раненого зверька.

—    Не слушай её! — Салем встал со своего места и подошёл к Морене, замахиваясь для удара, но в последний момент одумался. — я тебя не оставлю, Петрушка.

—    Что, раз уж захотел, то ударил бы. Чего остановился? — спокойно проговорила Морена, разглядывая пламя свечи через растопыренные пальцы своих ладоней.

—    Того — не буду. Просто не говори так больше. Никто из нас не умрёт в одиночестве, потому что мы есть друг у друга.

—    Вот, значит, как…

—    Сейчас, девчата, принесу вам ещё порцию. Петрушка тотчас приободрилась, утирая лицо рукавом, а парень снова направился в кладовую, и уже через мгновение вернулся с новой порцией хлебных корочек.

***

—    Скажи, Салем, а вы давно знакомы с Петрушкой?

—    Давненько, с детского дома ещё. А как война началась, и взрослым… не до нас стало, так мы вместе оттуда сбежали.

—    А вы уже занимались «этим»?

—    Чем «этим»? — тихо ответил он.

—    Сексом.

Парень в очередной раз раскраснелся.

—    Ты так носишься с ней, вот я подумала, что она твоя девушка.

—    Я…э-это… — недожёванный кусок выпал у Петрушки изо рта.

Салем вновь встал со своего места, подошёл к Морене вплотную и занёс руку над её головой.

«Неужели теперь ударит». — пронеслось у неё в голове.

Но он лишь положил ладонь на макушку и легонько потрепал её по волосам.

—    Мы просто друзья.

Девушка подняла на Салема свои бездонные глаза, в которых танцевали отблески пламени свечи, и улыбнулась.

***

Вот она — кость от костей его, и плоть от плоти его, да называться будет именем жены, принадлежащей целому роду людскому. Потому оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей, и будут два как одна плоть.

↑ IV

Прошло примерно полтора года.

Ребята продолжали жить в старой часовне, теперь уже втроём, и промышляли обманом и мелким грабежом.

***

Стройная девушка мерно вышагивала по тротуару, неторопливо оглядывая округу. День выдался довольно прохладный, но при этом солнечный. Поэтому голова её была замотана в платок, а на глазах красовались солнцезащитные очки.

Через пару шагов она вдруг оступилась и, не сумев удержать равновесие, повалилась прямо на пожухлую листву, которая ковром растелилась вдоль обочины.

—    Ай-яй… — девушка попыталась встать, но сморщилась от боли и схватилась за подвёрнутую лодыжку.

Проходящая рядом сердобольная женщина подошла поближе и подхватила девушку под руку.

—    Аккуратней. Как вы, не сильно ушиблись?

—    Мм… кажется ногу подвернула.

В этот момент к ним уже подбежал молодой человек, — Лиза, как ты? — вместе с женщиной они помогли девушке подняться на ноги.

—    Всё хорошо, Вань, уже всё хорошо. Случайно споткнулась.

—    Большое спасибо вам, что помогли. — парень обратился к женщине.

—    Эй, ребята, вы чего там возитесь. Мы опаздываем! — выкрикнула неожиданно подбежавшая сзади худенькая девушка.

Парень ещё раз поблагодарил женщину за помощь, и подхватив свою неудачливую подругу вся компания двинулась куда-то в противоположном направлении.

Женщина какое-то время смотрела им вслед, пока те не скрылись из виду, затерявшись в толпе прохожих.

«Вот молодёжь, вечно спешит куда-то, — размышляла женщина, — а куда я сама то шла… Точно, в магазин же!»

Направившись в магазин, она набрала небольшую котомку продуктов, и похлопав себя по карманам обнаружила пропажу кошелька…

—    Ха-ха, какая добрая тётя, — стройная девушка стянула с головы платок, и легонько мотнула головой, убирая светлые пряди с глаз, — почаще бы такие дуры попадались.

—    Да, в этот раз было довольно легко. — заметил парень.

—    Это неправильно, нельзя так говорить… — подала голос тощая девушка.

—    Ой, Петрушка, только не начинай опять эти нравоучения. Она сама виновата, что наивная такая.

—    Может и наивная, но не дура. Она добрая — помочь хотела. Пусть даже и не знает нас, но помочь хотела.

—    Поэтому и дура, что незнакомым людям помогает. Вот теперь за это расплачивается… Кстати, Салем, каков там нынешний улов?

—    Сейчас глянем… — парень выудил из кармана кошелёк и раскрыл его, — пять, десять, пятнадцать, ещё мелочь и в целом около семнадцати выходит.

—    Да, не густо…

—    Не густо? Да нам этого на неделю хватит, если ты не будешь тратиться на свои шмотки!

—    Пф… это для прикрытия. — Морена с призрением глянула на Петрушку. — давай в следующий раз ты будешь пострадавшую играть, и посмотрим, кто тебе такой убогой помогать кинется?

Петрушка обиженно отвернулась.

—    Хватит, чего ты опять накинулась на неё…

—    А того… давай — поцелуй меня.

Салем секунду помедлил, а потом осторожно приобнял Морену и поцеловал её в губы. Девушка, мимоходом, бросила взгляд из-за плеча — Петрушка сбавила шаг и плелась следом, опустив голову.

—    И чего ты с ней возишься — она же только нам мешает. Путается под ногами как собака раненная. — шёпотом начала Морена.

Салем молчал.

—    Чего молчишь, язык проглотил?

—    Не могу я её оставить.

—    Да она же дура. Обуза. И для нас третья лишняя. Кто тебе дороже, я или она?

—    Ты… наверно.

—    Наверно...?

«Сука, вот тварь. Неужели было между ними что-то… Целовались, наверняка целовались. Сука убогая…»

—    Как там ты меня в этот раз назвал, Лиза? Почему именно так?

—    Не знаю, первое что в голову пришло.

—    Почему не Настенька? Была бы я маленькая дурочка Настенька. — Морена повернула лицо к Салему и пристально его разглядывала.

—    Прекрати так говорить…

Парень взглянул на свою подругу, и в очередной раз почувствовал что-то странное. Создавалось ощущение, что стоит на лишнюю секунду задуматься, задержать взгляд на её глазах — и можно будет утонуть. Пронзительный взгляд её уже не вызывал такого дискомфорта, какой он испытывал в первые месяцы их общения, но вместе с тем всё больше манил к себе.

***

Морена всё-таки настояла на своём, и на следующее дело на роль пострадавшей определили Петрушку.

Тощая девушка маленькими шажками семенила по дороге, изредка озираясь по сторонам. Вдруг, неожиданно споткнувшись о невидимое препятствие, та неуклюже рухнула на бок и схватилась за коленку.

—    Ай, помогите...!

—    Дура, вот же дура, — шипела Морена, которая притаилась за углом, на пару с Салемом, и наблюдала за «представлением», которое разыгрывала Петрушка, — да кто к ней подойдёт вообще?

Тощая девушка не унималась, и металась по пыльной тротуарной плитке. Прося прохожих о помощи и изредка всхлипывая.

—    Ну что, довольна? — с укором произнёс Салем, — ну не умеет она так же прикидываться как ты… Ладно, пойду заберу её.

Но стоило только Салему направиться в сторону Петрушки, как на неё обратил внимание прохожий мужчина, который был одет в строгую форму, походившую на ту, которую обычно носили N-ские командиры.

—    Блять… — парень был явно не готов к такому стечению обстоятельств.

Когда Салем подошёл к ним, мужчина уже наклонился над девушкой и пытался что-то у неё расспросить…

—    Эй, ты чего это тут валяешься? Ану быстро вставай! — он схватил её за рукав толстовки.

—    Ой. Больно, больно! — Петрушка пыталась изобразить болезненный вид, но актерское мастерство явно было не её коньком.

—    Кончай дурить! Мне тут недавно доложили, что какая-то группа молодых ребят обманывает прохожих и крадёт у них деньги, — мужчина присел на корточки рядом с девушкой, — если ты мне сейчас же во всем не сознаёшься, и не сдашь своих дружков, то мне придётся тебя убить. Может быть твоя смерть выманит их из укрытия!?

Быстрыми движениями он огляделся по сторонам, после чего, не заметив никого подозрительного, вернул своё внимание на лежащую подле его ног девушку.

—    Так, давай ка посмотрим на тебя.

Мужчина схватил Петрушку за голову и резким движением сорвал с неё капюшон. Она замолчала и только опустила взгляд в землю.

—    В глаза мне смотри! — он взял её за подбородок и развернул лицом к себе.

Какое-то время они смотрели друг на друга, после чего мужчина первым прервал молчание.

—    Настя, ты…

—    Па-па…

Воспользовавшись моментом Салем подбежал к ним сзади и выхватил из кармана револьвер, который он продолжал носить с собой на всякий пожарный, после чего ударил мужчину рукояткой револьвера по затылку. Тот свалился на бок, схватившись за голову. В это же время Салем уже подхватил свою подругу, поднял её на ноги и потащил куда подальше. Через мгновение к ним присоединилась и Морена.

Вскоре мужчина пришёл в себя, подорвался на ноги, и поймав взглядом удаляющихся ребят достал из-за пазухи пистолет. Прицелившись в спину парню, он уже было хотел нажать на спусковой крючок, но в тот же момент линию огня загородили вновь подоспевшие прохожие.

—    Черт тебя дери. Вот же крысёныш мелкий.

Мужчина дотронулся до затылка и сморщился. После чего наклонился, поднял с земли свою фуражку, которая слетела от удара, и, оттряхнувши, нацепил её на голову, проведя пальцами вдоль козырька.

↑ V

Всю дорогу до часовни Петрушка то и дело причитала: «Папа, папочка», размазывая сопли на рукав.

—    Да прекращай ты уже, дурында.

—    Но это был мой папа! Он же мог нам помочь.

—    Не глупи! — Салем осклабился. — предатель он, изменник родины. Ты разве не видела во что он одет? Да у него же фуражка N-ская на голове была. Он бы нас схватил и в каталажку засунул, а может и того хуже…

—    Но папа… Он мой папа! — никак не унималась девушка.

—    Блять, да замолчи ты. Оставил тебя твой папа, не нужна ты ему. Хватит ныть! — не выдержала Морена.

«Убогая, и на кой чёрт она нам сдалась. Оставить бы её где-нибудь по дороге и пускай сдохнет».

Подумав так про себя, девушка решила высказать своё предложение вслух, но Салем воспринял это в штыки.

—    Никого мы не оставим. Мы все вместе — мы семья, и своих не бросаем. Разве заслужила она такое отношение? Что она тебе сделала плохого?

—    Она тянет нас на дно…

—    Хватит. Это из-за тебя мы попали в эту ситуацию — если бы ты не заставила Петрушку прикидываться, то ничего такого не произошло бы.

Морене больше не нашлось чем возразить, и оставшийся путь до часовни она прошла не проронив ни слова.

«Из-за меня...? Да он хоть понимает, что несёт?»

***

Наконец вернувшись в своё убежище Салем усадил Петрушку на кресло, укрыв её старым, замшелым пледом. После чего быстрым шагом направился в кладовую. Вскоре, так же быстро, возвратился оттуда, держа бутерброд в одной руке, и кружку с чаем в другой. Морена всё это время наблюдала за его действиями, расположившись на втором, свободном кресле.

«Ишь как носится с ней. И чай ей принёс, и бутерброд сделал. Всё для нашей дурочки… Может сейчас самое время рассказать ему…»

Петрушка, согревшись под пледом и наевшись, пришла в себя и слегка приободрились.

—    Ну что, как ты? — спросил парень.

—    Спасибо, уже лучше. Только спать хочу.

—    Ну, мы ещё ложиться не собираемся. Пойдём, уложу тебя в дальней комнате. Там сможешь отдохнуть в тишине.

—    Хорошо, пойдём. — девушка встала с кресла и, захватив с собой плед, направилась вслед за Салемом, по направлению дальней комнаты.

Комната эта располагалась на самом углу часовни. Имела выход на крышу и небольшое, слуховое окошко, ближе к потолку. Посреди комнаты стояла добротная, деревянная кровать.

Уложив Петрушку, парень вернулся обратно к Морене, предварительно захватив еды и для них.

Морена, по обыкновению, сидела на облюбованном ею кресле. Салем, в этот раз, решил преследовать её примеру, и передав девушке её порцию бухнулся на рядом стоящее кресло, в котором не так давно отогревалась Петрушка.

***

—    Салем, а помнишь мы рассказывали друг другу страшные истории...? — неуверенно начала Морена.

—    Помню, а что?

—    Вот, хочу рассказать тебе одну… про девочку.

—    Ну что же, рассказывай, раз есть такое желание.

Надеюсь не будет как в прошлый раз?

—    Нет-нет, не волнуйся. В этот раз я «придумала» для тебя особенную историю. Правда не знаю, как её назвать.

—    Да не суть — будет без названия. Ты начинай, а я уж сам пойму, про что она.

—    Хорошо. — Морена немного поёрзала в кресле и, найдя удобное положение, начала свой рассказ. — жила- была семья, обычная с виду семья: папа, мама и дочка. Но, сколько девочка себя помнила, отношения между родителями всегда были натянутые. Отец девочки обладал дурным нравом — был вспыльчивый и часто ревновал маму без причины. Мама же была женщина кроткая, и терпела все упрёки и обвинения со стороны своего мужа, и дочку учила тому же. Даже оправдывалась перед ним, доказывая, что любит только его, и никаких больше мужчин к себе не подпускает. Но папа её словам верил неохотно — всегда казалось ему, что вот уходит он на работу, а мама в этот момент любовников в дом водит.

И случилось так однажды, что маме уехать нужно было, на похороны своих родителей — те погибли при крушении поезда. Девочка осталось дома с отцом, который отказался ехать, потому что никогда в хороших отношениях с родителями своей жены не был, и решил таким образом им насолить напоследок.

Девочка своего папу побаивалась, потому что строгий был, и за любую мелочь мог побить. Так ещё и мамы, которая часто защищала девочку и принимала удары на себя, теперь рядом не было…

Вот просыпается однажды девочка среди ночи и слышит в квартире какую-то возню. Саму страх пробрал, но любопытство взяло верх. Дай, думает, схожу посмотреть, что же там происходит. Вышла в тёмный коридор и крадётся по направлению комнаты отца, а там двери приоткрыты и из щели между дверьми свет тусклый проникает. Подошла девочка поближе к дверям, смотрит в проём, а там отец её с какой-то незнакомой тёткой на кровати «борются» и оба голые. Девочка тогда ещё маленькая была, и не понимала многого, но этот момент ей в память врезался. Особенно исступлённое выражение лица папы, который хватал тётю за разные места, которые обычно, как девочку учили, на людях стыдно показывать.

Прошло пару дней. Вернулась мама с похорон, не успела даже через порог переступить, как папа налетел на неё с обвинениями, и кричит: «Сука, небось кувыркалась с кем-то на похоронах то? Отвечай, стерва!»

Замахнулся и ударил её по лицу. Мама перед ним на колени встала, говорит: «Милый, что ты. Это же траур — горе какое. Да я бы об этом даже и не подумала».

А папа ей отвечает: «Ах вот значит как… не подумала, 

потому что траур, а если бы не было траура, тогда… Ах ты тварь!»

Отец, на глазах девочки, схватил маму за волосы и потащил в свою комнату. Двери запер, но девочка прекрасно слышала, как мама кричит.

Прошло какое-то время. Девочка сидела на кровати в своей комнате, как вдруг заходит к ней мама — вся растрёпанная и заплаканная. Девочке так жалко её стало, и вдруг слова отца вспыхнули в её сознании «кувыркалась с кем-то на похоронах то?», а следом и сцена с отцом и незнакомой тёткой. Недолго думая, та возьми и скажи: «Вот папа тебя обвиняет, что ты с кем-то кувыркалась на похоронах, а сам недавно с какой-то тётей незнакомой на кровати прыгал». Мама глаза выпучила:

«Как, — говорит, — с какой это тётей?». Девочка ей и рассказала, что видела тогда ночью.

Мама всё это выслушала, а у самой такая злоба в глазах появилась, будто весь мир её предал. Подорвалась резко и в отцовскую комнату побежала. А девочка следом за ней, но только заходить не стала — у дверей остановилась и прислушивается, что там внутри происходит. Тут уже мама на папу кричала: «Да как ты посмел?

На меня клевещешь, а сам, пока я на похоронах была, какую бабу в дом привёл и на нашей же кровати выебал!», отец ей в ответ: «Ты че несёшь, дура. Кто тебе такое сказал?» А та ему всё как есть и выложила: что это дочь их рассказала ей всё, что она его ночью застукала с любовницей.

Девочка как это услышала, так испугалась сразу, что она отцовский секрет разболтала, и теперь точно взбучку получит. Побежала обратно к себе в комнату, и спряталась там под одеялом…

Морена на какое-то время замолчала, собираясь с мыслями.

—    Ну, а дальше то что? — не выдержал парень.

—    А дальше… дальше папа наказал девочку… он нашёл её и вытянул из-под одеяла…

—    И всё что ли? Такая интрига была, а тут…

—    Нет! Подожди, не всё, — резко выкрикнула девушка, удивив этим Салема — раньше он её такой не видел, — дальше девочка какое-то время была наказана и сидела у себя в комнате, практически без еды. Но после отец разрешил ей выходить.

Девочке хотелось есть, поэтому она вышла из своей комнаты и отправилась на кухню, где её уже поджидал папа, который сидел за столом. Он свалил дочь и посадил к себе на колени, придвинул к ним кастрюлю и принялся кормить девочку с ложки.

Сначала еда показалась ей мерзкой: холодной и невкусной. Но после, девочка почувствовала во рту вкус мяса. Это был достаточно крупный и нежный кусок — она прожевала и проглотила его уже без особого отвращения. В это время отец наклонился и сказал ей прямо в ухо: «Скажи, а правда ведь у нас вкусная мама?»

—    Ого, действительно жутко. Но, на самом деле, я слышал подобные истории про каннибализм. С каждым днём, из-за N-ской оккупации, ситуация в городе становится всё хуже и хуже. И в самых бедных районах, в трущобах, насколько я слышал, промышляют банды людоедов. Это уже не люди — зверьё. Я считаю, что нормальный человек до такого не опустится.

—    И та девочка, стало быть, тоже зверь, раз ела мясо своей мамы? — тихо произнесла Морена.

—    Ну, девочка то не знала, что она свою маму ест — её батя заставил. Так что в этом нет её вины. Если бы она изначально знала, что человечину ест — не было бы ей прощения, а так… — парень задумчиво глянул на свою собеседницу. — её душа чиста.

«Её душа чиста…» — внутри у девушки будто что-то треснуло, надломилось. Она не смогла рассказать ему всю правду.

***

Салем отправился спать, Морена же всё ворочалась и никак не могла уснуть.

«В этом нет её вины… Её душа чиста… А что… что если он узнает, что, если он догадался? Эта грязь… она во мне. Сможет ли он относиться ко мне как прежде? Или он бросит меня, оставит снова одну?»

По щекам девушки струились слёзы. Её жизнь, только начавшая налаживаться, могла быть разрушена из-за вскрывшейся правды. Она уже пожалела, что решилась рассказать ему о своём прошлом.

«Еще и эта убогая вечно строит из себя жертву. Сука, можно подумать она святая? Что если он оставит меня и выберет её…»

Морена тихо поднялась с кресла, стараясь не шуметь, и направилась в кладовую. Взяв с полки нож, которым Салем обычно нарезал продукты, она двинулась прямиком в дальнюю комнату, в которой спала Петрушка. Пространство вокруг было словно в тумане.

Пройдя мимо большого зеркала в прихожей, девушка посмотрела в глаза своему отражению — Морена из зеркала криво ухмыльнулась: «Убей».

Направившись дальше по коридору, она увидела по левую сторону прохода обшарпанные двери гостиной. Тихонько приоткрыв одну створку, девушка заглянула внутрь. Посреди комнаты стоял огромный диван, почти под потолок. В темноте казалось, что он весь пропитан кровью, отбрасывая бурые отблески. Из-под дивана, схватившись за одну из ножек, вынырнуло какое-то маленькое существо. Непропорционально огромная, лысая голова, примостилась на маленьком, сухом тельце, по бокам которого торчали кривые ручки-веточки. Ног не было вовсе. Существо периодически потрясывало головой, как будто силясь скинуть с макушки невидимую шляпу. Подняв на Морену выпученные, водянистые глаза, заволоченные белёсой плёнкой, оно произнесло: «Пока ему есть кем тебя заменить — он не сможет тебя любить».

«Не сможет меня любить». — она крепче сжала рукоятку ножа.

Пройдя дальше по коридору, она приблизилась к дальней комнате и открыла дверь. Внутри, на кровати, спала тощего вида девушка, укутавшись старым пледом, поверх тонкого одеяла.

Подойдя к ней вплотную, Морена занесла нож над головой. — «Тварь, он будет любить только меня!»

Нож со свистком прорезал воздух и опустился прямо на шею спящей. Петрушка резко открыла глаза, заметив Морену. Та отшатнулась, отпустила рукоять ножа, который так и остался торчать из гортани бедняжки.

Вскоре вся подушка и простынь под ней пропитались красным, но Петрушка не спешила умирать. Всё это время она пристально, даже не моргая, смотрела на Морену. Неожиданно она приподнялась на локте, уперев при этом ладонь в рукоять ножа. Тот подался и вошёл ещё глубже в рану на шее, издав противный, хлюпающий звук.

—    А ты такая же, как твой папаша! — Петрушка улыбнулась окровавленными зубами.

—    Нет…

—    Да! Ты такое же чудовище. Зачем ты это сделала? За что ты убила меня?

—    Я… — У Морены ком встал в горле. Мысли беспорядочно метались.

—    Что, не знаешь, что ответить? Ты ничтожество, такая же безмозглая ревнивица, как твой папочка. А что же ты не рассказала, что он тебя насиловал? Испугалась, что Салем отвернётся от тебя? От такой маленькой, грязной шлюхи! Ты пытаешься казаться такой сильной и взрослой, но ты лишь ведёшь себя как стерва. Ты ребёнок, который боится, что его вновь предадут и бросят.

Морене стало дурно. Воздуха не хватало, и она рухнула на колени, прямо перед кроватью, на которой лежала Петрушка. Глаза намокли, из носа потекло.

—    Я… я просто испугалась. Прости меня, Петрушка. Ты права — мне страшно. Страшно представить, что я могу потерять человека, которого люблю! Страшно представить, что он отвергнет меня.

—    А ты думаешь он не знает? Он давно уже догадался. Ведь не от хорошей жизни ты зарабатывала, продавая своё тело. Он давно уже принял тебя в своё сердце. Но ты только и способна, что тешить своё поломанное эго. Для тебя чья-то любовь лишь способ убежать от комплексов и детских травм. Ты не способна любить, ты не способна отдавать — ты можешь только отнимать…

↑ VI

На дворе забрезжил рассвет, проникая слабыми лучиками сквозь пыльные окна. Морена очнулась от морока, по щекам бежали горькие ручьи. Она так и застыла над кроватью со спящей Петрушкой, с занесённым над головой ножом, не в силах пошевелиться.

«Я чудовище, прямо как отец…»

Нож выпал из её рук и звякнул, ударившись об пол. Стремительно развернувшись, Морена бросилась прочь из комнаты, прочь из часовни, прочь… Прочь.

Петрушка, проснувшаяся от резкого металлического звука, успела увидеть только закрывшуюся за неизвестным визитёром дверь.

***

Выбравшись из часовни, Морена побежала куда глаза глядят. А глядели они в сторону дороги, расположенной за небольшим холмом. На самом же холме столпилась неизвестная девушке группа людей.

— Смотри какая цыпа бежит. — N-ский солдат направил дуло автомата в сторону Морены и спустил курок.

Девушка пошатнулась, сбавила шаг. После совсем остановилась. Дотронулась пальцами до своей одежды, где на груди расплывалось алое пятно.

«Тёплое…»

Среди людей на холме был и отец Насти, который, указав пальцем в сторону часовни, скомандовал: «Огнемётчики, сжечь!»

«Крысы, крысы должны сгореть…» — он легонько ухмыльнулся, поправляя фуражку.

Морена попыталась вдохнуть, но почувствовала невыносимую боль, ноги её подкосились и она, как сломанная кукла, рухнула на колени, запрокинув голову к небу. Из глаз снова брызнули слёзы.

«Неужели всё закончится так». — пронеслось у неё в голове.

Направив свой взгляд в сторону дороги, она заметила высокого, тощего человека, который приближался к ней. Подойдя вплотную, он присел позади, позволив девушке откинуться всем телом на его впалую грудь.

Морене вдруг стало невыразимо легче.

«Неужто это Бог принял меня в свои объятия?»

Человек погладил её по голове, как собственную дочь. Та лишь легонько улыбнулась, закрывая глаза.

Душа наполнялась спокойствием и умиротворением. Боли не было — была только лёгкость, как будто её тело больше ничего не весило. Человек наклонился к ней, облизнул пересохшие губы, отодвигая пряди русых волос, и прошептал ей на ухо своим гнилым ртом: «Скажи, а правда ведь у нас вкусная мама?»

Морена резко распахнула глаза, настолько широко, насколько позволяли ей веки. На лице застыла маска ужаса.

—    Больно! — закричала девушка.

Она сипло набрала воздух через разорванную трахею. Простреленные лёгкие наполнились пламенем — один вдох и все внутренности почернели, обуглившись.

Жилы заполнял расплавленный свинец, делая тело нестерпимо тяжёлым.

«Больно..!»

В последний момент Морена вспомнила, как тогда, ровно шесть лет назад, в этот же день…

***

Солнечный свет мазнул по глазам спящей девочке, и та, зажмурившись, нехотя проснулась.

«Вот и очередной день…»

Продрав глаза, она приподнялась на скрипучей кровати, мысли потихоньку собирались в целостную картину.

«Сегодня мой день рождения».

Скинув с себя одеяло, она спрыгнула на пол и тихо подкралась к выходу из комнаты, застыв на пороге и прислушиваясь к происходящему в квартире.

«Папа уже со вчерашнего вечера начал подготовку к празднику: привел домой очередного бездомного, под предлогом пьянки. Напоил его до беспамятства, после чего зарезал как свинью. А потом всю ночь хлопотал на кухне за приготовлением мяса».

Девочка вышла в коридор на цыпочках, стараясь не издавать ни звука, и направилась в сторону кухни.

Путь до кухни пролегал через гостиную, которую обычно занимал отец. Поравнявшись с дверьми, она услышала размеренное похрапывание.

«Спит, спит как убитый…»

Дойдя до прихожей, девочка на мгновение остановилась возле большого зеркала. На глади зеркальной поверхности её серые глазки недобро поблёскивали, улыбнувшись своему отражению она продолжила своё шествие, и добравшись до конца коридора зашла на кухню. В которой, как и всегда, царил беспорядок: на кухонном столе, прямо на расстеленной газете, лежала обескровленная человеческая голова, с воткнутым в глазницу ножом.

Подойдя вплотную к столу, она резким движением выдернула нож, который вышел из головы как из куска масла, с противным чавканьем.

Уже не особо заботясь о своей бесшумности девочка возвратилась ко входу в гостиную и распахнула двери. Отец крепко спал, развалившись на диване.

«Себе он конечно же наливал меньше, чем тому бродяге, но всё равно бухал».

Приблизившись к родителю в упор, она занесла нож над головой, после чего так же резко, как тогда на кухне, вонзила лезвие в отцовскую шею.

Мужчина дёрнулся. Схватился одной рукой за спинку дивана, и уставился ошалелыми глазами на свою дочь, которая нависла над ним и всё ещё держалась за рукоять ножа, который погрузился в его шею по самое основание.

—    Мири… — мужчина попытался перехватить нож, но девочка молниеносным движением выдрала его из шеи, разорвав кадык.

На стену брызнул фонтан крови, вскоре весь диван был пропитан ею. Отец барахтался — пытался закрыть рваную рану руками, но силы быстро покинули его, и он обмяк, закатив глаза.

«Тварь, какая же ты тварь…»

Мирия плюнула мёртвому отцу в лицо.

«Ну да ладно, чего добру пропадать».

Девочка ни раз наблюдала, как отец разделывал своих жертв. Поэтому, пусть и не так филигранно, она всё же смогла расчленить его тело.

После чего наделала из отцовского мяса заготовок и закинула их в холодильник, рядом с праздничными блюдами из бездомного.

Всю следующую неделю Мирия питалась мясом неизвестного бродяги и собственного отца.

А когда припасы закончились, то она, предварительно закопав оставшиеся кости на пустыре за домом, покинула отцовское жильё и отправилась скитаться по городу в поисках лучшего места для жизни.

До начала N-ского вторжения оставалось три с половиной года…

***

N-ские солдаты поливали струями пламени из огнемётов старую часовню, из которой доносились истошные людские крики. Но вскоре здание обвалилось, похоронив под грудой обломков своих жильцов, и те смолкли навеки. Среди всей этой весёлой суматохи никто не обращал внимания на тощего человека, который сидел посреди дороги и держал на руках мёртвую девушку. Лицо девушки почернело и обуглилось. Тощий человек погладил её по голове, стряхивая с лысого черепа пряди седых волос. После чего поднялся на ноги и, держа труп на руках, зашагал прочь.

***

N-ское командование организовало собрание, на котором присутствовал весь офицерский состав, включая отца Насти.

В ходе собрания было принято решение об ужесточении контроля за местным населением. Если раньше местным разрешалось тратить заработанные деньги на личные нужды, то теперь большую часть суммы, около девяноста процентов, они обязаны были передавать на нужды N-ской армии. Всех уклонистов и несогласных разрешалось убивать на месте.

Вскоре по городу поползли слухи о некоем «тощем человеке», который избавлял людей от телесных мучений, связанных с голодом и болезнями…